Всё происходит в квартире Жабиных.
Действие полупервое и последнее

Зал. Два кресла и диван, включён телевизор, шкаф-стенка. На одном из кресел сидит дедушка Мда, читает газету, на ногах лежит плед. В комнате из угла в угол ходит папа. Вечер.

Папа (размахивает руками). Где все?

Дедушка Мда (встряхивает газету). Мдаааааа.

Папа (сжимает кулаки). Твою мать!

Дедушка Мда (кивает головой). Мдаааааа.

Пауза. Вбегает дочь.

Дочь (держит себя за живот). Папа, я беременна от Максима.

Папа (садится в свободное кресло). Кто такой Максим?

Дочь (горестно). Макс… со второго подъезда…

Папа. Что?

Дедушка Мда (встряхивает газету, качает головой). Мдаааааа.

Папа. Мать знает? А где твой брат?

Вбегает мама с фотографией сына. На ней смазливый мальчик. Папа обращается к ней, мама к нему, они говорят в один голос.

Мама (взволнованно). Дорогой, только не волнуйся. Наш сын в тюрьме.

Папа (успокаивающе). Дорогая, ты только не волнуйся. Наша дочь беременна.

Родители замолкают, смотрят друг на другаи восклицают в один голос.

Папа. Что???

Мама. Что???

Дедушка Мда. Мдаааааа.

Все переглядываются, потом родители сновав один голос.

Мама. Кто отец?

Папа. За что сел?

В итоге это слышится как «отсосец?» Зрители начинают смеяться. Папа с дочкой переглядываются и говорят в один голос: «Максим».

Мама. Со второго подъезда?

Дочь. Да.

Мама. Аааааааааа!!!!

Дедушка Мда (ёрзает в кресле, шелестит громко газетой, ещё громче пукает и ещё громче хриплым голосом – почти орёт). МДАААААА!!!!

Пауза.

Папа (зажимает нос двумя пальцами, говорит голосом знаменитого переводчика). За что сел?

Мама (зажимает нос двумя пальцами, говорит голосом знаменитого переводчика). Наркотики продавал.

Папа. Аааааааааа!!!!

Дедушка Мда. Мдаааааа…

итд, итп, занавес, второе действие, всё такое, на-на-на, пятое-десятое, все дела, туда-сюда, конец

Или это больше похоже на ситком?

Железнодорожника во мне убили, драматург из меня плохой, а больше я ничего и не мог придумать и не хотел этим заморачиваться. Не имел ни малейшего представления, кем хочу быть и чем себя занять.

Наверное, поэтому я любил подолгу находиться в метро – я прятался здесь в шуме поездов от жизни и от всех своих проблем, чувствуя себя спокойно. Я был как будто защищён, только непонятно от кого.

Я знал, что здесь меня всегда хорошо встретят. Как это кто? Поезда, конечно! Я уже прихожу в метро как к себе домой. Остаётся только громко произносить фразу с улыбкой и идиотским выражением лица, каждый раз заходя внутрь, расправляя руки: «I’m home!»

– Да, хорошее, может, и есть. Я как-то пел песню с пассажирами, – улыбнулся слегка Женя.

– Какую песню? – удивилась мама.

– «Голубой вагон».

– Опять шутишь?

– Ай, мам! Отвали! Вечно ты… Какая уже разница? – сказал Женя дрожащим голосом.

– Что за голубой вагон-то? – не понимала мама.

– Да песня детская! – раздражённо крикнул Женя.

– Господи, – развела руками мама.

– Короче, мама! Я сбил бухого старого хачика. Теперь я попаду в ад, но перед тем, как я туда попаду, он мне будет сниться в страшных снах. У меня пропадёт стояк, я сойду с ума и умру, а он всё будет сниться. А меня всё будет мучить совесть, а он будет сниться и сниться мне с бутылкой водки или что там хачики пьют – мацони. С бараном будет мне сниться и с кинжалом. Будет мне угрожать и произносить тосты! Хахахахаха, – Женя истерично засмеялся. – Аааааааа! Мама! Я сойду с ума!!!! Я хачика сбил! Хахаха! – Женя резко махал руками в разные стороны, кричал и смеялся, по его щекам стали стекать слёзы. – Аааааааа, мама!!!! Сбил его, суку! Йа паднымаю этат бакал за Жженю, – с кавказским акцентом начал он. – Спасыбо тебе, Жженя, что сбил меня метросостауом. Аджа! Харащё, хачу ищо, брат! Хахахаха, – он сел на пол в прихожей и тихо заплакал, обхватив голову руками.

– Господи боже мой! – мама побежала на кухню.

Было слышно, как она роется в шкафчике с лекарствами, затем наливает воду в стакан.

– Вот, Женя, выпей, дорогой, успокойся!..

Женя, всхлипывая, послушно выпил успокоительное прямо из маминых рук. Мама села с ним рядом, обняла его и стала гладить.

Поезд медленно сбавлял скорость. Владимир держал в руках вторую недопитую бутылку и что-то говорил себе под нос, поджимал губы и мотал головой.

– Воспитал на свою голову предателя. Сука. Мальчишка сраный. Отца предал, – шевеля губами что-то понятное только для себя, он полез в карман брюк, достал носовой платок, смочил его водкой, развернул и стал засовывать в горлышко бутылки. Просунув его примерно на половину, он встал, вытащил из кармана куртки зажигалку и проорал всем пассажирам:

– Я вас всех сожгу, суки!! Всех взорву, твари! Поняли? Все слышали? Вы поняли, суки, бля? – он чиркнул зажигалкой, появился небольшой огонёк, он стал его медленно подносить к платку, торчащему из бутылки.

– Вызовите милицию! – закричал кто-то из пассажиров.

Началась паника.

Поезд остановился, слегка дёрнулся, Владимир не устоял на ногах и упал на одно колено. Двери вагона раскрылись, люди стали выбегать, толкая друг друга в спины.

Владимира тоже кто-то толкнул в спину, он упал на пол, уронив бутылку с платком. Её поднял кто-то из пассажиров, поднёс к носу и произнёс:

– Фу, да это же спирт! Ну ты, мужик, дал.

– Вот чурки, да, – обратился к нему другой пассажир, – везде теракты устраивают. Чего им спокойно-то не живётся? Слушай, друг, помоги мне, давай его быстренько из вагона выкинем…

– Придержите нам двери, пожалуйста.

Два парня резко подняли Владимира и поставили на ноги, он что-то говорил вслух про сына, но его никто не слушал.

– Седой уже, старый, а всё в шахида играет.

– Вокруг сектанты, обоссу вас всех, – еле выдавил из себя Владимир.

Его грубо вытолкали из вагона, он упал на платформу и остался там лежать.

Поезд уехал.

Стоял я уже где-то полтора часа. Примерно каждый двенадцатый человек перепрыгивал через турникет. Поток вечером здесь был совсем небольшой. Вдвоём – прижимаясь к впереди идущему – никто не проходил.

Дежурная тётя у турникета молча сидела на месте и провожала всех безразличным взглядом. Кого-то злым взглядом.

Может, это было мало, может – много. Может, это всегда так было, может, только в этот вечер, может, только в эти полтора часа или только на этой станции. Данных сухой статистики некорректных проходов как на этой станции, так и на других я, конечно, не знал и свою не вёл.

Чаще всего перепрыгивали молодые парни, затем быстро пробегали к эскалатору и, не сбавляя темпа, бежали по ступенькам вниз к вагону. Будто убегали от музыки, которая начинала играть всякий раз, когда шторки турникета захлопывались. Постарше люди тоже попадались.

Были два нерусских элемента, совсем уж отмороженных на голову. Оба пьяные в… С такими невменяемыми выражениями лиц. Пьяные в… Два отморозня.

Первый шёл вперёд, тут ему резко дало по ногам шторками турникета. Думаю, удар был неслабый, а он даже не моргнул, просто отодвинул ногой одну шторку, затем другую и пошёл, второй место препятствия перешагнул и пошёл следом. Пьяные в… Один седой уже. Короче, в какаду!

– Эй, парень! Ты чего тут стоишь? Ждёшь кого-то?

Я повернул голову на голос – ко мне подошла дежурная турникета.

– Нет, не жду, – ответил я, мотнув головой.

– А чего стоишь? Греешься?

– У меня нет денег, чтобы пройти, – честно признался я.

Вот теперь я уже точно не смогу попасть к поездам и покататься. Сам себя сдал.

– Стоишь здесь уже весь вечер с жалобным видом, глаза мне мозолишь. Иди уже куда собирался, пойдём, пропущу. На беспризорника вроде не похож. Как на сигареты и выпивку деньги, небось, находишь. Давай, иди сюда, – она взяла меня за руку и подвела к турникету.

Я не знал, что сказать. Она приложила свою магнитную карточку и подтолкнула меня вперёд.

– Шагай, безбилетник.

Я прошёл турникет, обернулся, чтобы сказать «Спасибо», но понял, что сейчас разревусь, очень уж растрогала меня эта ситуация. Моргнув несколько раз глазами, я просто кивнул и изобразил жалкое подобие улыбки. Женщина махнула рукой и отвернулась.

Я прошёл к эскалатору.

Навстречу мне по соседнему эскалатору ехали какие-то бритые парни, то ли скинхеды, то ли футбольные болельщики или ещё кто-то (я совсем не разбираюсь в молодёжных течениях). Их было четверо, и они орали что-то про футбол:

 
Наш футбол, русский футбол —
Это радость, это гол!
Мастера высшего класса!
А другие нации – пидорасы, пидорасы! Хэй! Хэй!
Пидорасы, пидорасы! Хэй! Хэй!
 

На несколько ступенек ниже ехали сотрудники милиции, слушали эти кричалки и смеялись.

В вагоне было много пустых мест, но я не хотел садиться. Конечно, это почти самое начало ветки… или конец. Сюда вечером скорее прибывают, чем убывают.

Я подошёл к противоположной двери, на ней было нанесено краской «НЕ П.И.С.О…ТЬСЯ». Было непонятно – может, кто-то специально стёр несколько букв, может, она сама так истёрлась от разных спин.

Поезд поехал.

Я внял совету, придавил символичную надпись своей спиной, облокотившись на дверь, и стал смотреть на своё отражение в окне напротив.

До закрытия метро оставалось несколько часов.

2009 год

Мутный пассажир

Я спустился в метро по эскалатору и зашёл в вагон подъехавшего поезда, пропустив вперёд себя маленькую девочку. Сел на свободное место и пересёкся взглядом с высоким парнем возле двери – он был в будёновке и с аккуратной бородкой.

Посмотрев на меня, он улыбнулся и помахал мне рукой в кулаке, как бы говоря: «Но пасаран!» – потом повернулся к стеклу, и я заметил, что к капюшону на его куртке ещё были прикреплены какие-то лётчицкие очки.

Я моргнул глазами и откинул голову назад, пытаясь погрузиться в тяжёлый бит и грязный бас олдскульного джи рэпа.

Поезд поехал. Я не знал английского языка, поэтому не мог подчитать афроамериканским чувакам их незамысловатые тексты. Но я очень хорошо помнил места, где звучали все факи, мазафаки и сак май дики, поэтому шевелил губами всякий раз, когда в тексте проскакивала обсценная лексика. А с другой стороны, учитывая, что в их телегах другие обороты и эпитеты встречались редко, то, наверное, можно сказать, что я всё-таки знал их тексты очень хорошо.

На следующей станции народа зашло больше, чем вышло, напротив меня аккуратно села бабушка в платке. Она была немного полновата, поэтому падала на своё место очень медленно. После этого она зыркнула глазами во все стороны вагона и остановила взгляд на мне. Точнее сказать, на моей руке.