1

Несколькими часами ранее

Тот, кто придумал, что день собаки должен начинаться с первыми лучами солнца, определенно, обладал извращенным чувством юмора, размышлял Джейк, выкручивая руль своего «Бьюика» до упора влево. Впереди показалась широкая, до упора загруженная магистраль, ведущая в восточную часть города. На приборной панели вольготно расположился стаканчик с черной, дурно пахнущей бурдой, под названием кофе. В глаза нещадно било солнце, а виски сжимала тупая боль – верный признак раннего подъема.

«Здравствуй, хреновое утро», – усмехнулась в усы немецкая овчарка. Джейк поправил кобуру с револьвером под пальто, посмотрел по сторонам, черт!

– Куда прешь, придурок! – закричал одетый по последнему писку моды хлюст за рулем дорогущего «Кадиллака». Джейк попытался занять удобное место в потоке, что моднику – жирному рыжему котяре, привыкшему по первому желанию получать все блага жизни, – не понравилось.

– Спокойнее, братишка. Я не специально! – попытался оправдаться пес.

– Свали с дороги, мешок с блохами! – зарычал модник.

– Иди на хрен, мудила – наконец разозлися Джейк.

Взяв сильно вправо, да так, что борта машин соприкоснулись друг с другом, Джейк резко надавил на педаль газа. Не привыкшая к таким гонкам машина натужно зарычала, но исполнила желания водителя. Придурок в модных шмотках остался позади, лишь в спину летела отборная ругань.

«Так тебе и надо, мудак, – подумал Джейк. Будешь знать, как задирать ни в чем не повинных зверей. А все-таки интересно, сколько он потратит на полировку своего ведра?».

«Бьюику» Джейка ремонт не грозил – этой машине, говоря откровенно, уже давно пора было отправиться на пенсию. Джейк несколько лет назад купил ее за бесценок в салоне подержанных авто, и уже тогда «Бьюик» всем своим видом будто говорил: «Добейте меня, я устал». Впрочем, ни на что другое рассчитывать не приходилось – деньги в Киртауне сосредоточены в лапах нескольких влиятельных семей, а заработать на что-то иное можно было только продав душу дьяволу. В дьявола Джейк не верил, а посему предпочел несбыточным мечтам о богатстве этот ржавый «Бьюик», на котором сейчас ехал в сторону 5-ой авеню.

Широкая магистраль сузилась до четырех полос с каждой стороны, и поток машин увяз в пробке – вечном спутнике мегаполисов по всей Империи. Коротко ругнувшись, Джейк потянулся лапой к магнитоле. Из слабеньких колонок донесся Элвис Пресли.

«Love me tender, love me sweet. Never let me go», – нежно выводил голос, призрак далекого прошлого. Джейк и сам не знал, почему из всей музыкальной коллекции человечества слушает именно Элвиса. Вероятнее всего из-за соответствия времени – сложно наслаждаться творчеством Леди Гаги, если за окном застыли вечные 50-е.

После того, как в середине XXI века человек исчез, а его место заняли животные, изменилось немногое. Коты и собаки увеличились в размерах, обзавелись пальцами, сознанием, но в конечном счете повторили судьбу своих бывших хозяев. Мы все так же стоим в пробках по утрам, размышлял Джейк, и все также пытаемся урвать как можно больше материальных благ, карабкаясь на высшую ступень жизненной пирамиды. Отстаиваем свои интересы и даже отправляем войска в отсталые, необжитые и еще сопротивляющиеся страны, как когда-то США высадила солдат во Вьетнаме. И все же…

Было в этом что-то противоестественное. Будто сама природа насмехалась над обществом зверей. У вас появился разум? Так убивайте же друг друга! Воюйте за ресурсы, разводите анархию. Надоест – построите свою Империю. Никто из ныне живущих не помнит, как Империя появилась, но всем вдолбили в голову истину, что она – оплот порядка, защищающий общество от себя самого. От пороков, доставшихся в наследство от человеческой цивилизации.

Мир застыл, как застывает пудинг в холодильнике. Вечные 50-е – на большее у Имперских ученых не хватило мозгов и таланта расшифровщиков-воспроизводителей. Смешно, но в Киртауне, равно как и в других уголках страны, до сих пор не появилось даже сотовых телефонов. Вот и звонок, который заставил Джейка раньше времени вылезти из постели, поступил на стационарную трубку.

– Алло, – сонно ответил он. – Говорите, черт бы вас побрал.

– Джейк? Это Майкл. У пастора неприятности по хозяйственной части. Не мог бы ты приехать помочь?

– Что именно? Это не терпит, скажем… – Джейк посмотрел на прикроватную тумбочку. Кварцевые часы показывали 04: 45. – Хотя бы до десяти утра?

– Боюсь нет.

– В чем дело, Майки? Крысы-мутанты вот-вот загрызут семью преподобного? Мне взять с собой револьвер с серебряными пулями?

– Все шутки шутишь? Ну-ну… Собирай свою пушистую задницу в кулак и дуй к пастору. У него крыша протекла, а к обеду передают дожди.

– Но, может…

– Без может и если. Собирайся и едь. Отбой.

Звонки в Киртауне прослушивают – этому третье отделение научилось у людей. Поэтому Майкл (связной организации) использовал ключевые слова. Джейка беспокоило содержание этих слов. Протекшая крыша могла означать только одно: в сопротивлении появился стукач, а это грозит новыми облавами, арестами и смертями. Решать проблему предстояло ему, как специалисту по силовым операциям.

И вот сейчас, пробиваясь сквозь утренние пробки, попивая успевший остыть кофе и слушая Элвиса Пресли, Джейк настраивался на рабочий лад. Он не знал, что его ждет, но почему-то не сомневался, что день предстоит долгий. И, возможно, он плавно перетечет в ночь… Впрочем, почти наверняка перетечет… И не в одну.

2

Старенькая церковь напоминала скорее барак концлагеря, нежели культовое сооружение. Одноэтажная, она уместилась между биржой, чье здание венчал длинный шпиль, и гигантским торговым центром. Место – хуже не придумаешь… Еще один гениальный план имперских крючкотворов: разместить храм вдалеке от паствы (вся она обитала преимущественно в гетто) и воткнуть между едальней и домом, в котором каждый день совершаются миллионные сделки, а вечером – после службы – маклеры на глазах у прихожан усаживаются в дорогие машины, нередко сжимая в лапе задницу любвеобильной кокотки.

В нормальном обществе, подметил Джейк, такая картина непременно привела бы к революции. Но Империя позаботилась и об этом, формально разрешив своим жителям верить во что угодно – хоть в святой карбюратор. Конечно, существует и официальная религия. Она призывает верить в мифического Создателя, который якобы за грехи стер людей с лица Земли и на их место поставил животных.

Церковь, на пороге которой сейчас стоял Джейк, не относилась к числу официальных, и потому не пользовалась популярностью у высших слоев общества. В этом стареньком здании молились человеку – прихожани верили, что когда-нибудь он вернется, и воздаст всем по заслугам. В переводе на язык голытьбы: заберет у богатых деньги и раздаст их бедноте, а заодно уравняет в правах лордов и шахтеров. В старых учебниках (в тех, что удалось расшифровать сопротивлению) этот подход называется, кажется, социализмом. До чего же сильна эта идея…

Джейк толкнул дверь. Она отозвалась скрипом несмазанных петель. Перед взором немецкой овчарки предстала простая – во многом аскетическая обстановка. По периметру храма расположились простые деревянные скамьи. Покрытые белой известкой стены начали осыпаться от времени, что, впрочем, совсем не мешало выглядеть храму величественно. Быть может, из-за гигантской скульптуры, изображающей мужчину с бородой, прибитого к кресту…

– Я все удивляюсь, – сказал Джейк пастору, сухонькой мыше, едва достигающей ростом до плеча пса. – Как вы можете использовать символы человеческой религии в своей собственной практике?

– А что тебя удивляет, Джейк?

– Ну, вы же имеете в виду не конкретно этого человека, а человека в принципе, правильно?

– Ты прав. Христос для нас символ прошлого, человека, который может все изменить. На его месте может быть кто угодно, но зачем плодить сущности? Человеческая религия уходит в глубь веков, нашей – чуть больше двух столетий… Мы верим в человека, а Христос, по крайней мере на Земле, был им. Так что мы верим и в него.

– Слабоватое оправдание, пастор…

– Какое есть, Джейк, – усмехнулась мышь. – Уж точно не слабее двухметровых котов-переростков, который благодарят Создателя за то, что отдал в их лапы целый мир…

Сказав это, священник направился в небольшую комнатку, отделенную от зала для молитв деревянной перегородкой.

– Фух, ну и жаркое выдалось утро, Джейк, – сказал пастор и провел лапой по голове. – Ни минуты покоя!

– Давайте ближе к делу, – сухо ответил пес. – Майкл поднял меня в пять утра явно не для того, чтобы вести светские беседы. Что-то случилось? Что-то серьезное? Кого-то из наших сцапали?

– Все гораздо хуже, Джейк. Все гораздо хуже… – задумчиво проговорил пастор, вращая в руках четки. – Тебе известно что-нибудь об информационной бирже в центре Киртауна?

– Только то, что там хранят данные чиновники со всего города. – ответил Джейк и уселся на любезно предоставленный мышью стул. – Информацию о своих банковских счетах, вилах и прочем.

– До недавнего времени так оно и было, – вздохнул пастор. – Однако после прошлой акции ситуация резко изменилась. Ты ведь помнишь ее?

Джейк помнил. Около месяца назад группе Альбиноса – питбультерьера с характером распоясавшегося волка – поручили устранить чиновника, отвечающего за отправку в концлагеря политических активистов. Большую часть времени этого лебедя (важного, как и все прочие лебеди, состоящие на службе у Империи) охраняли так, что не подступишься.

Однако слежка сумела выявить слабое место птички. Им оказалась семья. Раз в неделю чиновник встречался с бывшей супругой и своей дочкой в небольшом номере отеля. До места он добирался в компании спецназа, однако в самом отеле держиморд было минимум. Этим и воспользовалась группа Альбиноса, ворвавшаяся в номер в самый разгар семейного ужина. Боевикам дали приказ убрать чиновника, но не трогать его семью. Но, как это нередко бывает, у одного из бойцов сдали нервы. Итог – три трупа.

Акция получилась громкой. Слишком громкой, чтобы третье отделение осталось в стороне. Начались облавы. Никого серьезней рядовых курьеров сцапать, конечно, не смогли, но боевым группам пришлось залечь на дно, а команду Альбиноса – спешно эвакуировали из города, поскольку на выходе из номера птички они умудрились положить нескольких спецназовцев. А это автоматически тянуло на смертную казнь. Если убийство чиновника, пусть и очень важного чиновника, власть могла простить, то покушения на спецназ, сиречь оплот законности и порядка, – никогда.