Цитаты из книг автора «Сидни Шелдон»

Я был умен, талантлив, красив и остроумен – и все это еще до того, как мне исполнилось полгода.

– Ты не знаешь, что может случиться завтра. Жизнь – как роман, понимаешь? Полна тайн и неопределенности. Держит в напряжении. И ты никогда не узнаешь, что будет дальше, пока не перевернешь страницу. – Я знаю, что будет дальше. Ничего. – А вот это еще неизвестно. Каждый день – это новая страница, которая может быть полна сюрпризов. Повторяю, ты никогда не узнаешь, что будет дальше, пока не перевернешь страницу. Я задумался. В чем-то он был прав. Каждое завтра действительно похоже на следующую страницу романа. Мы свернули за угол и пошли дальше. – Если ты действительно собрался покончить с собой, Сидни, я способен буду понять. Но не хотелось бы видеть, как ты закрываешь книгу, не дочитав до конца и упустив все то важное, что может произойти с тобой на следующей странице, странице, которую предстоит написать тебе. Не закрывай книгу слишком скоро. Неужели я действительно готов закрыть ее слишком скоро? Ведь что-то чудесное вполне может произойти завтра. Либо отец имел дар убеждения, либо я не так уж стремился оборвать свою жизнь, но ближе к концу следующего квартала я решил отложить исполнение плана.

Это твоя жизнь, и ты можешь делать с ней все, что захочешь, – вздохнул он и, поколебавшись, добавил: – Если не слишком спешишь, почему бы нам не прогуляться немного? Я точно знал, о чем он думает. Недаром отец был продавцом. Наверняка попытается меня отговорить. Только у него не было ни малейшего шанса. Я сам решил, что мне делать! – Ладно, – согласился я. – Надень пальто, иначе простудишься. Что за глупость! Мне ли, без пяти минут мертвецу, бояться простуды! Я невольно улыбнулся. Уже через пять минут мы с отцом шагали по насквозь продуваемым ветром улицам, с которых мороз прогнал всех пешеходов. После очередной долгой паузы отец попросил: – Расскажи мне все, сынок. Почему ты хочешь покончить с собой? С чего начать? Как объяснить, насколько одиноким и обделенным я себя чувствовал?

Я глотнул виски, обжег нёбо и горло и едва не задохнулся. Немного придя в себя, я набрал в горсть таблеток и уже хотел сунуть в рот, и тут послышался голос у меня за спиной: – Что это ты делаешь? Я повернулся, пролив виски и рассыпав часть таблеток. В дверях стоял отец. – Не знал, что ты пьешь, – заметил он, шагнув ближе. Я ошарашенно уставился на него. – А… я думал, что вы уехали. – Я кое-что забыл. Повторяю: что это ты делаешь? – процедил он, отбирая у меня стакан. – Н-ничего, – пролепетал я, окончательно растерявшись. Отец нахмурился. – На тебя это не похоже, Сидни. Что стряслось? – повторил он и, только сейчас заметив пригоршню таблеток, окончательно вышел из себя. – Господи, что здесь происходит? Что это такое? Мои мысли лихорадочно метались, но сколько-нибудь правдоподобное объяснение так и не подвернулось. Поэтому я вызывающе выпалил:

Великий шоумен Майк Тодд как-то сказал, что он не раз разорялся, но никогда не чувствовал себя бедняком.

В семнадцать лет я служил рассыльным в аптеке-закусочной «Афремоу» и считал, что мне крупно повезло, поскольку там можно было без особых хлопот стащить таблетки снотворного в достаточном количестве, чтобы покончить с собой. Собственно говоря, я не знал, сколько именно таблеток мне потребуется, поэтому наугад остановился на двадцати и старался не прикарманивать больше чем пару-тройку за один раз, чтобы не возбудить подозрений фармацевта. Я читал, что комбинация виски и снотворного считается убийственной, и намеревался смешать и то и другое, чтобы уж было наверняка. Наступила суббота. Та самая суббота, которую я ждал. Родители собирались уехать на уик-энд, мой брат Ричард сказал, что переночует у друга. Квартира опустеет, и никто не помешает моим планам. В шесть вечера фармацевт объявил, что пора закрываться. Он и понятия не имел, насколько прав! Пора прикрыть все, что я считал неправильным в своей жизни. Правда, я знал, что дело не только во мне. Вся страна была больна. Шел 1934 год, и Америка переживала опустошающий кризис.

се, лишь бы засадить их за решетку. Они владеют

Макс Хорнунг, инспектор швейцарской криминальной полиции.

Иностранные языки Макс изучал одним и тем же манером: использовал свой язык как мачете, прорубаясь сквозь непроходимые дебри неправильных глаголов, времен и причастий. По мере того как он говорил, на лице дежурного сержанта выражение учтивого недопонимания постепенно сменилось выражением полного непонимания. Сотни лет потратили французы, чтобы приспособить свой язык, небо и гортань для производства той чудесной музыки, какую являл собой французский язык. А вот этот стоящий перед ним человечек каким-то непостижимым образом сумел превратить эту музыку в длинную цепочку диких, бессмысленных выкриков.

Обер-лейтенант сухо проговорил: – Инспектор Хорнунг, ваш отдел просуществовал уже сотню лет до того, как вы поступили в него, и еще просуществует с сотню лет после того, как вы его покинете. И в нем есть определенные, давно устоявшиеся традиции. – Он подтолкнул ведомость к Максу. – Кроме того, дружище, нельзя забывать и о своих коллегах. Надеюсь, я ясно выразил свою мысль? А теперь возьмите эту ведомость, правильно ее оформите и верните мне. – Слушаюсь, господин обер-лейтенант. Простите, я... я действительно допустил оплошность.