Когда я не знал, что я хобо, я рассуждал так: кому нужен мёртвый космач? И я воскрес нечаянно. Пошёл снова в космачи. Было много работы, много друзей, и очень хотелось жить. Даже мёртвому хочется жить. Да, я воскрес, то есть притворился, что. Дела шли обычно. Я был полезен товарищам. Я был хороший мертвец. Все думали, что я человек, космач, серьёз и друг. И тогда я почти не притворялся. Разве только – перед собой, по вечерам, засыпая. (Мертвецы спят.) Привычка жить очень сильная привычка. Но и не знал я, что уже не человек, и не мертвец даже, а хобо. Боялся, например, я вакуума, брал с собой кислород. Привычка дышать очень сильная привычка.

Потом мне объяснили, кто я и насколько это почём. Словами и наглядно. Учитель был хорош, будь он проклят. И снова спасибо Земле – за моего учителя.

Хобо – он тогда хобо, когда мёртвый. Выясняется после смерти. Доказательств, что я – уже хобо, я не хотел. Отбрыкивался, как мог. Но не было выбора – не доказывать, было – не отвертеться. И я умер второй раз. (Бессвязица какая-то. А куда денешься? Разберёшься сам.) Но жить хотелось по-прежнему, даже сильней, ведь мёртвого время не лечит. Я воскрес снова. Мало кому удавалось такое, насколько известно в солнечном Космосе. Цена третьей жизни была высока. Для меня и для других. Мне пришлось сделаться мятежником, пиратом, многих убить, многих своими руками. В моём опыте не было тогда, и я не верил книгам, что мёртвый кусается куда как больней живого. Куда как больнее и ядовит укус мертвеца, я не верил этому, но я был молод тогда, не надо смеяться надо мной.

Поумнев, я знаю – хватит. Больше мне не понадобится жизнь. Мёртвые кусаются смертельно, но мёртвый и не выдаст, не забудет ничего, не отступит никогда. Сердце не болит. В мозге души нет, свидетельствую. Совесть управляема, хотя сидит действительно где-то за левым ухом. Сны – да, но собственная мразь снится нечасто, только уж если напился. И не имеет значения время. Ибо не лечит, повторяю. Флаг.

file 0.3

txt: мне придётся провести много времени без сознания. Надриман мне безопасен, но три года одиночества меня соскучат. Кому нужен сумасшедший мертвец? Так что, вот мой крест, робот БТ поможет мне к кресту приняться. Буду спать, спать в любом смысле, но, натурально, проснувшись на финише, боюсь ожить, а релаксанты мне не помогают. Вот и придумал я записать мою историю и заставить прочитать её того меня, что слезет с креста девственным Марком Байно через многие личные годы за многие парсеки отсюда, нанизавши на нос двенадцать Дистанций разом. Мёртвому надо объяснить, что он мёртв и почему.

До старта осталось около десяти суток. (Десять суток ещё жить людьми обречённым землянам «Чайковского», мне не жаль их, хотя некоторых я планирую оживить, когда умрут, а я проснусь.) К суткам есть у меня шесть сточасовых кислородных патронов и плащ-палатка. Шипоносец стоит в зенитной позиции над северным эверестом ЕН-5355 над руинами моего Города и гонит процессор к старту; связь с системой прервана; корабль экипажу не отвечает; «Чайковский» под моей автоматикой: прощай, Палладина Дальняя, Молодая земля, потерянный мною чёрный бриллиант Императорской Дюжины. Впрочем, уже не бриллиант. Вон он, бриллиант, у меня в сундучке, в тайнике в донышке. Но об этом потом, после, на восходе Солнца, если ты не полез, куда стрелка не вела, девственный космач.

Двое моих, что выжили и кого я не бросил, уже в наркауте. Спит старшина товарищ Исмаэл Блэк-Блэк по прозвищу Хендс, и мой победитель, убийца моих людей, самый смелый землянин, самый красивый мой враг, соператор-11 шипоносца «Чайковский» Лем Мегасопелл, мой генерал, уснул в слюнях безумным мёртвым. Законсервированный (судя по каменным пылевым кроликам в углах и пазах – с самой постройки звездолёта) наркобокс 12-7 мы отрезали от аудита намертво и очень ловко. (Говорю «мы», но, конечно, сеть шипоносца ломал и перестраивал Мегасопелл, мой генерал и мой раб.) Так вот, отрезали мы «двенадцать-седьмой» от БВС-ГЛАВНОЙ, осветили два купола, а свет украли – откуда подумать? – с локального АПЦ, системы внебюджетной. Всё чинно-благородно.

Всё чинно-благородно. Так говорила моя Раса. Слово есть: незабвенная. Я, Хобо Аб, помню, как незабвенная моя Раса говорила это, слышу её голоса. Она читала романы, повести и рассказы, стихи и поэмы, она знала много красивых и даже прекрасных слов и выражений. Бройлеры, как довелось мне выяснить, очень много, неожиданно много, много больше любых людей читают. Относятся к чтению чрезвычайно серьёзно. Точней – не живут без него. Раса читала мне вслух контрабандные книги и книги призраков, которые я не понимал. Ставила мне контрабандную музыку. Почти невозможно было остаться мёртвым. Но я сумел. Флаг.

file 0.4

txt: полная декада времени у меня, много большой музыки в наушниках, шесть по сто часов патронов к кислородному прибору плащ-палатки, что не истрачу – сдует надриман, а не истрачу я много. Даже у Земли должен быть шанс, вдруг получится пожар? Я закрепил плащ-палатку на полу, расчалил прямо посередине. Плащ-палатка «nike». Нам бы такие на Трассу. Можно сидеть, можно лежать, если под тягой. Сотня тысяч калорий в таблетках и брикетах, жевательная резинка. Воды вот, правда, хоть мойся: холодильники наркобокса не в общем контуре, поскольку свои минус шестьдесят берут за бортом, ну а лёд спокон веку несчитан у нас в солнечном Космосе. Чаеварка к плащ-палатке прилагается, представьте. Воды не жалко, хотя и её надриман сдует также. Но по финишу накапает. Будешь пить её, читаючи под бомбой.

Десять суток, достат. кол. музыки, надутая озонированная плащ-палатка и «персонал». Сама папка когда-то недавно принадлежала сенатору Романову. Я убил его лично. Папка является «объектом технологии, запрещённой к пере даче в колонии». То да, есть что запрещать: тепловой модем, экран с мультипроектором, световая клавиатура (и обычная), три «ореха»-конечника, кристалл в ∞ очки, перчатки, осевая среда, вдобавок, несколько секретов профессионального политика, как то, например, тридцать грамм С-4 в заушниках очков… ну и по мелочам. Как ему её позволили? Персональная папка называется. У меня на «Будапеште» БВС-ГЛАВНАЯ – попроще дама была.

Не знаю, где как, но в Космосе нет ни единого человека без «персонала». Штука первой необходимости. Топливо, кислород и «персонал» – без них космач не может считаться живым. Я же просто – дееспособен. Дееспособен – не синоним «жив», верно?

У меня есть все условия, все материалы, включая совершенно секретные из архивов Мусохранова, Шоса, Романова, Мьюкома; и вся моя память. Гораздо хуже дело обстоит с умением записывать. Но это только пока, сейчас: я быстро учусь. Я умею учиться, быстро учусь: в четырнадцать средних месяцев уместил когда-то три года, когда был учлётом; двенадцати исполнившихся получил лицензию второго класса я. Погибнув впервые, быть мёртвым я на ногах учился меньше года, а это потруднее, чем водить звездолёт. Когда меня впервые предали, я освоился за несколько дней, а убивать людей я научился мгновенно.

Ну и так далее.

Но я топчусь на месте, а прошёл целый час, и всего чуть больше чем полфайлено. Ну, ничего. Тренировки необходимы, сразу ведь не привыкнешь, как джойстики динамят. Посижу, покурю, подумаю, с чего мне начать. Флаг.

file 0.5

txt: подумал: странно, ведь назад всего лишь год как Романов и К^о почтили Палладину своим прибытием. Когда Мьюком с Пулеми каравай ему солили, был я хоть и мёртвым, но вторым пилотом, мало думал, мало знал, дружил с Хич-Хайком и опекал его, водил «Будапешт-ТМ» под началом шкипера Шкаба, старичины и инопланети, и ничего не желал, кроме попасть к Шкабу на очередной день его рождения… Эх, но не время торопилось, а события.

Всё равно странно. Наркосны уже в яви, основаем полагать.

Ка-фар, как говаривает товарищ Блэк-Блэк, Хендс.

Ладно. Займёмся воспоминаниями. Помнить мне надо моё недавнее, но в подробностях, как можно объёмнее его, недавнее, интерпретируя. Света и тепла, вроде детских воспоминаний или воспоминаний о друзьях, мне не на, поскольку не надо больше воскресать. Больше я не воскресну, торжественно клянусь. Это очень личное. Перестать быть мёртвым – возможно, свидетельствую. Но перестать быть кровавым убийцей – нет. Я предпочитаю быть мёртвым убийцей. Тоже смешно, я понимаю. Нет, действительно понимаю.

Настойчивым домогательствам забывчивости, впрочем, я не удивляюсь: когда ненароком разгрызаешь с тушёнкой перчинку – поневоле зашаришь вокруг себя в поисках стакана с водой; в моём случае вместо воды оказалась кровь. На выяснение доброхота, подсунувшего кровавый стакан, я потратил много времени и убил немало людей; я полагаю время потраченным не впустую, но от крови никогда не отплеваться. Хм, почти цитата получается… Из сундучка. Но что делать.

Таким образом, Земля заслужила погибнуть. И приговорена. Во имя её имени я и должен бороться с забывчивостью и непременно побеждать её, милосердную. В моей памяти хранится горечь, питающая моё бешенство. Живой не знает, что есть настоящее бешенство, – свидетельствую. Чтобы исполнить приговор, я должен быть мёртв. Чтобы быть мёртвым, я должен мстить. Убивать, жечь, всё такое. Целая империя передо мной. Непочатый край топлива.

Таким образом, чтобы оставаться мёртвым, я должен помнить и понимать всё.

Но мне предстоит долгое безбытие, рисковать не допустимо.

И я полагаю совершенно необходимым занятие, странное для космача: сижу я без тяги по бёдрам закинутый на толстой подушке под низким сводом палатки с «персоналом» на коленях, могу диктовать (и буду позже), но пока печатаю под очками; сижу, в зубах у меня пустой великолепный мундштук, груша с тоником мне легко досягаема, чай легко вскипятить, в ушах у меня Большая Музыка, и начал я уже с подробностями и комментариями вековечить происходившее вокруг меня и в связи со мной в системе Молодой земли Палладина Дальняя на протяжении тройки последних лет по среднему считая… (А очень интересно! – восклицает во мне добрый парень Марк Байно, космач обыкновеннейший, вторпила грузовоза, возим-кислороду-и-народ-по-мелочам, без вредящих привычек член общества, коллега, первоклассный гуманоид и ещё всё такое… Тот Марк Байно, несмотря ни на, сидит внутри Хобо Аба, неотрывен и терпелив в наблюдении, и вот сейчас восклицает вдруг: оказывается, ты, Хобо Аб, столь велик, что нипочём тебе и книжку написать волшебным образом! как плавно льётся повествование! как ты, капитан Хобо Аб, быстро приноравливаешься – ко всему, вот и здесь приноровился! Очень интересно и очень странно. Капитан Хобо Аб, облизнув кровавое лезвие стропореза и застегнув кобуру за горячим флинтом, пишет про себя книжку! Сага о Хобо! Как странно и как весело, и как, должно быть, величественно!)

Да, пишу я уже книжку, оказывается, вот странно. В космосе редка бумага, чернил и подавно нет, и тому прочего. И трудно вспоминаю сейчас, как называлась она, обязательная над пишущим? муза? Не знаю, не знаю… Впрочем, скорее всего, труд писателя я представляю неправильно и глупо, слишком себе. Откуда мне знать-то, воо, а-а? Я считался рассказчиком, в клубах был обильно приветствуем, но, сейчас, здесь, набив чуть за две тысячи слов, я понял уже, понял уже я, – языком поверх стола болтать, груши с пивом околачивая, дело не е, иное е, и е не самое сложное. Ну а стандартный отчёт вам любой космач нафайлит, какому дай; дело-то в том, что мне потребно здесь большего: слезши с креста, Марк Байно должен прочитать историю Хобо Аба с интересом и пониманием, узнать его, понять его и принять его сторону, как бы ни тошнило. И – без кафаров, что немало как важно. Кстати – немного тренировки, Марк.

end of file

ввести код

Марк осторожно и вдумчиво набирает: 12431. «Флаг».

код принят

продолжение

file 0.6

txt: для космача нетривиально, но я имел дело с бумагой. Второй раз совсем недавно. И это была очень важная бумага, и было её много – три тысячи мелкопечатных страниц большого формата. Хотя – почему «было»? Было и есть. Принадлежит мне. Право оплачено. Но однажды давно я видел настоящую бумажную книгу. Более того, и ей я тоже владел, недолго, меньше года. Я выиграл её в пуццли. Я сейчас перелистал старые файлы, со старого «персонала»,– и нашёл запись того дня. Над Третьей Касабланки. Клуб-автомат Башни. Грузим воздух, сбрасываем продовольствие. Кантуют местные, мы на берегу. Шкаб, старичина, не знаю где, Роналд где – не знаю, а Оса – у знакомых своих, Куперов. Клуб почти пустой. Старикан-шипшандер сидит пиво пьёт. Пью пиво, стараюсь разговорить старикана-шипшандера. Старик разговаривается охотно, но сам с собой. Полагает, что назревают большие дела – какие, неизвестно. Кислейший старикан, непонятно, почему он не в Земле. Обрисовав положение дел в мире, по-моему, сам от себя он заскучал и хотел от меня отсесть, но, что-то прикинув, вдруг предложил сыграть в пуццли; почему нет, время и деньги – у меня мои. Зато денег не было у него, о чём, впрочем, он вполне своевременно меня предупредил, поставив на кон книгу. Это принт «Большой Канал и др. стихотворения» прошлого века издания, ЕН-5064, Старая Земля Марс-Второй,– практически издан в метрополии, всего двенадцать парсек от Солнца. Натуральная бумага под микропластиком, все страницы, даже иллюстрации немножечко ещё ходят, и ссылки, и даже звук пищит. Язык русский, переводчик Самуил Маршак. Разбивая, старичина (его звать Хетагуровым) сказал, что батарейки к иллюстрациям, он слышал, можно приобрести практически у любого монаха, если они, монахи, существуют. Я выиграл стол с ходу, со сдачи, как обычно,– всё-таки у меня хорошие скорости. Ошеломлённый, Хетагуров замял своё пиво за пазуху и ушёл из клуба. Немного погодя меня вызвал к машине Шкаб, и я тоже ушёл. Не скрою, я доволен, весьма удачно я пива выпил. Да, дело было ещё в Касабланке. Приобретение не стало, конечно, событием, меня переродившим. (Я часто встречал в настоящих литературных произведениях такую фразу – малопонятную фразу.) Ну, возможно, я не совсем точен, может быть, и стало… Я же был ещё живой космач. На один вечер жизнь мою (поправляюсь: «моё время») книжка, конечно, определила. Отлично помню, что занят был чтением, созерцанием и обнюхиванием книжки я – полностью. Песенник Иеремии Джейкоба Райслинга с предисловием и комментариями гроссмейстера Хайнлайна. Сами песни я не очень хорошо понял (тут дело, уверен, в нотах, я не умею их читать, а звук сел, а Райслинг песни писал всё-таки), но предисловие на меня впечатление произвело громадное.

Я забыл её в Касабланке. Просто забыл сунуть в мешок, когда собирался. Я здорово нервничал, поскольку согласился умереть и готовился к смерти, но всё равно жалко и досадно. Где, у кого книжка моя сейчас? Хотел бы я просто подержать её в руках, понюхать, погладить. Просто так, прежде чем проглотить первый шарик спорамина и приступить к писанине всерьёз.

end of file

ввести код

2707

код принят

file 1.0

created: 15.09.124 UTC

subject:…

current music: MS2DO & Elena Starilova: «Crack’s And Loop’s 2001–2021»

txt: