Глава 3
Крепость, которой не было

В ожидании зяпа

В Индокитае принимали так много «фатальных решений», что было бы несправедливым выделять какое-либо одно как самое роковое, но цепочка решений, принятых в ноябре 1953 г., фактически предопределила исход войны, исключив все сомнения в том, кто станет победителем, а кто побежденным. Битва при Дьенбьенфу была сравнительно небольшим сражением, в котором с французской стороны было задействовано чуть больше дивизии. Тем не менее она переломила ход войны с точки зрения морального духа: инициированная французами с явной целью получить перевес над силами Хо, операция закончилась эпическим разгромом самих французов по причинам, которые можно было объяснить только шокирующей коллективной некомпетентностью. Осенью 1953 г. Париж находился на таком же перепутье, как и генералы в Индокитае: война, казалось, зашла в тупик, и вопрос состоял только в том, когда начинать переговоры с Вьетминем. На ноябрьском заседании Национальный комитет обороны пришел к выводу, что лучший стратегический сценарий для начала переговоров – «заставить врага признать невозможность достижения решающего военного исхода»^[91]. Это могло быть достигнуто только одним способом: нанести сокрушительные удары по нескольким или всем шести дивизиям регулярной армии Зяпа, развернутым на севере. Тем не менее адмирал Жорж Кабанье был откомандирован из Парижа в Сайгон с совершенно другими инструкциями для Наварра: не предпринимать никаких масштабных шагов, оставив дальнейшее урегулирование индокитайской проблемы на усмотрение политиков.

Однако у Наварра было свое видение ситуации: 2 ноября он принял решение создать укрепленную опорную базу в долине Дьенбьенфу (Долине глиняных кувшинов) в 280 км к западу от Ханоя, недалеко от границы с Лаосом. Решение было принято без надежных разведданных о местонахождении и намерениях врага: Зяп был всегда информирован гораздо лучше своего французского коллеги, отчасти благодаря высокопоставленным единомышленникам в Париже, которые ставили преданность коммунистической борьбе выше лояльности французскому триколору^[92]. Тем не менее позже Наварр заявил: «Мы были абсолютно уверены в нашем превосходстве на укрепленных оборонительных позициях». Его заместитель генерал-майор Рене Коньи, 49-летний опытный офицер, сражавшийся во французском Сопротивлении и полгода проведший в застенках гестапо, ныне командовавший французскими войсками в Тонкине, считал необходимым сосредоточиться на обороне дельты Красной реки, но в итоге неохотно согласился с новым планом Наварра.

Мощная укрепленная база с аэродромом (в долине имелась старая взлетно-посадочная полоса, построенная еще японцами), рассуждал Наварр, станет плацдармом, с которого французские войска смогут наносить удары по тыловым коммуникациям вьетминевцев и дать отпор любым силам Зяпа, которые тот может бросить против гарнизона. Располагаясь на пересечении стратегических дорог между Лаосом и Северным Вьетнамом, база перекроет вьетминевцам доступ к одному из важнейших регионов по производству риса и опиума. Хотя тонкинские аэродромы находились достаточно далеко от Дьенбьенфу, 69 военных транспортников C-47 «Дакота» могли обеспечить все потребности гарнизона в поставках, порядка 80 тонн в день. Самым опасным этапом операции должна была стать первоначальная высадка французского парашютного десанта в «горячей зоне», где, согласно разведданным, стоял лагерь батальона вьетминевцев.

Генерал Наварр, 55-летний ветеран Первой мировой войны, счел риски вполне приемлемыми. Бесстрашный офицер, наделенный холодным умом и поразительно красивой внешностью, он имел небольшой опыт высшего командования, однако же обладал внушительной репутацией и определенной степенью самонадеянности. Генерал прибыл в Индокитай в мае прошлого года с таким же мандатом, на который впоследствии будут обречены и его американские преемники: обеспечить условия для переговоров о выходе с позиции силы. В Вашингтоне Джон Фостер Даллес, 65-летний бывший адвокат и ярый противник коммунизма с миссионерскими взглядами, заведовавший внешней политикой США при Эйзенхауэре, указывал на прецедент в Корее, где всего полгода назад вооруженным силам ООН пришлось яростно сражаться до самого конца, чтобы обеспечить делегации ООН эффективные рычаги на переговорах в Пханмунджоме. Что бы потом ни говорили подчиненные Наварры, нет никаких свидетельств того, что операция в Дьенбьенфу рассматривалась с точки зрения более чем обычных тактических рисков, – и уж определенно никто не предполагал, что она может привести к катастрофе.

Первые два батальона французских и вьетнамских парашютистов были десантированы в пятницу 20 ноября, в 10:35 утра, буквально за минуты до того, как Наварр принял в своем кабинете прибывшего из Парижа Кабанье. Генерал почти наверняка знал, какого рода директиву везет ему адмирал, и решил действовать на опережение. К сожалению, он не знал того, что его инициатива как нельзя лучше вписывается в стратегический план Хо, Зяпа и главного военного стратега Чыонг Тиня. Еще в октябре, совещаясь в бамбуковой хижине посреди джунглей, они сошлись во мнении, что наступление в дельте Красной реки слишком опасно, поскольку позволит французам использовать войска и огневую мощь вблизи своих основных баз. Нужно выманить французов за пределы этого укрепленного района, заставить их рассредоточить силы, а затем нанести удар там, где их войска осмелятся зайти дальше всего. С характерной для него образностью речи и жестов Хо поднял вверх сжатый кулак. Это французские силы на востоке, сказал он. И продолжил: «Но, если мы заставим их разжать кулак, мы легко сломаем им пальцы, один за другим». Сам того не зная, Наварр разыграл задуманную Хо партию, вытянув палец французских сил в район Дьенбьенфу.

Операция началась утром 20 ноября, когда первые французские и вьетнамские парашютисты, подчиняясь отрывистым командам «Пошел! Пошел! Пошел!», один за другим принялись нырять из темного брюха транспортных С-49 в прохладный утренний воздух над намеченной зоной высадки, клубившейся утренним туманом примерно в 200 м под ними. В первой партии парашютистов, раскачивающихся в воздухе под надувшимися куполами, находился полковник Пьер Ланглэ, 44-летний бретонец, известный среди солдат не только своим безграничным мужеством, но и ограниченным интеллектом вкупе с отвратительным характером. Как и ожидалось, с земли их встретили интенсивным огнем: военный врач, совершавший свой первый боевой прыжок, был убит выстрелом в голову, прежде чем успел приземлиться. Тем не менее к вечеру люди Ланглэ заставили вьетминевцев отступить со значительными потерями и сумели закрепиться на плацдарме, потеряв при этом 15 человек убитыми и 34 ранеными. Сам Ланглэ изрыгал ругательства больше обычного: из-за неудачного приземления он сломал лодыжку, что часто случается с парашютистами, и весь следующий месяц был вынужден провести в гипсе на большой земле.

На следующий день транспортники C-119, прозванные «летающими товарными вагонами», начали сбрасывать на парашютах военные грузы и технику. Старая взлетно-посадочная полоса, построенная еще японцами, не была готова к приему самолетов. На первом этапе операции французы использовали 60 000 парашютов, поэтому на аэрофотоснимках вся Долина глиняных кувшинов усеяна белыми и цветными пятнами парашютных куполов. После того как бульдозеры разровняли взлетно-посадочную полосу, начал прибывать поток подкреплений; в итоге численность гарнизона была доведена до 12 000 человек.

Командующим гарнизоном был назначен полковник Кристиан де Кастри, 51-летний военный аристократ, имевший среди своих предков маршала, адмирала и девятерых генералов, спортсмен-наездник международного класса и заядлый покоритель дамских сердец. Несколько лет назад он получил в Индокитае тяжелые ранения, подорвавшись на мине. Впоследствии некоторые обвиняли его в трусости, утверждая, что в Дьенбьенфу он отсиживался в хорошо защищенном бункере. Но на фоне прошлых боевых заслуг де Кастри такое обвинение кажется неправдоподобным. Чего явно не хватало этому военному аристократу, так это того, что сегодня называют «вдохновляющим лидерством». Когда безысходность положения стала очевидна, он впал в угрюмый фатализм. На него нельзя полностью возложить вину за случившееся в Дьенбьенфу: архитекторами операции были Наварр и Коньи. Тем не менее он совершил множество тактических ошибок, как своими действиями, так и бездействием.

Французы часто используют для описания гарнизона в Дьенбьенфу слово «крепость», однако же ничего похожего на это там не было. Плацдарм представлял собой равнину с цепочкой невысоких холмов в окружении труднопроходимых, поросших густыми лесами гор, где действия противника было невозможно ни предсказать, ни предотвратить. Оборонительные позиции, которые начали строиться за несколько месяцев до начала боевых действий, не были укреплены должным образом: французские солдаты с пренебрежением относились к земляным работам. Их командиры исходили из того, что воздушное сообщение с большой землей будет поддерживаться в непрерывном режиме.

Зяп узнал о намерениях Наварра из французских газет, которые расхваливали его план построить неприступную крепость и дать отпор коммунистам. То, что Зяп принял решение бросить прямой вызов французскому главнокомандующему, нанеся массированный удар по созданному им укрепрайону, было обусловлено важным изменением баланса сил, о котором ничего не знали в штаб-квартире в Ханое. Китай передал Вьетминю некоторое количество 105-мм гаубиц M2A1 американского производства, захваченных у побежденной армии Чан Кайши, а также 120-мм минометов и 37-мм зенитных орудий. Армия Зяпа наконец-то получила столь необходимую ей огневую мощь и, что немаловажно, дальнобойность: снаряды 105-мм гаубиц позволяли поражать цели на расстоянии до 11 км.

Главной трудностью в этой дерзкой – и в итоге сыгравшей историческую роль – операции, на которую Зяп решился, вероятно, не без помощи китайских советников, была логистика: ему нужно было убедить Политбюро и своих командиров в том, что их люди смогут буквально на руках перетащить двухтонные орудия на расстояние почти в 800 км по одной из самых труднопроходимых местностей в Азии и в течение нескольких месяцев обеспечивать всем необходимым осадные силы в количестве четырех дивизий. 6 декабря в «освобожденных зонах» была объявлена всеобщая трудовая мобилизация в посменные отряды носильщиков: крестьяне должны были отработать не меньше месяца, после чего их отпускали домой – измученных, истощенных, больных. Чтобы замотивировать крестьян, Вьетминь пообещал им награду – земельную реформу после победы революции. Рядом с уже знакомым военным лозунгом: «Все для фронта, все для победы!» – появился новый: «Земля крестьянам!»

К 5 января 1954 г. Зяп перебазировал свой передовой штаб в разветвленную сеть из пещер и искусственных туннелей, созданную вьетминевцами всего в 15 км от французского лагеря. В это же время он приказал начать выпуск боевых листков для своих войск. Помимо новостей и идеологической пропаганды, в них печатались и карикатуры. Одна из них изображала Францию в виде безобразной вульгарной женщины, которая родила ребенка по имени Дьенбьенфу, а собравшиеся вокруг них крошечные черные фигурки перерезали «пуповину» воздушного сообщения. Карикатура оказалась пророческой: через несколько недель войска Зяпа сделали именно это.

Вьетминевские логисты и инженеры трудились не покладая рук, чтобы обеспечить надежный маршрут снабжения. Они сумели сделать некоторые участки проходимыми даже для советских грузовиков, и те курсировали на этих отрезках туда-обратно, в конечных точках разгружаемые и загружаемые, словно муравьями, бригадами носильщиков. Поставляемый из Китая рис часть пути сплавлялся на плотах по Черной реке. Зяп приказал доставить на место осады 1000 тонн боеприпасов – один 105-мм снаряд весил почти 20 кг. Когда пехотные части прибывали на исходные позиции, им тут же вручали лопаты, чтобы рыть укрепления, и веревки, чтобы таскать грузы. Огромное внимание уделялось маскировке. Вьетминевцы создавали «зеленые туннели», сплетая верхушки деревьев и лианы над тропами в джунглях, и строили мосты через реки под поверхностью воды так, чтобы те были незаметны с воздуха. На открытой местности за колоннами грузовиков шли крестьяне и заметали следы шин. Когда колонны попадали под налет французской авиации, на помощь раненым могли прийти лишь студенты-медики, в распоряжении которых имелся только перевязочный материал и народные болеутоляющие средства.