Часть 2. Лето

Летняя пора имеет свои особенности. Во-первых, коротки летом ночи. Едва отгорит вечерний закат багрово-алой звенью, а звенят многочисленные комариные рои, предвещая завтрашний солнечный день. Притихают на время птицы, останавливается и затихает ночная темная вода, даже иссиня-черная, придавленная сумерками. Но быстро открывается восток неярким светом, словно умытый лик приходящего всегда и постоянно Начала-начал.

И с этим теплым светом проявляются цвета и звуки. Вновь шелестит середина текущей реки. А веснушчатая от желтых кубышек, закраина реки подергивается седым туманом, лениво ползущим с росных лугов.

Проходит короткое время ночи… и утро вступает в свои права. Пепельно-серый и вялый туман вдруг становится прозрачным и под первыми лучами солнца, озолотившись, рассеивается по всей реке.

Вздохнул ветер, и туман заскользил над парной водой легко и свободно. В глубоком омуте, в его круговерти шлепнул, вдруг, торопливый хвост, а потом ударил уже гулко и тяжело, пуская круги по зеркальной воде. Кто это? Золотой крутобокий лещ, поднявшийся к поверхности в игривой истоме? А может, нежная русалка-берегиня (из древних сказаний об омутах с круговоротом), вдруг, всплеснула в сонном испуге, сторонясь пучеглазого старика водяного?.

«Кк-ва, кквак!» – утробно отозвалась под берегом всполошенная лягуха. И как по команде, взрывается лягушачий хор, отчаянно и резко со всех сторон….

Эти резкие звуки на время нарушают утреннее безмолвие. Потом бывает затишье. Но вот слышится птичий пересвист, голос тоскующей кукушки вдалеке. И утро шумное просыпается гомоном птиц и зуммером насекомых – тысячи комаров загудели в лучах утреннего солнца.

Не часто в наше время встречает человек такое романтическое утро, а если доведется, – то наслаждения для души хватит с избытком. В эти тихие мягкие дни и ночи, когда соприкасаются вечерние и утренние зори – хорошо быть у реки на природе.

И всегда здесь случаются памятные истории, они вроде бы самые обыкновенные, но, тем не менее, остаются надолго и так близки сердцу при воспоминании. Особенно потом, когда приходят серые дни падающих снегов и лютая злость морозов. Незатейливые картинки простых этих историй так по душе вспоминать в долгие зимние вечера.

Аксаковское тиховодье

Раньше я часто приезжал на это место к большому омуту недалеко от устья реки впадающей в Волгу. Всех снастей у меня было: одна удочка-телескоп и три донки. Весной во время цветения шиповника по берегам стариц бывал необычный ход рыбы и без богатого улова я не оставался. Правда, ездили мы всегда с товарищами. А в этот раз я приехал один в самую жару лета.

Жара – это такое время…. У снастей сидеть на солнцепеке – как добровольная пытка. И вода, словно стекло: ни морщинки от ветра, да хоть бы небольшой ветерок и то мечта. Искупаешься – и, кажется, что заново оживаешь: посвежеет голова, с нее спадает вязкая хмарь, легче начинаешь двигаться, и вроде самое время вернуться к удочкам. Но проходит полчаса, а то и меньше, и опять наваливается душная одурь, когда хочется послать все… и уехать домой.

Как обычно, я ставил, втыкая в песок вицы, вырезанные из тальника. Они служили моим донкам вместо кивков. Насаживал мочку навозных червей и опарышей на крючки одной донки, грушку тугой манки на другую донку. А сам садился неподалеку около коряги с поплавочной удочкой и поглядывал на гибкие вершинки донок, где подрагивали, оживляемые течением, колокольчики. Вскоре один из колокольчиков непременно встряхивался, коротко звякнув. Вершинка донки прогибалась по течению, осаживалась и начинала биться резкими толчками. Подбежал, подсечка. И на леске сверкал солнечным серебром тугой и резкий небольшой подлещик. Он был теплый, как и вода, пах свежестью речных струй и травой шелковицей зацепившейся под берегом. А потом начинал биться колокольчик другой донки. На крючке уже сидела красноглазая сорожка-плотвичка.

Иногда я менял насадку. Я насаживал на крючок кубики ржаного или белого хлеба, вначале протыкая корку, а затем сквозь мякиш обратно в корку пряча жало. Тогда удилище донки могло прогнуться по всей длине. Это брал язь. Он неохотно выходил на поверхность и бился прыжками и ударами в каскаде серебряных брызг. Это после весны так всегда клевало, вначале лета.

А в тот раз я приехал заранее, заночевать на берегу две ночи. В пятницу после работы на предпоследнем автобусе я выехал из города. И на берег, к воде я пришел почти ночью, пешком от остановки надо было пройти около пяти километров. И вот я подходил к месту на зыбкой границе ночи и начала молодой утренней зари. А подходя к месту, вдруг услышал я необычный шум в тихой заводи. Я замер от странных звуков, идущих от реки. Словно звонкое причмокивание и чавканье слышалось из зарослей прибрежных кувшинок. Мне показалось, что я вижу, как шевелятся листы на воде, а может быть, это был обман зрения и лишь теплый воздух струился над рекой. Я долго тихо сидел у воды, не разматывая удочек, и убедился, что речные «поросята» – это не фантастика, а вполне реальные создания. В траве временами слышались мягкие шлепки, и кувшинки словно раздвигались чьими-то крепкими телами.

Когда стало светать, я разделся и зашел в теплую воду – поплыл к месту, где явно жировала какая-то крупная рыба. Перевернув несколько листьев кувшинок, я обнаружил на нижней стороне множество всякой всячины: пиявок каракатиц и других насекомых и личинок. Набрал я этой всячины в полиэтиленовый пакет. Вернулся на уже освещенный солнцем берег.

В этот раз донки мои остались неразмотанные. А ловить я начал исключительно на поплавочную удочку. Вскоре на воде качался поплавок из гусинова пера. Длины шестиметровой моей удочки хватило как раз до края кувшинок. Здесь в заливчике не было никакого течения, то самое аксаковское тиховодье, неизвестное и неисследованное.

А насадкой у меня в этот раз служили те самые пиявки и букашки, подсаженные на крючок вместе с червями, потому что были малы.

Впрочем, с насадками я экспериментировал, чередовал свои странные наборы: маленьких букашек подсаживал к навозным червям.

Любуясь на теплый свет зари, который уже разлился на тихую воду, чавканья подводных поросят я в это утро не слышал. Наверное, рыба ощущала мое присутствие, как я не старался быть осторожным. Но в оконцах среди листов кувшинки поднимались дорожки пузырей. Пузыри проходили и около моего поплавка…. Вот, поплавок качнулся, словно его задела маленькая рыбка-верховка. На какой-то миг поплавок приподнялся, пуская круги по воде, а потом лег набок. Я машинально схватился за комель удилища…. Рано… рано…. А сердце забилось сильнее, падая куда-то и замирая, и «приказывало» – пора! Но разум твердил – «рано»…. Этот момент самый замечательный в рыбной ловле, момент переживания и действия адреналина….

Вот, поплавок медленно приподнялся снова и, покачнувшись, поплыл по лопушистый лист, медленно погружаясь. А вот теперь было пора. Подсечка!

И замерли птицы, погасла заря, и мир окружающий стал одной властной силой, – сосредоточившейся там, в глубине реки, где тяжело и упруго остановилась у дна рыба. Несогласная плыть на поверхность, она толчками гнула удилище, но затем ослабела и всплыла среди золотистых кувшинок. Теперь, и сам золотой, как и солнечные кувшинки, на поверхности лежал лещ, и сонно поводя хвостом, плыл на берег, куда его тянула моя леска. Только у самого берега он спохватился и взорвался в бурунах и пене, и вновь успел погрузиться и отойти на недалекую глубину. В это время я успел взять подсачек свободной рукой и подвел его под рыбу. Лещ провернулся в нем, наматывая сетку на себя, и в последний раз ударил по воде….

Эти большие лещи брали редко, но с надежным постоянством. Успел я вытащить второго, и ждать пришлось дольше, взбаламученная вода спугнула на время рыбу, а после четвертого – пришел момент, когда поплавок окончательно замер в тоскливо остекленевшей воде под жарким солнцем. Стрекоза спокойно сидела на нем, словно знала, что опора под ней теперь незыблема….

На следующее утро, едва забрезжил рассвет, я был снова на тихой заводи и вылавливал золотистых лещей.

Такие места аксаковской природы еще существуют по малым рекам нашей родины. И не надо ими пренебрегать. Непременно посетите их с рыбалкой.

Конец.

Жерлицы

С ледоставом я решил поехать на места летней рыбалки. На малую речку. Но рыбачить не на самой реке, а на старице. Там видимо били родники и из леса в старицу втекал большой ручей.

Долго, полдня добирался я до места, а там и на ночлег пора было устраиваться в лесу. Поселок был на другой стороне реки и достаточно далеко. Так что на ночь я выбрал себе небольшую ямку на берегу, чтобы не дул ветер. В лесу, тут же неподалеку набрал валежника. Расчистил снег почти до земли и устроил костер. Сходил и на место будущей рыбалки посмотреть. Мороз был небольшой. И ручей совсем не замерз. Так что по всей старице в середине был тонкий лед с промоинами. Увидим завтра, решил я в быстро пришедших сумерках.

С собой я взял с десяток жерлиц, специально для этого оборудованных мной. Эти жерлицы у меня были оснащены легковесно – под малую речку, озерцо или пруд. Чаще сезон начинается именно с небольших водоемов, замерзающих в первую очередь. Как правило, хищник в таких водоемах юркий и не тяжелее килограмма. Поэтому толщиной лески я не увлекался и поводки стальные не ставил. Вместо тройников, которыми оснащаются волжские жерлицы, я использовал небольшие двойнички. Они предпочтительнее там, где много некрупной щуки. Меньше бывает пустых хваток и срывов живца. Грузила тоже не тяжелые – небольшие «оливки». Их веса вполне хватает, чтобы вытянуть леску в прямую линию, течение небольшое их не стаскивает. Словом снасть миниатюрная, как раз под рыбу малой реки. По крайней мере, мне так думалось.

С утра решил я сесть в заливчике с мормышкой, за живцом, на границе струи ручья и ямки под берегом. Бур проваливался почти сразу под нетолстый лед. Но проверив лед топориком, решил считать его более или менее надежным.

Поклевка случилась сразу. На «бутерброд» из чернобыльника и мотыля взяла сорожка меньше ладошки. На живца крупновата, но я положил её в «канну» с теплотой на душе: вот тебе и речка-ручеек! Потом кивок затрясся от поклевок совсем мелкой сорожки, как раз для живца, так что «канна» моя быстро наполнялась. А через полчаса я уже пошел выставлять первые жерлицы.

Часам к девяти утра на повороте старицы, под небольшой крутизны берегом, на яме с обратным течением, выстроились десяток моих жерлиц.

Прояснило. Легкий морозец пощипывал нос и щеки, сквозь морозистую дымку проглянуло солнце. Светло и приветливо пыталось согреть замерзшую землю. Тепла от него было мало, но все равно потеплело на душе. Береговые кусты ивняка, мохнатые от инея, светились в солнечных лучах.

И тут звук, который радовал и волновал…. Щелк! В морозной тишине хорошо был слышен щелчок пружины с флажком. Над жерлицей, стоящей под самым обрывом, вскинулся алый кусочек ткани, трепеща на маленьком ветерке. И тут я заскользил по гладкому льду. Не подходя слишком близко, остановился и наблюдал. Катушка жерлицы вздрогнула и сделала пару оборотов. Затем замерла.

Пауза явно затягивалась. «Бросила, наколовшись о крючок, или сорвала живца? – подумал я в ожидании. Наконец, не выдерживаю и подхожу. Берусь за леску и потихоньку, не торопясь, тяну ее на себя. Леска вначале идет свободно, но вдруг я ощущаю толчки. Не резко, но довольно энергично я делаю подсечку…. Есть! И здесь уже не до церемоний. Медлить нельзя, иначе сорвется, если слабо засеклась. Быстро перебираю руками и выбрасываю на лед щуренка граммов на 800. Это, в общем-то, удачный дебют, хоть добыча и некрупная.

На Волге бывает, щука по перволедью со свистом раскручивает катушку. А на малой реке свой характер: неторопливый. Как задумчивы и неторопливы и спокойны эти безлюдные места. Кружит лишь пара воронов, шелестит в низкобережье сухой камыш, и бегут черные струи ручейка, не успевшие замерзнуть.

Следующая хватка случилась в классический «час щуки», – в одиннадцать. Но тут не было у меня времени на раздумье – проглотит, не проглотит. Катушка закрутилась безостановочно, и вмиг леска с нее была смотана. Пока я бежал к жерлице, она дернулась, упала и замерла поперек лунки. Я достал лишь обрывок лески, привязанный к катушке.

Вот тебе и малая речка, сонная старица в ленивых берегах! Вот тебе и щурята-шнурки с полкило! Надо было помудрить со снастями и поставить что-то более универсальное. Основная масса рыб здесь все-таки небольшая, не крупных габаритов. Но бывает выход и таких здоровенных «крокодилов». Грубую снасть щурята начнут обходить, а крупная щука разнесет в клочья миниатюрные мои снасти. Надо было искать золотую середину.

До полудня на жерлицы попалась еще одна щучка небольшая, а потом все замерло. И до вечера ни одной поклевки не было.

День в это время короткий, и я пошел устраиваться на ночлег. Соорудил себе нары из натасканного лапника. Даешь романтику зимней ночи посреди зябкого леса и у спящей подо льдом реки!! Морозец в 6—7 градусов не сильно и донимал. Я поставил «нодью» – таежную печь из двух бревен положенных друг на друга. Середина бревен тлела и грела пространство вокруг. Даже жарко было, пришлось и «тулуп» снимать.

Наутро собирая жерлицы, оставленные на ночь, я вытащил двух небольших налимов. Рыбачить мне было можно только до обеда, надо было идти к автобусу, чтоб ехать домой, выходить на трассу.

Поэтому больше я жерлицы не ставил. Я рыбачил на блесну и не безуспешно. Горбатые окуни попадались довольно крупные, некоторые грамм по 300, наверное. Так я открыл сезон «жерличный» в тот год.

Собачка
(продолжение жерлиц)

Местным волжским рыболовам, наверное, известно, что «Собачка» – это название старицы на реке Ветлуга. Это место так названо, – потому что река нашла, пробила себе прямое новое русло. И осталась старица кольцом, как собачкой (термин из металлических конструкций) прикрепленная к реке. Приезжают сюда и из Нижнего Новгорода и из Чебоксар и конечно вся Марийская республика. Поехали и мы с друзьями.

Изначально дорога была хорошая по асфальтированной трассе. А вот как свернули в лес, пошла наезженная глубокая колея с ямами, наполненными водой. Трудная дорога, тяжелая, но все-таки наша машина «нива» пробралась к месту. Выехали мы на самую «собачку». До Ветлуги надо было ехать по льду самой старицы. И след вроде был, колея такая ровная посередине. Мы решили рискнуть, немного перекурили на берегу и тронулись на лед. Когда въезжали на лед, раздался гулкий треск, все-таки груз немалый: в машине нас было четверо, да еще ящики и буры…. Как бы там не было проехали мы без проблем до самого устья старицы с Ветлугой. Машину загнали на пологом берегу в снег, чтоб не на льду стояла….

Оглянулся я вокруг, осмотрелся, – рыбаки сидели и на самой «собачке», а тропинки тянулись к реке. Пошли мы вниз по течению, и сразу перешли на другую сторону реки, к крутому берегу, на глубину. Река Ветлуга небольшая, но с быстрым течением. Рыбаки сосредотачивались по заливчикам, по ямам. И ловили рыбу разную. Изобиловали окуни, была и сорожка. На течении стали попадаться берш, судак, и лещи.

Но самое интересное я увидел жерличника. Про него и хотелось мне рассказать. Небольшого роста коренастый, почти квадратный мужичок, на вид около пятидесяти лет, ходил в большом заливе. Свои жерлицы он наставил в шахматном порядке от берега до границы ямы залива с руслом. Сам сидел рядом с «канной» и ловил мелкую рыбу для живцов.

Прошел я мимо него вниз по течению. В заливе около коряг попробовал ловить на мормышку, но брали только маленькие окуньки, поэтому в поисках крупной рыбы я отошел еще ниже к повороту реки. Клева не было и там. Тогда я вернулся назад. В самый обед, когда надо перекусить я увидел что на берегу, под крутизной разгорелся костер. Это, видимо, «жерличник» пошел на обед. Вот мы и познакомились. Он гостеприимно разрешил мне погреться у его костра. Разговорились, конечно, о рыбалке и о погоде….

Немного рассказал я о себе, что из города приехал с друзьями и здесь первый раз, поэтому не знаю где найти уловистые места.

«Трудно – говорит мне Жека, так он представился. – Да и идти далеко надо, там ниже, за поворотом, речка мелкая впадает и рыба там есть. А я вот эту ямку с лета приметил, щука здесь есть, точно знаю».

Жека был местный. Тут же рядом с его рюкзаком лежали широкие охотничьи лыжи. Поселок находился в километрах десяти, как я знал, по трассе, а по лесу на лыжах ближе было в два раза, так и ходили местные на рыбалку. Хорошо, что я узнал много про рыбные места у местного жителя. Когда я вернулся к своим, которые разбрелись, было, рыбачить кто куда, а на обед к машине подошли. Я сообщил им про новое рыбное место. Решили ехать по льду. Лед был толстый, с полметра и больше местами. И мы быстро собрались и поехали. Но когда проезжали мимо Большой ямы, где Жека рыбачил, резко остановились и бросились ему на помощь. Мужик засунул руку в лунку и громко кричал: «Помогите». Мы стали вырубать лед вокруг. У нас было два топора. Поэтому лед вырубили быстро и Жека, пытался достать огромную щуку, но не мог, так что нам пришлось помогать и в этом. Когда рыба была извлечена на лед, Жека разжал и выпустил из рук багорик, которым подцеплена была за жабры чудо щука. Она, хвостом опираясь о снег, высоко стала прыгать, обдавая всех нас брызгами мокрого снега. Двое ребят навалились на рыбу, а третий топором пристукнул ее со всей силы по голове. Успокоенная щука предстала во всей красе. Толстая как бревно, огромная в рост Жеки, наверное, метр пятьдесят была чудо щука, и весу в ней было 18 килограммов. Взвешивать ее человек залезал на капот машины, «безмен» у нас был на 20 кг., ручные весы с крючком.

А Жека наш, поранил руку, так что на льду было много крови. Руку мы ему перевязали. Он сразу же засобирался домой. Привязал веревкой щуку, через жабры, замотал ей рот тряпкой, чтобы снег не набирала, и волоком потащил ее к лесу к своей лыжне домой. Я все время помогал ему собираться, а ребята уехали вниз по течению, искать рыбное место.