– Напрасно вы так, Лера Валерьевна. За оскорбление сотрудника вам ещё дополнительно кое-что приписать можно, и за сопротивление… А протокол обыска – вот он. – Птицын помахал перед лицом девицы помятым листком. – Здесь и перечень краденого, и подписи понятых. На пятерик, думаю, потянет.
– Люди добрые! – ещё громче завопила Лыскина. – Да он же бумаженцию эту сам нацарапал, а подписи те тот, второй, мент собрал. Прошёлся по соседям и заставил на клочке этом загаженном расписаться. Не было у меня в квартире никаких понятых! Бумажку соседи так подписали, потому что жидёнок их принудил. Да-да, соседка моя Валька и ухажёр ейный! У-у-у… суки продажные!
Птицын зевнул, ещё раз помахал перед лицом Лыскиной протоколом и, довольный собой, направился к зданию. В скверике он увидел тёмно-зелёную «Эмку», на которой обычно ездил его личный водитель Дима Воронцов. Птицын тут же сдвинул брови и, сжав кулаки, поднялся по ступенькам.
Ну, Ворона, только попадись ты мне на глаза…
Подумав про Воронцова, Птицын тут же вспомнил свой инцидент с Пичужкиным.
«Может, и вправду не надо было трогать этого скотоложца?» – размышлял Птицын. Когда он в очередной раз оказался в его квартире – влетел туда как бешеный, – Пичужкин светился как новенький полтинник. Тогда он ещё не знал, что улыбку эту ему тут же сотрут. Если бы Кравец не вмешался, Птицын, наверное, удушил бы толстяка.
Птицын первым делом ударил ногой кошку. Не сильно ударил – понимал же в душе, что бедная скотина ни в чём не виновата, ударил для того лишь, чтобы подзадорить хозяина. Когда Пичужкин разразился визгливым негодованием, Птицын съездил ему кулаком в ухо, а потом, словно озверев, вцепился пальцами в горло. Когда Птицына оттащили, Пичужкин, который оказался мужиком совсем не робкого десятка, принялся орать и грозить, что будет жаловаться. Птицын тут же успокоился, послал любителя кошек по известному адресу и покинул его квартиру, напоследок сильно саданув кулаком в дверь.
Отпишемся… не привыкать.
Теперь же, когда он усадил Лыскину в «обезьянник», Птицыну не терпелось встретиться с Елениным.
Но тут, кому на радость, а кому и на беду, ему на глаза попался его водитель Дима Воронцов – сорокапятилетний плотный мужчина в кожанке и задвинутой на затылок кепке.
– Что, доставил своего москвича? С ветерком? – ехидно поинтересовался Птицын. – Эх ты… Мы вот без тебя больше суток чёрт-те где и чёрт-те как. Антон вот в больницу угодил, а Паша – фьють… Спасибо тебе, Димуля, что мы без транспорта остались!
Воронцов сдёрнул с себя кепку:
– Да я ж разве виноват, товарищ капитан? Не мог же я самому Еленину отказать! Он теперь с этим московским – как курица с яйцом. Ну, Владимир Иванович, сам же всё понимаешь.
Птицын цыкнул на бедолагу – тот аж отскочил к стене.
– Да пошёл ты… – Птицын махнул рукой и, задев плечом Воронцова, довольный собой, проследовал дальше.
Вторым, кого Птицын встретил в здании Управления, оказался Игорь Корнилов – начальник второго оперативного отдела, сухощавый старлей с горбинкой на носу. Корнилов считался неплохим опером, его за глаза дразнили Бульдожкой. Кличка, которая хоть и казалась обидной на первый взгляд, не была таковой в принципе. Про бульдожью хватку Игорька Корнилова знали многие – тот был из разряда тех, кто медленно запрягает, но своего не упускает никогда. Птицын даже где-то там глубоко в душе немного завидовал Корнилову за его успехи, но никогда не показывал этого на людях. Он хмуро кивнул коллеге и хотел пройти мимо, но Корнилов удержал его за руку:
– Постой, поговорить нужно.
– Давай потом, не видишь – спешу! – отмахнулся Птицын. – Нужно о проколе отчитаться. Начальник, думаю, уже заждался. Ты ведь слышал, наверное, что мы сегодня Кастета профукали?
Корнилов руки не выпустил.
– Не слышал. Постой же, говорю, подождёт твой начальник!
Птицын резко вырвал руку и сделал шаг в сторону назойливого коллеги:
– Оба… вообще-то, он ещё и твой! – Корнилов отвёл глаза, Птицын тут же начал свирепеть. – А ты чего это глазки прячешь? Никак случилось чего?
Корнилов повернулся и снова посмотрел Птицыну в глаза.
– Паша Кастет теперь не твоя забота, Володя.
Птицын выдохнул и хмыкнул:
– Чё?
– Кастет теперь не твоя забота, – повторил Корнилов.
– Как это не моя? А чья?
– Еленин все дела по кастетовской банде мне вести велел. Мои теперь Пашку искать будут, и нужно, чтобы ты мне дела по банде передал, и как можно скорее.
Губы Птицына сжались в тонкую полоску. Он хихикнул, помотал головой, прокурлыкав себе под нос какой-то весёленький мотивчик, который всю последнюю неделю крутился у него на языке, и вдруг схватил Корнилова за грудки.
– Ты чего это, Игорёк, на солнышке перегрелся? Так вроде поздняя осень на дворе. Заморозки!
– А раз заморозки, так и ты не кипятись, – сказал спокойно Корнилов. – Сейчас к тебе заскочим, отдашь мне бумаги по банде и ступай к Еленину на ковёр для получения новой, более важной так сказать, задачи.
– Какой, твою мать, задачи?! – заорал Птицын на весь коридор. – Что значит «отдашь бумаги»? Да я… да вы что тут все, с ума посходили? – Корнилов снова отвёл глаза и на этот раз и не подумал вырываться. – Да я за выродком этим уже почти два года гоняюсь! До они ж, эти суки, моего Женьку Янчина грохнули, сегодня эта мразь Антошку из нагана… Да теперь их поймать для меня – что голодному коршуну крови напиться. Ты хоть это-то понимаешь, дурья твоя башка?
– Понимаю. Только и ты меня, Володя, пойми. Приказ у меня, а с чем это связано, я и сам не знаю. Еленин утром вызвал, и вот я тут, тебя дожидаюсь. – Корнилов аккуратно высвободился из цепких рук Птицына и отступил.
– Утром? – опешил Птицын. – То есть как утром? Мы же утром… постой. Так меня не за то, что я сегодня Пашку просрал?.. Так что это получается… – Птицын не договорил и быстрым шагом двинулся по коридору в сторону кабинета начальника Управления.
В приёмной его встретил помощник Еленина Миша Стёпин.
– Здравствуйте, Владимир Иванович. Борис Григорьевич пока занят, просил не беспокоить…
– Да пошёл ты! – Птицын без стука влетел в кабинет.
Начальнику Управления милиции УНКВД по Куйбышевской области майору Еленину было за пятьдесят. Плотный, с суровым, отличавшимся правильными чертами лицом, с копной густых вьющихся волос, майор возвышался над столом, удерживая пальцами полуистлевшую папиросу. Гимнастёрка горчичного цвета с красными петлицами и эмалевым ромбом посередине была, как всегда, тщательно выглажена, на правой стороне груди красовался орден Красной Звезды, медали «За боевые заслуги» и «За отвагу» украшали левую. В душе Птицын всегда завидовал Еленину как бывшему боевому офицеру, но никогда не демонстрировал этого открыто. Напротив, он обычно был с начальником груб – как, впрочем, и со всеми остальными в Управлении. И Еленин, который был, в общем-то, мужиком не робкого десятка, так и не смог найти на Птицына управу.
Птицын вошёл; в кабинете пахло хорошим табаком, ходики на стене негромко тикали. «Он что же – на парад собрался?» – Птицын хмыкнул, отодвинул первый попавшийся стул и грохнулся на него, едва не сломав.
– Я говорил, что вы заняты, Борис Григорьевич! – жалобно пропищал из коридора Стёпин. – Не пускал, но разве ж его остановишь?
– Ничего-ничего. Это даже хорошо, что он сам явился. – Еленин махнул Стёпину, велев запереть дверь.
– Хреново дела, Григорич! Упустили мы Пашу, – затараторил Птицын. – Упустили гада! Я, конечно, сглупил! Но не только поэтому упустили. Не надо было нам светиться, а тут ещё толстяк этот… Кошек держит двух. От них смердит, как от помойной ямы. А ты, майор, тоже не прав… Говорил же: машина будет нужна. Паша-то на полуторке укатил, когда засёк нас. Антона подстрелил и умотал. Ну ничего, мы его ещё вычислим! Да, кстати, чего там за ересь Игорёк толкает?.. – Птицын достал пачку и огляделся в поисках пепельницы.
Только сейчас в самом углу кабинета он увидел невысокого толстячка в помятом кителе. Незнакомец держал в руке стакан с дымящимся чаем, на дне его плавал толстый кусок лимона. Только от одного вида чужака Птицын поморщился.
Мужчина был круглолиц, казался рыхлым и одутловатым. Птицын тут же окрестил его Снеговиком. Снеговик – ну настоящий снеговик! Только не новогодний, а весенний – слегка подтаявший. Глазки прищуренные, лысина до самого затылка, а нос… Про такие обычно говорят: телегой переехало.
На незнакомце была чистая и тщательно выглаженная военная форма без опознавательных знаков. Так же как и сам её владелец, надетая на нём форма выглядела немного мешковато. Мужчина приторно улыбался.
– Вот, Кирилл Петрович, – обратился к гостю Еленин. – Это и есть наш главный сыска́рь, так сказать. Знакомьтесь: наш начальник уголовного розыска Владимир Иванович Птицын. Капитан милиции и самый что ни на есть выдающийся опер на всю область, так сказать. Характерец у него, правда, так себе, вот… ему-то с вами и предстоит работать.
– Значит, это правда, – на удивление спокойно вымолвил Птицын. – Вы меня от дела отстраняете. И что, вот из-за этого?
Птицын взял со стола какой-то листок, скомкал его и бросил в направлении толстячка. Еленин будто бы этого и не заметил и как можно спокойнее продолжал:
– Уймись, Володя. Не выводи меня и не позорь перед руководством. Говорю же: этот товарищ из Москвы. Задание у нас для тебя. Важное. Представляю тебе, Владимир Иванович, нашего товарища из Москвы: Фирсов Кирилл Петрович. Прошу, как говорится, любить и жаловать.
– Любить?! Да я из-за него… Кто же до такого додумался?
– А Кастет – это кто? – как ни в чём не бывало, вдруг спросил незнакомец.
Птицына точно прорвало:
– Кто такой Кастет? А я вам расскажу!.. Да с подробностями! Пашка Кастерин, он же Кастет – это матёрый бандюган, молодой, но очень уж деятельный. Сам из Ростова, в тридцать третьем приехал ещё сопливым пацаном. А сейчас от его подвигов уже вся Безымянка воет. От этого Кастета помимо всего прочего уже двое наших пострадали. Они Женьку, суки, убили, а сегодня Паша ещё и Антона Трефилова подстрелил. Только товарищу майору это, похоже, неинтересно. – Птицын схватил со стола карандаш и бросил его уже в сторону Еленина. – Так ведь, Борис Григорьевич?
– А ну прекрати! – Еленин грохнул по столу кулаком, бросил взгляд на Фирсова, тут же сник и продолжил уже более мягко: – Ишь чего удумал: будто мне на своих сотрудников плевать! Ну, Володя… ладно. По поводу сегодняшнего прокола доложишь мне позже, а сейчас вот… с товарищем Фирсовым пообщайся. Он тебе указания даст по поводу немецких диверсантов. Твоя задача – эти указания выполнять и слушаться.
– Тьфу ты… – Птицын хлопнул себя по колену. Еленин поднялся и как можно строже сказал:
– Не спорь, Володя. Правильно Кирилл Петрович говорит: подождут все твои Кастеты и прочая шушера. Раз уж руководство решило, что нас привлечь нужно…
– Какое такое руководство?
– Московское! Мне приказано откомандировать в распоряжение Кирилла Петровича своих лучших людей. А кто у нас лучший?
Несмотря на свой горделивый вид, Еленин казался Птицыну жалким. Птицын поморщился и сказал:
– Ну, спасибочки! На кой ляд мне эти яблочки, когда у меня свои гниют? Ты ж меня без ножа режешь, Григорич! Кастет – вот же он, почти у меня в руках, если бы не эта баба да не Антошкины ахи-вздохи…. Да ещё не этот чёртов кошатник… Пашка Кастет очередной налёт готовит, я нутром чую. Пусть лучше диверсантами вашими Корнилов займётся!
– Хватит демагогии! – вдруг сорвался Еленин. – У меня от тебя уже голова трещит. Короче, товарищ капитан, с этой минуты поступаете в распоряжение нашего московского коллеги. Решение принято – в Москву уже доложено, и никаких возражений!
– Так значит, меня даже не спросили?
– Да, не спросили! У тебя погоны на плечах да партбилет в кармане! Так что не бузи, а выполняй приказ! – Еленин выдавил улыбку. – Придётся тебе, Владимир Иванович, теперь не ýрок, а немецких шпионов ловить. Так что с повышением тебя!
– Диверсантов, – уточнил Фирсов.
– Этим же госбезопасность заниматься должна, – презрительно бросил Птицын.
– А она ими уже и занимается, – продолжил москвич. – Но так как дело особо важное, руководство приняло решение подключить все имеющиеся ресурсы. Тем более что диверсанты, вполне возможно, попытаются войти в контакт с криминальными элементами, которые могут оказывать немцам содействие. Одним словом, на это дело будут брошены все силы и резервы. Ситуация очень уж непроста. Поэтому уж извините, товарищ капитан, – придётся вам подключаться к поискам. Ситуация следующая: из Берлина получена информация, что к вам в город будет заброшена диверсионно-разведывательная группа для уничтожения одного из наших партийных лидеров. Мы думаем, что охота ведётся на очень важную особу…
– Сталин в Москве, Тимошенко и Жуков тоже, – проворчал Птицын. – Кого же такого важного эти диверсанты ухлопать должны, да ещё у нас в Куйбышеве?
– К вам в город, с учётом положения на фронтах, из Москвы эвакуирована группа лиц, фамилии которых пока что не разглашаются. С целью не допустить панических настроений среди населения столицы эта информация пока что относится к разряду секретных. Мы полагаем, что одно из этих лиц и является целью наших диверсантов.
Птицын встал и, подойдя к московскому гостю, облокотился на стол:
– Вы что же, охрану московских шишек мне предлагаете осуществлять? И кого же?
– Пока не могу этого сказать. К тому же непосредственно охраной вам заниматься не придётся.
– Не придётся? – Птицын почувствовал, что у него дёрнулось правое веко, – это было сигналом к новому приступу. Он поднёс руку к голове и принялся тереть висок. – То есть мы будем работать вслепую?
– Отчасти вы правы. До особого указания, на период формирования оперативно-поисковой группы, я не могу посвятить вас в некоторые тонкости предстоящего дела…
– Какой ещё группы? – Птицына уже трясло, но он что было сил старался держать себя в руках. – Янчин на кладбище, Трефилов в больнице. Мы с Кравцом вдвоём остались – вот и весь наш отдел. Вдвоём мы вам много не нароем, или вам не важен результат. Главное – людей назначить, чтобы искать иголку в стоге сена, а потом о проделанном отчитаться.
– В ваше распоряжение поступят прикомандированные сотрудники из других отделов, – уточнил Еленин.
– Нахрена ж они мне сдались?! Я со своими привык работать. И вообще… придумали тоже! Шпионов должна госбезопасность ловить, а не мы.
Фирсов казался невозмутимым.
– Госбезопасность будет вести работу по своему направлению, а мы с вами – по своему́. Моя задача – координировать наши совместные действия. Мы будем искать диверсантов. – Москвич поднялся, подошёл к столу и поставил на него стакан, попутно разбрызгав его и слегка обварив себе руки. – Какой же я неуклюжий!
Бесцветные брови, лоснящийся лоб. Москвич улыбался так приторно, что Птицын решил, что ещё немного – и его стошнит. «Что за клоун, где ж такого откопали? – гадал Владимир Иванович. – Всё даже ещё хуже, чем я ожидал. Нам даже не открывают все карты предстоящего дела…»
Очередная фраза москвича добила Птицына окончательно:
– Ой… а где тут у вас туалет? А то я после вашего чая… – Кирилл Петрович тихо рассмеялся, похрюкивая при этом. – Я же с самого самолёта терплю, а у меня простата шалит.
Птицын не сдержался, и из его груди вырвался глухой стон.
– Туалет прямо по коридору. – Он плюхнулся на стул и задрал голову вверх. – Делать-то нам что?
Фирсов взял со стола папочку и высыпал на стол пачку фотографий шесть на девять. На всех фото был изображён один и тот же человек.
– Вот. Этого человека вам и вашим людям необходимо найти.
Птицын небрежно взял со стола одну из фотографий. С неё смотрел суровый мужчина средних лет в костюме и галстуке.
– Это немецкий офицер – предположительно именно он должен возглавить диверсионную группу. Остальную информацию я, как и обещал, доведу до всех членов вновь сформированной группы чуть позже.
– Позже? – переспросил Птицын, не скрывая презрения.
– Позже, – ответил Фирсов с улыбкой, которая уже начинала бесить.
– Хорошо, раз уж руководство так решило…
Птицын хлопнул обеими ладонями по столу и беззвучно рассмеялся. Лишь бы опять не разболелась голова! Птицын снова вспомнил Женьку, вспомнил, как провожал его на дело, как тот прибежал в отдел и рассказал про Лыскину и Пашины визиты к ней по понедельникам и средам. Вспомнил и торчавшую из груди Женьки финку, когда его обнаружили на руинах попавшего под бомбёжку дома. Нет! Он всего этого так не оставит! Пусть Корнилов ведёт дело по банде – Птицын же будет вести своё расследование, а диверсантов пусть ловят другие.
Когда он вышел из кабинета, и без того никудышное настроение испортилось ещё больше. Возле стойки дежурного Птицын увидел полноватого мужчину в длинном строгом пальто, в шляпе и с портфелем в руках и признал в нём Пичужкина. Когда тот повернулся и заметил Птицына, он тут же весь взъерошился, надул щёки и весь затрясся.
Жаловаться пришёл? Быстро ж ты собрался, ну-ну…
Птицын с видом победителя чинно прошёл мимо стойки дежурного, даже не посмотрев в сторону слегка перепугавшегося толстяка.
Глава третья, в которой Птицын старается успокоить нервы привычным для него самого, но не совсем традиционным способом и в итоге получает неплохой урок
Несколько приглушённых хлопков, напоминавших щёлканье пастушьего кнута, прозвучали один за другим. В воздухе сразу же запахло порохом, и Птицын опустил пистолет.
– Ну что, Иваныч, давай поглядим, – поднимаясь с табурета, сказал Кривов.
Птицын бережно положил пистолет на стойку и двинулся к мишени. Белый лист, на котором чёрной краской был намалёван злобного вида мужик с ножом и пистолетом, был испещрён дырочками от пуль.
– И что у нас сегодня? – Птицын провёл пальцем по мишени. – Одна, две, три, четыре… а пятая-то где? Неужто промазал?
– Вон твоя пятая, прямо промеж глаз, вместе с четвёртой вошла, – успокоил Птицына Кривов. – Видишь, как край надорван?
– Ну, слава тебе, Боженька, что я с горя не окосел! А то я уж думал, что вовсе навык растратил.
В тире было сыро и прохладно, гудела вентиляция, из подсобки пахло опилками и краской. Кривов достал из кармана мелок и принялся отмечать пробоины.
– Ещё хочу, – сказал Птицын и посмотрел на Кривова вопросительно.
– Так стреляй, чего уж? Патронов, слава Богу, пока хватает.
Птицын снарядил ещё два магазина, расстрелял их, почти не целясь, и снова двинулся к мишени.
– А вот теперь хуже – глянь как всё разбросал.
Птицын сорвал мишень, скомкал её и вернулся на исходный рубеж. Он уселся на скрипучую лавку, достал пачку и закурил. Кривов сходил в подсобку, принёс маслёнку и банку с ветошью и поставил на стол.
– Ну, значит, хватит. – Кривов глядел на Птицына с плохо скрытой тревогой.
– Да не прёт чего-то. Раз уж не задался день – так не задался. – Птицын отсоединил затвор и принялся водить ёршиком по каналу ствола. Кривов посмотрел на него искоса.
– Всё по поводу Женьки убиваешься? Весь осунулся – лица на тебе нет. Тебе с твоими болячками покой нужен да лечение соответствующее, а ты всё на оперативные просторы рвёшься. Ох, доиграешься ты, Володя! Помяни моё слово: доиграешься!
– Да как же ты не поймёшь?! – вспылил Птицын. – Женька – он же для меня как сын… ну не как сын, так как брат был. Сам ведь понимать должен…
– А я и понимаю! – строго сказал Кривов. – А вот ты – нет. Жизнь – она штука такая, да… Нет твоей вины в Женькиной смерти. Сам он в органы работать пошёл – сам и путь этот опасный выбрал. Так что ты не о Женьке теперь, а о болячках своих подумай. Доиграешься ты, дружок, – и за Женькой вослед. Только вот он за дело сгинул, а ты так пропадёшь, по дурости своей. А Женька – он что? Что сделано, того уж не воротишь. Твоя-то жизнь с его смертью не закончилась.
Птицын глухо рассмеялся:
О проекте
О подписке