Убыр. Дилогия

Почти оффтопное предисловие номер один. Одна моя знакомая очень избирательно боится фильмов ужасов. Всякие Фредди Крюгеры и Джейсоны Вурхезы, адские монстры и даже (!) Пеннивайз не пугают её совершенно, а какой-нибудь Норман Бейтс заставляет дрожать от страха и нервно обгрызать ногти, потому что «я никогда не попаду в ситуацию, в которой за мной может погнаться монстр, охотящийся за тенями моего прошлого, а вот какой-нибудь соседский дядя Вася может сбрендить в любой момент». То бишь, её цепляют только те страшилки, которые в теории могут случиться с ней самой.

Почти оффтопное предисловие номер два. Очень долгое время мне снилась какая-то непонятная гадость, которая не имела никакой чёткой формы, но вызывала беспричинное чувство ужаса и паники каждый раз, как я её обнаруживала во сне. Она могла содержаться в здании, в плюшевом медведе или любом человеке, приснившемся мне, а как только я её обнаруживала — просыпалась от страха в холодном поту. Характеризовалась она тем, что предметы или животные были «неправильными», хотя в сюрреализме снов это не так-то просто обнаружить. И самое ужасное было, когда ты понимал, что эта «неправильность» сокрыта в ближайших твоих родственниках, которые вдруг начинали себя вести немного не так, как обычно. Бррр.

Нечто похожее на оффтопное предисловие номер два произошло со мной, когда я читала «Убыра». Потому что момент, когда главный герой понимает, что с его родителями что-то не в порядке, а обратиться за помощью не к кому – чудовищный. Полная беззащитность. Ты не можешь поплакаться собственной мамочке, потому что именно эта самая мамочка и приводит тебя в ужас своим поведением, а попытаться объяснить кому-то незнакомому, что с ней что-то не так, — бесполезно. Первые несколько страниц было ощутимо неуютно от манеры повествования, стилизованной под речь тинейджера (да ещё якобы и от лица автора, хотя мы и знаем, что Наиль Измайлов — это псевдоним) — как будто пятидесятилетний товарищ отчаянно пытается влиться в стайку подростков, вовсю козыряя выученными сленговыми словечками, но потом это ощущение несоответствия прошло. Особенно когда начался экшен. Главный герой вообще выбран очень правильно — молодой и ещё не вполне оформившийся товарищ, который не может уже пассивно наблюдать за ужасами и чувствует ответственность, потому что знает что-то спасительное, чего не знают другие, но в то же время он ещё слишком неопытен, чтобы действовать грамотно и последовательно. Плюс ещё чувство ответственности за маленькую сестрёнку, которое придаёт всему нотку психологизма (которого, конечно, по-настоящему здесь не особенно много).

Что ещё понравилось… Татарский колорит и незнакомые мне прежде фольклорные нотки, потому что обо всех этих чудовищах я раньше не слышала, а вышли они на заглядение реальными. И самое неприятное в них то, что они тесно связаны с оффтопным предисловием номер один — могут произойти в любой момент с любым из нас. Я была бы готова к последствиям, если бы мои родители сожгли насильника, если бы я нарисовала пентаграмму и прочитала заклинание, если бы пошла тёмной ночью на кладбище с дурной славой. Но я совершенно не была бы готова встретить что-то необъяснимое и жуткое в электричке, соседской квартире или папином пальто. И уж совершенно точно не нашла бы в себе сил пытаться бороться с этой гадостью при помощи всяких сомнительных приёмов, будучи одновременно атакованной ордой малокалиберных бабаек.

Конец книги, впрочем, немного поблёк на фоне первой половины, однако общего впечатления это не испортило. Тут даже морали не надо никакой придумывать, просто наслаждаться чистым, незамутнённым лишними деталями экшеном, необычными монстрами и тем, что котик останется жив.

Верите, до четырех утра оторваться не могла. Потом, как водится, пошла обмениваться впечатлениями. Чтоб, значит, обломками чужих жанровых ожиданий полюбоваться.
У нас ведь как? Если в книжке чудь болтная, значит, ужастик. Если повествование от лица подростка, значит, подростковый. Если то и другое вместе - ну, правильно, подростковый ужастик. Как "Сумерки" какие-нибудь. Или "Баффи".
(Кстати, в отличие от "Сумерек", в рассказчиков "Убыра" веришь сразу же и безоговорочно. И в Наиля, и в его младшую сестренку, берущую слово в прологе и эпилоге. Даже со свежепрочитанной крапивинской "Бабочкой на штанге" контраст разителен, притом что "Бабочку...", в противовес "Убыру", отчего-то признают литературой не для детей!).
Впрочем, некоторые критики копнули глубже: и Проппа вспомнили, и роман воспитания, и за национальный колорит похвалили (хотя, как по мне, не в колорите дело: этот "колорит" в "Убыре" выполняет ту же функцию, что и мифологические аллюзии в фаулзовском "Волхве").
Правда, тут же за колорит и поругали. Мол, с первых же страниц спотыкаешься о татарские слова, которые спокойно можно заменить русскоязычными аналогами: назвать деда дедом, бабку - бабкой, и всего делов!
А мне вот кажется, что татарские слова не для колорита использованы. Не простые ведь слова, а концептуально значимые: обозначения степеней родства. А род - это память. А память от языка неотделима. И роман этот - на одном из уровней прочтения - об обретении памяти, о самоидентификации, если угодно. Как ачаговский "Сын аккордеониста". Инициация Наиля неразрывно связана с обретением возможности свободно говорить на родном языке - без нее происходящее так и останется бессвязным кошмаром. Потому что в русскоязычной, городской, цивилизованной картине мира аналога "убыру" попросту нет (о чем иные рецензенты благополучно забывают) - а значит, нет и средства с ним бороться.
(В одной из самых сильных сцен романа отец, уже практически "съеденный" монстром, преодолевая себя, велит сыну бежать - по-татарски; и гопник из электрички ведет себя по-другому, когда к нему обращаются на родном языке; и Наиль получает шанс, как мне кажется, именно в силу принадлежности к Роду - в самом широком смысле слова).
Самое же страшное, что может случиться, - забвение. Опустевшие села. Заброшенные кладбища. Бабка, умершая два года назад, а ты и не знал. Это оно, забвение, вызывает убыра к жизни.
" - Главное, чтобы тебя после вспомнили, когда ты улетел. Тебе повезло, и родителям твоим повезло. Даже если у нас не получится, или ты за три дня не успеешь — вас вспомнят. Тогда душа отпустится. А мне и улетать нельзя — меня никто не вспомнит, так душа здесь и сгниет. И эти ее сожрут.
- Я вас вспомню. - глухо сказал я..."
И вспомнил.
И обрел голос.
"И мы пошли домой".

Это отличная история. Это отличное подростковое приключенческое фэнтези - если по-новому, а по-старому - сказка. А любая сказка по сути - это лишь антураж, красочный наряд для правды жизни, для её прописных истин. И будет в этой сказке и завязка про жили-были, и трудная дальняя дорога, и опасности, и звери (в обличии людей) и избушка в лесу, и нечисть подлая и много всего, что должно быть в сказке. В хорошей, правильной сказке, в которой очень органично сочетается городской ужастик с фольклором и легендами стародавних времен.

Сюжет рассказывать не буду, категорически не хочется обкрадывать его пересказом. Давайте пофантазируем. Давайте представим, что Наиль Измайлов решил написать фанфик “Гензель и Гретель. Наши дни”. Брат и сестра живут не в избе, а в крупном промышленном городе. Их отец не лесоруб, а менеджер среднего звена в фирме по лесозаготовке. Овдовев, он был вынужден нанять няню, сам-то на работе с утра до вечера. А тут и дети под присмотром, и уроки сделаны, и ужин готов. Удобно. Няня - девушка приезжая, амбициозная, но без жилья. Симпатичный вдовец со стабильным заработком, квартирой, машиной - вариант неплохой. И вот через два года няня перешла в официальный статус жены. Порядки в доме изменились, теперь она уже не присматривала за хозяйством, а распоряжалась им на полном основании. Так она ничего, но все равно чужая. Она - не мама. Дети ревновали. Но в целом все было терпимо. Хотя смотреть, как отец обнимает её по вечерам было тяжело. Жизнь продолжается, как-то вроде притерпелись друг к другу, приспособились.

Началось все неожиданно в обычный выходной. Пошли все вместе в парк гулять, купили мороженное, отдыхали, смеялись, радовались первому по-настоящему летнему теплу. Гретель не заметила, как мороженое подтаяло и свалилось сладким коричневым комом на новое платье. Отца как подменили. Разорался, аж покраснел весь. Потом опомнился, долго извинялся, но день, конечно, померк. Потом дети все чаще стали замечать его частые смены настроения, приступы гнева. Мачехе тоже доставалось. Они слышали, как она долго плакала в ванной после ужина, когда отец швырнул тарелку с мясом в стену. Не прожаренное, сказал. Всё чаще они стали ловить на себе его долгий тяжелый взгляд, как будто это и не он, а зверь какой-то на них смотрит, затаился внутри отца и чего-то выжидает. Это было страшнее, чем крики.

Приехала к ним как-то тетка, сестра отца. Раньше она часто у них гостила, но после второй женитьбы почти не появлялась. Не заладилось у них что-то с новой женой. Но день рождения Гензеля ни за что бы не пропустила. Сели все за стол, салатики, горячее. И тут отец спрашивает у второй жены, почему на столе не хватает одного прибора. Как не хватает? У всех всё есть. А он как шарахнет по столу кулаком, да как заорет - не видишь что ли, Марта (первая жена) к сыну на праздник пришла, а ты ей даже тарелку не поставила. Стул притащил, тарелку, а потом весь вечер с пустым местом этим разговаривал, пока остальные в ужасе сидели. Сестра его побледнела, а ночью детям рассказала, что мать их боялась этого всю жизнь. Были в их роду такие случаи. Троюродный брат раз в год в стационаре лежит по две недели, всю жизнь на таблетках. Говорили, что в селе, где еще их прадед жил, жили бабки, которые умели хворь эту заговорами да травами лечить. Но сейчас-то, конечно, методы другие.

На следующий день тетка увезла детей в деревню до конца лета. Вечером пили чай, устраивались на новом месте и долго расспрашивали тетку о знахарках, которые жили когда-то в местных лесах. Найти их могли не все. Злым людям к ним ходу не было, умели они тропу путать. Ушли они из этих мест глубоко в лес после того, как одну из них на селе ведьмой объявили да забили до смерти. Говорят, что теперь у всех семей, чьи предки в казни той участвовали, беды из рода в род передаются. Тетка знала все местные легенды, в детстве они часами рассказывали их друг другу у костра. Той же ночью дети твердо решили отыскать знахарку и спасти отца от психушки. В лесу их ждала страшная сказка с опасными приключениями, которые они должны были преодолеть ради друг друга и семьи.

Это просто пример, возможно, не очень удачный, как можно классическую сказку приспособить к нашему времени (сейчас это модно). У этой фантазии нет ничего общего с сюжетом “Убыра”. Кроме, разве что, брата и сестры, которые оказались в очень трудных жизненных обстоятельствах. У Измайлова эти обстоятельства настолько ужасны, что стали для меня самой страшной составляющей книги. Я до сих пор очень чётко помню один вечер из далекого детства. Мне лет пять было. Я лежала в кровати и должна была уже десятый сон видеть, но что-то не спалось. Я видела в коридоре полоску света и слышала, как на кухне разговаривают родители. Обычный вечерний разговор. И тут моё буйное воображение, от которого я порядком натерпелась в последующие годы, подсунуло мне идею - а вдруг это не мама, и не папа. А вдруг там уже на самом деле переодетые фашисты (в пять лет, видимо, это был собирательный образ всего самого страшного, что только бывает на свете, кстати, с этим трудно поспорить). А вдруг от них остались только их голоса и сейчас я увижу в коридоре на полу силуэт в каске и с автоматом. И вот Наиль достает мой детский ужас с пыльного чердака моей памяти и у меня на глазах раскручивает его в мощный экшн.