«Говорят, в старину всё удальцы-мОлодцы рождались,
А нам от них только сказочки остались».
Слыхали ли вы о злом-презлом Змее Змеевиче, его еще Горынычем звали, и трех головах сказывали? Ежели слыхали, так вы знаете, какой он по нраву своему и по виду своему страшный и непобедимый. И в колдовстве и магии замечен был тот Змей.
И было, что Змей тот обернулся и прикинулся молодым красавцем, удалым удальцом, и стал хаживать и ухаживать за самой княгиней-красавицей. А была та княгиня по образу красива, черноброва и ликом светла, но характером спесива и совсем недобра. К честнЫм людям, бывало, слова доброго не кинет, а простым людям к ней и доступу нет. Все со Змеем-молодцем своим: ши-ши-ши! – шепталась, а о чем? – кто их ведает!
Князь-супруг её, Иван-королевич, по обычаю царскому и дворянскому занимался охотой. И охотился знатно и постольку увлеченно, что всем охотникам не чета! Не только собак своры, и не только соколы и ястреба служили ему верой-правдой, но и звери лесные и лисицы, и зайцы, и птицы свою дань приносили князю-охотнику. Кто чем жил-мастерил, тот тем ему и служил: лисица хитростью, заяц прыткостью, орел крылом, и ворон клёвом и разумом.
Словом, Князь-княжевич Иван-королевич со своей охотой был неодолим, страшен был и самому Змею-змеевичу. А тот змей такой был горазд, что и всех было, покорил, но вот с князем ему промашка выходила.
Сколько задумывал, сколько пытался он (Змей) истребить Князя: и так и сяк, – а всё не удавалось! И тут княгиня подсобить захотела Змею-молодцу своему ухажёру. Завела она под лоб ясные глазки, опустила плетьми свои белые ручки, слегла больной сказавшись. Муж Князь испугался, хлопотать начал: чем лечить болезнь неизвестную?
– Ничто меня не поднимет – говорила княгиня, кроме волчьего молока; надо мне тем молоком умыться, тогда и излечусь, может быть. —
Пошел Князь за волчьим молоком к логову волчицы, да взял с собой всю «охоту» свою, егерей со сворами собак и стрельцов всех своих метких. Увидала волчица Князя-княжевича – в ноги ему повалилась, жалобным голосом взмолилась:
– Князь-княжевич Иван-королевич, помилуй, что прикажешь – всё сделаю! —
– Давай своего молока! —
Тотчас она молоко для него принесла и в благодарность еще волчонка подарила. Иван-королевич волчонка отдал в «охоту» свою, а молоко принес жене. А жена, было, надеялась: не достанет муж молока и пропадет! Но коли он пришел – и нечего поделать, умылась она волчьим молоком, с постельки встала, как ни в чем не бывало. На что муж обрадовался.
Долго ли, коротко ли, слегла она опять, притворилась захворавшей и умирающей.
– Ничем, – говорит, – мне нельзя помочь; надо за медвежьим молоком сходить, в чащу-чащобу. —
Иван-королевич взял опять всю свою «охоту» и пошел в Чащу-чащобу искать медведицу-царевну. А медведица та, зачуяла беду издалека, пришла и в ноги повалилась, слезно взмолилась:
– Помилуй меня Иван-королевич, что прикажешь – всё сделаю! —
– Хорошо, давай своего молока! —
Тотчас она молоко принесла и в благодарность медвежонка подарила.
Иван-королевич опять возвратился к жене целый и невредимый.
– Ну, милый мой, – говорит княгиня, – Сослужи еще службу, в последний раз, докажи дружбу свою, принеси мне львиного молока – и не стану я хворать, стану песни петь-распевать и тебя всякий день забавлять! —
Конечно, хотел Княжевич Иван-королевич видеть жену здоровой, веселой; и пошел он искать львицу-царицу. Дело это было не легкое, зверь-то этот заморский. Взял он вновь, всю свою «охоту» и всем зверям наказал искать львицу: волки да медведи рассыпались по горам, по долам, ястреба и соколы поднялись к небесам, вороны разлетелись по лесам и по кустам. – И львица найдена была, как смиренная раба, припала к ногам Ивана-королевича.
Принес Князь и львиного молока. Жена поздоровела, повеселела. А опять его просит, очередную хитрость придумав:
– Друг мой, друг любимый! Теперь я здорова и весела, а еще бы стала я красавицей первой, если б ты потрудился достать для меня волшебную пыль такую: лежит она за двенадцатью дверями, за двенадцатью замками, в двенадцати углах Чертовой мельницы, горы такой! – говорит она.
Князь пошел – видно, его была доля такая! – подумал.
Пришел он к горе той, к Чертовой мельнице, – а там вход в Замок пещерный. Все замки сами размыкаются, двери сами растворяются, и вошел Князь и вся «охота» с ним. Набрал он волшебной пыли, идет назад, – а все двери за ним затворяются, все замки замыкаются. Он вышел наружу, а вся «охота» под землей осталась: рвутся, шумят они, кто зубами, кто когтями ломает двери. Князь постоял-постоял у горы, подождал-подождал и с горем воротился один домой. Тошно у него было в животе, холодно на сердце. Пришел домой, – а там жена бегает и весела и молода, во всем дворе (в царстве) Змей Змеевич хозяйничает. И говорит ему Змей:
– Здорово, Иван-королевич! Вот тебе от меня привет-подарок – на твою шею шелковая петля приготовлена! —
– Погоди, Змей! – сказал королевич. – Вот я в твоей власти, а умирать горюном не хочу-не желаю, дай спою тебе три песни свои. —
Разрешили и гусли подали, и спел Иван-королевич одну песню, а пока пел, к нему ворон прилетел. И пока Змей заслушался, ворон сказал:
– Пой, пой, Иван-королевич! Твоя «охота» три двери прогрызла! —
А ворон потому в западню не попал, что мертвечину в кустах клевал. Когда Иван-королевич вторую песню спел, прилетел ворон, с быстротой молнии туда и обратно, и говорит: – Пой, пой, уже твоя «охота» девятую дверь прогрызает! —
– Довольно, кончай петь! – зашипел Змей, заподозрив неладное, видя ворона, а слов его не разбирая. И накинул Змей петлю на шею Ивана-королевича.
– Слушай третью песню, Змей Змеевич! Я пел её перед свадьбой, спою и перед смертью, перед могилой! – сказал Князь.
Нечего делать, третью песню слушать пришлось. А тут и ворон вновь вернулся и говорит: Уже твоя «охота» последнюю дверь ломает!
Окончив песню свою, Князь-княжевич Иван-королевич крикнул, как в последний раз:
– Прощай белый свет, прощай моя «охота»! —
А «охота» тут и есть! Легка на помине: летит туча тучей, бежит полк полком! Змея Змеевича звери в клочья изорвали, и жену птицы расклевали, соколы да ястребы!
Остался Князь Иван один со своею охотою век проживать, один горе мирское горевать. А стоил бы лучшей доли, кабы не из цариц заморских жену себе выбирал!
Как в сказках сказывается: бывали-живали царь да царица; у царя, у царицы был один сын, Иван-царевич. Вскоре умер царь, сыну своему царство оставил. Для чего «царевичу» вздумалось назваться «королевичем»?
Конец.
В некотором царстве, в некотором государстве… жили-были старик со старухой в великой бедности. Ни много, ни мало времени прошло – но померла старуха. А на дворе зима трескучая, лютая да морозная.
Пошел старик по всем соседям и по всем знакомым, просить, чтобы помогли ему вырыть могилу для старухи: только ни соседи, ни знакомые, все знающие его бедность, не захотели ему помогать. И пошел старик в Церковь, к попу. А у них на селе был поп очень жадный, несовестливый.
– Помоги батюшка, – говорит старик, – старуху похоронить надо. —
– А есть ли у тебя деньги, чем за похороны платить будешь? Давай деньги, свет мой дорогой, вперед! – говорит поп.
– Перед тобой, батюшка, нечего греха таить: нет у меня в доме ни единой копейки! Обожди маленько, может заработаю, тогда с лихвой заплачу, право слово! – просит старик.
Но поп не захотел слушать речей стариковских, Да и где старик может заработать?
– Коли нет денег, не смей сюда и приходить! – говорит.
Ну вот. «Что делать, – думает старик, – пойду на кладбище, сам вырою как-нибудь могилку и сам похороню старуху».
Вот он захватил топор да лопату и пошел на кладбище. Пришел и начал могилу готовить: срубил сверху мерзлую землю топором, а там и за лопату взялся. Копал, копал и выкопал котелок чугунный, глянул – а он полный червонцами золотыми, высыпал на руку, как жар блестят, будто новенькие. Крепко старик возрадовался:
– Слава тебе Господи! Будет на что и похоронить и поминки устроить по старухе моей! – подумал он.
Не стал больше могилу рыть, взял котелок с золотом и пошел домой. Ну, с деньгами «знамо дело» – всё пошло как по маслу! Тотчас нанял людей: и могилу вырыли, и гроб смастерили. И послал старик соседку купить вина и кушанья, закусок разных – всего, что на поминках должно быть. Сам же он взял червонец золотой в руку и потащился к попу. Только открылись двери после стука его, как поп на него чуть не в крик орать начал:
– Сказано тебе ясно-понятно было, старый, чтоб без денег не приходил, а ты опять сюда прешься! —
– Не серчай, батюшка! – просит его старик. – Вот тебе золотой – похорони мою старуху, как положено с отпеванием, век не забуду милости твоей!
А поп, как взял деньги такие и переменился: и не знает, как старика принять в доме своем, где посадить, какими речами умилить:
– Ну, старичок, будь в надежде, всё сделаем и отпевать будем со дьяконом и со всем клиросом петь…. – залебезил поп.
Старик откланялся и пошел домой, а поп с попадьёй стал про него разговоры разговаривать:
– Вишь, старый чёрт! Все говорят: беден, беден! А он золотой монетой платит. Много на своем веку схоронил и отпевал я именитых покойников, а столько денег ни от кого не получал…. – подумал поп.
Собрался поп со всем причетом своим и похоронил старуху как следует.
После похорон упросил его старик к себе на поминки и угощение. Вот пришли в избу, сели за стол, и откуда что появилось (!) – и вино-то, и кушанья, и закуски разные, всего вдоволь! Гость сидит, за троих обжирается, на чужое добро зазирается.
Отобедали гости и стали по своим домам расходиться, вот и поп поднялся. Пошел старик его провожать и только вышли во двор – поп видит, что со стороны никого больше нету, и начал старика допрашивать:
– Послушай, свет мой! Покайся мне, не оставляй на душе ни единого греха – все равно как перед богом. Так и передо мною: откуда ты так скоро сумел поправиться? Был ты мужик скудный, а теперь, «на тебе, поди ж ты», откуда что взялось! Покайся, дорогой, чью душу загубил, кого обокрал? – стал допрашивать поп старика.
– Что ты, батюшка! Истинно правдою признаюсь тебе: я не крал, не грабил, не убивал никого; клад сам мне в руки дался! – сказал старик.
И рассказал он, как всё дело было.
Когда узнал поп, аж затрясся от жадности и поскорее домой побежал. По дому ходит и день, и ночь и думает: «Такой лоханутый мужичонка, и получил такую силу денежную. Как бы теперь ухитриться да отжилить у него котелок с золотом?». Так думал и придумал.
– Слушай, матушка, – говорит попадье, – ведь у нас козел есть? —
– Есть. —
– Ну, ладно! Дождемся ночи и обработаем дело, как надо. —
Вечером поздно притащил поп в избу козла, зарезал и содрал с него шкуру – со всем, и с рогами и с бородой; сразу же натянул козлиную шкуру на себя и говорит попадье:
– Бери, матушка, иголку с ниткой, закрепи, зашей шкуру со всех сторон. —
Попадья взяла толстую иглу да суровую нитку и обшила попа козлиной шкурой.
Вот и в самую глухую полночь пошел поп прямо к избе стариковской, подошел под окно и ну стучать да царапаться. Старик услыхал шум, вскочил и спрашивает:
– Кто там? —
– Это Чёрт… —
– Наше место освящено! – завопил мужик и начал креститься и молитву читать «отче наш…».
– Слушай старик! – говорит поп в козлиной шкуре – От меня хоть молись, хоть крестись, не избавишься; отдай-ка лучше мой котелок с деньгами; не то я с тобой разделаюсь! Ишь, я над твоим горем сжалился, клад тебе показал – думал: немного возьмешь на похороны, а ты всё целиком заграбастал! – не своим голосом говорил поп переодетый.
О проекте
О подписке
Другие проекты