– Да, да, ты права, конечно, – закивал Сашка. – Это здорово, что у нас получилось с лошадьми! Что у тебя получилось. Если бы мы всех смогли вывести из вагона, то у нас вообще получился бы конный отряд. Ты молодчина, Зоя!
– Слушайте, товарищ лейтенант, – вдруг нахмурилась девушка. – Я, между прочим, о лошадях думаю, я не напрашивалась на ваши похвалы! Я не об этом говорю!
– Да почему же мне тебя не хвалить? – устало рассмеялся Канунников. – Если молодец, то молодец. А о еде для лошадей подумаем, когда немного отдохнем. Сейчас главное – люди!
– И люди главное, и лошади, – отмахнулась Зоя. – Это же все связано. И вообще, я не спорить к тебе подошла, Саша. Когда мы проходили сюда, я видела у леса два стога.
Канунников удивленно уставился на Зою. Вот тебе и девушка, вот тебе и слабый пол. Пока мужчины, значит, еле ноги волочили, девушка успевала по сторонам смотреть и увидела сено для лошадей. Спортсменка, ничего не скажешь! А ведь права девчонка. Лошади сейчас для отряда значат многое. Если бы не Звездочка с Соколиком, пришлось бы и оружие, и патроны, и Светлану тащить на себе. А так удалось забрать из вагона топор, пилу, запасы еды, которые имелись у убитых немцев.
– Где, показывай! – решительно потребовал лейтенант и открыл дверь.
Они вышли из бытовки, проходя мимо привязанных лошадей, потрепали тех по шеям и гривам. У разбитых ворот Сашка с Зоей пролезли в небольшую щель и очутились на улице. Впереди расстилалось обширное пространство, которое когда-то занимали подъездные пути. Дальше у самого леса, чуть выше остатков деревушки, под снегом виднелись две небольшие копны. Именно из-за снега лейтенант их и не заметил. А вот Зоя именно сено и искала взглядом, когда они двигались от железной дороги в поисках убежища. И нашла! Копны были не очень большие – не выше трех метров. Даже отсюда, с расстояния больше полукилометра, он видел чернеющий стержневой шест каждой копны, под снегом виднелись обрывки старого брезента, которым они были накрыты. Далеко! Да и сена не так много, но двум лошадям какое-то время удастся продержаться. Нужно только придумать, как перетаскать сено сюда, под крышу цеха.
Пока лейтенант с Зоей смотрели на сено и думали, в бытовке найденную посуду отскоблили песком, сполоснули кипятком, и теперь на печке разогревалась мясная каша, а в чайнике уже закипала вода. Романчук встревоженно посмотрел на Сашку, но сразу понял, что опасности нет.
– Петр Васильевич. – Канунников начал говорить, сев рядом с командиром на лавку, но поперхнулся от аппетитных запахов горячей еды.
– Ты чего? – усмехнулся капитан.
– Это от голода, – отозвался Сашка. – Там у леса две копны сена. Зоя разглядела. Если их перетащить сюда, то мы сможем кормить лошадей. А они нам нужны и для разведки, и для далеких рейдов. Да и вообще для перевозки грузов. Может, мы санями еще разживемся или сами сделаем. Тогда у нас мобильность повысится!
– Ты меня не агитируй, – рассмеялся Романчук. – Я в тактике тоже немного разбираюсь. Но сейчас надо всем отдохнуть. И лошадям тоже. Ты лучше наблюдение организовывай, лейтенант. А то мы осоловели все, а немец может по нашим следам сюда прийти. Вдруг они спохватились и сейчас выслали дрезину с солдатами на поиски пропавшего вагона.
– Дрезина – не так страшно, – проворчал Сорока. – А вот если бронетранспортер и машина с солдатами из какого-нибудь ближайшего села нагрянет, тогда они вполне могут по нашим следам кинуться.
– Ну, нагрянут, значит, встретим, – глубокомысленно заметил Лещенко, держа двумя руками горячую кружку. Он толкнул своего друга локтем. – Верно, Сенька?
– Верно, – кивнул молодой инженер. – Но мы из лагеря не для того бежали, чтобы отсиживаться. Сами боя с ними ищем, хотим бить врага. А что касается сена, то покумекать можно. Между прочим, раньше в деревнях его носили на двух жердях. И нужно для этого два человека. Но здесь этот вариант не годится – далеко нести и ветром все растреплет. Волокушу делать надо и придумывать, чем сено накрывать, пока везем, чтобы не раздуло ветром.
Когда все немного подкрепились и согрелись, командир разделил боеспособную часть отряда на три части. Зою с инженерами он оставил в лагере, чтобы они соорудили из подручных средств что-то, на чем можно было перевезти сено в цех. Канунникова с Игорем он отправил к мосту, чтобы понять, можно ли ждать оттуда появления немцев. Сам капитан с особистом отправился по своим следам через лес, посмотреть, что творится на железной дороге.
– Всем приказ! – строго сказал Романчук, прежде чем партизаны отправились выполнять задание. – Если услышите звук боя, значит, немцы пошли по нашим следам. С малыми силами они не пойдут в лес. Значит, силы большие. И значит, тем, кто в лагере, нужно быстро собираться и уходить подальше в лес. Не бросаться на помощь, не погибать всем вместе бестолково и бесцельно, а уходить. Прошу всех понять, что мы вернулись на родную землю не для того, чтобы умирать в первом же бою. Мы должны здесь устрашить врага так, чтобы он боялся нос высунуть, боялся близко подойти к лесу. Каждый должен понять, что мы здесь в немецких тылах самая важная боевая единица. Нас не нужно забрасывать, мы сами пришли. И мы источник информации о враге для нашего командования, мы можем стрелять и взрывать, оказывать любую другую помощь Красной армии.
Партизаны начали собираться. Из всего скудного запаса одежды большую часть передавали тем, кто уходит на мороз, кто идет выполнять задание. Те, кто оставался в лагере, находились в тепле. Канунников, надевая холодные ботинки, с ожесточением думал, что пора заканчивать с сопливыми иллюзиями и принимать законы войны как определяющие на данный момент. Конечно, с одной стороны, было некрасиво и как-то недостойно командира Красной армии снимать сапоги с убитых в вагоне немецких солдат. Но командир отвечает за боеспособность своих солдат, да и свою собственную тоже. Без боеспособности не выполнить приказа, а основа основ армии – это выполнение приказа командира, выполнение любой ценой. Командир должен быть уверен, что его приказ будет выполнен. Вот и вся философия. Снял бы сапоги с убитого немца, и сейчас бы ногам было тепло и сухо.
Романчук остановился на опушке и подождал, когда его догонит Сорока. Прошлых следов партизан видно не было. Небольшой снег и низовая метель укрыли все вокруг. Особист принялся рассуждать о том, что вот передохнет отряд и снова пустится в путь на восток – на соединение с частями Красной армии. Пограничник слушал, не перебивая рассуждения своего напарника. Он сейчас думал о том, прав Сорока или нет. Может, сам Романчук заблуждается. Он военный, командир, и больше всего пользы от него будет именно в армии. Как и от Канунникова, да и от самого Сороки. «Но война ведется не только на поле боя и выигрываются войны не только на передовой. Победа куется и в заводских цехах, и в штабах, и даже возле полевой солдатской кухни. Нет, все-таки победа зависит от каждого бойца, – остановил свои размышления капитан. – И не только от наводчика орудия, но и от заряжающего, от ездового. Не только от пилота, но и от его техника, который обслуживает самолет. От телефониста и разведчика, от санинструктора и повара. От всех! И уж тем более от тех, кто находится в тылу у врага. И не важно – по воле обстоятельств туда попал солдат или заброшен специально. И все, на этом закончим споры!»
Гул моторов они услышали, когда находились в лесу. Романчук схватил за рукав Сороку и кивнул в сторону деревьев.
– Быстро уходим с дороги!
Дорогой это назвать было сложно, так, лесная тропа, по которой, может быть, и телега проедет. Но оставлять следы на открытом пространстве опасно, и разведчики поспешили в лес. Метров через двести они достигли опушки и тут же легли в снег, прячась за наметенным сугробом. Посреди поля на рельсах все так же стоял тот самый вагон, из которого они бежали сутки назад. Сейчас к вагону приближались прямо по полю немецкий грузовик и бронетранспортер.
– Солдаты, – тихо произнес особист. – Ну вот и закончилась спокойная жизнь. А если они станут прочесывать лес?
– Тогда мы примем с тобой бой здесь! – решительно отозвался пограничник. – Наши услышат и успеют уйти. И мы с тобой должны связать немцев боем.
– Двумя автоматами? – уныло спросил Сорока. – Долго мы не продержимся. Да и патронов у нас по четыре магазина.
– Сколько сможем, столько и продержимся, – сухо ответил капитан. – О чем спор, я не пойму. Перед нами враг, и он напал на нашу страну! О чем тут рассуждать? Его бить надо везде, где встретим!
Они лежали в снегу и смотрели, как немецкие солдаты высыпали из грузовика и бросились к вагону. Как офицер, чья фуражка торчала над бронетранспортером, что-то приказывал и активно жестикулировал. Немцы забрались в вагон, стали осматривать сцепное устройство. Кто-то подбежал к офицеру и стал показывать в сторону ближайшего леса, где сейчас прятались партизаны. Романчук понял, что немцы, естественно, предположили, что люди, прятавшиеся в вагоне, ушли в сторону ближайшего леса, чтобы быстрее скрыться. Офицер распорядился нескольким солдатам остаться возле вагона, а остальные стали забираться в кузов грузовика. Через пару минут бронетранспортер и машина медленно поехали к лесу.
– Ну вот, Олег Гаврилович. – Романчук откинул приклад автомата и прижал его к плечу. – Пришел и наш черед жертвовать собой ради товарищей. Боишься?
– Нет, – немного уныло, но все же твердо отозвался особист. – Судьба такая штука, что не знаешь, когда она к тебе лицом, а когда задницей поворотится. Человек не может знать, он может только в каждую минуту человеком себя ощущать.
– Э, нет, Сорока! – со злостью выкрикнул капитан. – Не задницей к нам судьба становится, она от нас требует стать на защиту близких, а это святое для русского человека!
– Ты же белорус, Петр?
Романчук начал было отползать в сторону, чтобы занять удобную позицию, но остановился и внимательно посмотрел на особиста. Посмотрел так, что тому стало неуютно и неловко.
– Знаешь, что я тебе скажу, Сорока. – Романчук поднял руку со сжатым кулаком. – Пора забывать про национальность, когда дело касается Родины. Помнишь, как грузинский князь Багратион говорил, кем он себя называл? Он называл себя русским генералом! А почему? Да потому, что все мы, независимо от национальности и вероисповедания, русские, потому что у нас одна исконная Родина – Русь-матушка. Мы русские потому, что мы граждане этой страны, Родина она наша. А уж все остальное – это потом.
Они лежали в снегу, каждый прикрываясь стволом дерева и напряженно глядя на то, как приближается враг. Романчук уже не думал о том, что сказал Сороке. Сейчас главным было удержать врага, навязать ему бой. А если получится, то и не пустить в лес. Сорока все же думал о словах пограничника. Никогда особист не понимал таких людей с их сложностями. Зачем так все усложнять, запутывать? Но и его мысли постепенно улетучивались из головы по мере того, как приближался немецкий бронетранспортер. Холодок пробегал по спине при мысли, что начнет сейчас работать оттуда пулемет и ни за каким деревом не спрячешься. Гранату бы сейчас, но гранат не было. Да и не подползти к машине. На белом снегу хорошо видно человека.
Взревывал мотор бронетранспортера, из-под гусениц летел снег и комья мерзлой земли с сухой травой. Машина тащилась следом, по проложенному пути. «Ну, вот и все, – подумал Романчук и повел стволом автомата, прицеливаясь по узким щелям на переднем бронированном щитке, чтобы попытаться поразить водителя. – Хорошо бы попасть в мотор, чтобы заглох или загорелся. Но для этого нужны бронебойные пули или открытая часть мотора. Так можно из автомата остановить грузовик. Может, с него и начать?»
И тут бронетранспортер остановился. Следом послушно замер и грузовик с солдатами. Романчук видел, как появилась голова офицера, поднялась рука с биноклем. Немец осматривал лес перед собой, осматривал долго. Очень хотелось подвести мушку автомата под его голову и нажать на спуск. Это соблазнительно – сразу же убить командира, и тогда подразделение, может быть, и откажется от рейда в глубину леса, не станет ввязываться в бой. Может быть, а может, и нет…
Офицер опустил бинокль. Потянулось время, тягучее, как кисель, и каждый из партизан стал чувствовать, как гулко бьется в груди сердце, гулко и громко, что, кажется, его слышно за несколько метров. Указательный палец Романчука застыл, закоченел на спусковом крючке. А потом бронетранспортер в очередной раз взревел двигателем и… стал разворачиваться. Все, машина тоже повернула и по следам гусениц покатилась назад к железной дороге. Романчук опустил голову на руки и понял, что его лоб мокрый от испарины. Обошлось. Сегодня обошлось.
О проекте
О подписке
Другие проекты