Три недели назад Матвею Борисовичу Суздальскому исполнилось восемьдесят пять лет. Дата, вроде бы, и не круглая, но каждый год, отодвинувший приход Вечности, приравнивается к юбилею.
Однако во всем мире не было ни души, которая могла бы даже отдаленно или приблизительно вспомнить о юбиляре. Все, кого мало-мальски можно было назвать друзьями или знакомыми, отошли в мир иной, а родственников не было и нет. За всю свою нелегкую жизнь Матвей Борисович так и не удосужился завести семью и обзавестись детишками. Но это его не угнетало – за эти долгие годы он привык к одиночеству. Время от времени он приводил в дом женщин и у него были планы на дальнейшую с ними совместную жизнь, но все они куда-то бесследно исчезали – сказывалась работа. А когда прошли годы и Суздальский сам стал на вершине построенной им самим пирамиды власти, брак и семья стали уже не нужны.
То, что практически полвека жизни за Суздальского кто-то принимал решения, как и с кем ему жить, старика особо не волновало. Зато вот уже скоро будет двадцать лет, как он один стоит у штурвала одного из громадного политического, экономического и уголовного корабля, о котором практически никто никогда не слышал, но действия которого на своей шкуре ощутил почти каждый гражданин бывшего СССР и который и сегодня продолжает оказывать влияние на почти все внутрироссийские события.
Вернее сказать, до сих пор не слышал. Во всяком случае, так думал Матвей Борисович. Но как раз в день рождения он получил поздравительную телеграмму из одной бывшей союзной республики: «Дружок! Поздравляю тебя с восьмидесятипятилетием. Очень рад, что ты дожил до этого времени. Скоро увидимся. Я надеюсь, что в этот раз ты мне расскажешь все. Курт.»
Эта телеграмма насторожила юбиляра. Во-первых, никто не знал и не должен был знать о его личном празднике. В его теперешнем паспорте стоит другая дата рождения, как, впрочем, и имя и фамилия – так нужно было для дела. Истинная дата была указана только в двух документах: личном деле командира Рабоче-Крестьянской Красной армии, погибшего в финскую кампанию сорокового года, и оперативном деле офицера зондеркоманды батальона специального назначения абвера «Нахтигаль». Оба эти документа Матвей Борисович не скупясь на взятки, подкупы и подарки сумел заполучить себе и теперь хранил в надежном сейфе одного из крупных столичных банка.
Во-вторых, настораживал тон последнего предложения. Суздальский был высокообразованным человеком – кроме военного училища он имел за плечами Оксфорд и МГУ – и понимал, что богатство русского языка позволяет построить предложение с одним и тем же набором слов, но с совершенно противоположным смыслом. И посылавший поздравительную телеграмму человек знал об этом. Поставь он слово «все» на другое место, и предложение имело бы другое смысловой оттенок. А в данном случае от него исходила какая-то непонятная, а по тому опасная Суздальскому угроза.
В-третьих, пославший поздравления знал нынешние фамилию, имя и отчество Матвея Борисовича и адрес, где он проживает. Фамилию он сменил еще в 1942 году в школе немецкой военной разведки «Абверштелле-102» и ее знали только два человека: непосредственный руководитель капитан Литке и начальник школы подполковник Борст.
Ничего также не говорила и подпись на телеграмме. Суздальский знал много людей по имени Курт, но они были столь малозначительны, что он сейчас не мог себе даже представить, при каких условиях они встречались, и как они выглядят.
Вечером того же дня рассыльный одного из дорогих ресторанов Москвы привез Матвею Борисовичу роскошный торт и цветы и в стихах поздравления с днем рождения. Старик вежливо поблагодарил и поинтересовался, от кого столь щедрые подношения бедному пенсионеру. Посыльный ничего толком не сказал, сославшись на то, что в его обязанности входит только выполнение поручений хозяев ресторана. Парень оставил визитную карточку своего заведения общественного питания, попросил Суздальского расписаться в бланке заказа, и, немного помявшись у входной двери, видимо, рассчитывая на чаевые, и ничего не дождавшись, быстро покинул стариковскую квартиру.
После ухода рассыльного Матвей Борисович достал небольшую продолговатую коробочку, нажал какие-то две кнопки и подошел к окну.
В глубине двора стояли два молодых человека и о чем-то оживленно разговаривали, незаметно наблюдая за входной дверью. В это время из подъезда вышел парень – рассыльный, достал папку с бланками заказов, карту Москвы и, сверившись с ней, сел в свой служебный «рено» – пикап с рекламой «доставки вкусной и здоровой пищи на дом» по бортам выехал со двора.
Старик еще раз нажал кнопку на устройстве и двое парней сразу же скрылись в арке соседнего дома.
К торту, этому поистине шедевру кулинарного искусства, Матвей Борисович не притронулся – не тот возраст, чтобы тянуло на сладенькое, да и сладкоежкой он никогда не был. Кроме того, Суздальский перешел на диету.
Вечером в дверь позвонила соседка, старушка из квартиры напротив и передала завернутый в цветную оберточную бумагу большой пакет. Расспросив ее, словоохотливая пенсионерка рассказала, что, возвращаясь из булочной, которая расположена в трех домах от их места жительства, ее встретил симпатичный молодой человек в прекрасно сшитом костюме и, извинившись, попросил передать посылку с сюрпризом Матвею Борисовичу. Затем он сел в поджидавшую его иномарку (какую, она не заметила) и укатил.
Суздальский поблагодарил соседку и занес коробку домой. С помощью того же устройства он вызвал еще одного человека. Тот тут же появился из потайной двери около ванной комнаты.
К слову надо сказать о квартире Матвея Борисовича. Суздальский проживал в просторной двухкомнатной квартире с высокими потолками и лепными карнизами – мечта любого гражданина бывшего СССР. Ее он получил вполне легально как ветеран Великой Отечественной войны, простояв, для отвода глаз, в очереди на нее около пятнадцати лет.
Большая комната, где жил он сам, была обставлена весьма скудно – полуторная деревянная кровать с горкой подушек, старый платяной шкаф на кривых ножках, старый продавленный диван, такое же кресло, цветной телевизор советского производства «Рубин» да приемник «VEF» на подоконнике. На стене висело несколько старых пожелтевших фотографий в рамках, на которых с трудом можно было узнать хозяина квартиры.
Вторая комната, поменьше, была превращена Матвеем Борисовичем в рабочий кабинет. Все стены комнаты были уставлены застекленными шкафами с книгами. В дальнем от окна углу стоял дубовый стол сталинской эпохи, оббитый зеленым сукном, на котором кроме пресс-папье возвышался старый, той же эпохи телефонный аппарат из черного эбонита. Кроме наборного диска телефон имел восемь клавиш, которые светились как белозубая улыбка на смеющемся лице негра.
Но главной особенностью было не это.
Еще в недавние времена вождя всех времен и народов эта квартира была построена и оборудована для конспиративной подготовки сотрудников одной из спецслужб. Если бы кто-нибудь попытался посмотреть или послушать, даже с помощью нынешних современных средств, квартиру, его ждали бы разочарование и полная неудача. Не смогли бы домушники и прочие злоумышленники попасть в нее через окна и двери, которые, кроме того, что были бронированными, открывались специальными замками и кодами. Современная жизнь внесла ряд корректив в оборудование жилища «заслуженного» пенсионера: Суздальскому пришлось поставить различного рода электронные приспособления от несанкционированного Матвеем Борисовичем посещения квартиры.
Но и это еще не все. Точно такая же квартира, соединенная хитроумным переходом с квартирой Суздальского, была в соседнем подъезде. Она также принадлежала Матвею Борисовичу, вернее была записана на подставное лицо, а сдавалась скромной бездетной супружеской паре, к которой часто ходили в гости их однокашники по институту. Впрочем, почти никто и никогда не видел ни самих квартиросъемщиков, ни их гостей.
Весь этот квартирный комплекс достался Матвею Борисовичу после довольно таки сложной и в финансовом отношении затратной операции. Пришлось приложить максимум усилий, чтобы эта жилплощадь была списана с баланса одной из спецслужб в связи «непригодностью для оперативной работы и проживания в ней», передана на баланс местного РЭУ, а городской совет выдал ордер на нее «активному участнику Великой Отечественной войны», приурочив эту акцию к очередной годовщине Победы над Германией.
В этот день в ней находилась группа помощников Матвея Борисовича, среди которых был и специалист по разного рода взрывающимся предметам. Его срочно вызвали для проверки переданного утром торта. Суздальский, здраво размыслив, что торт еще не последний сюрприз, оставил взрывотехника в смежной квартире.
Получив доклад о содержимом коробки со вторым подарком Матвей Борисович встревожился не на шутку. В ней оказалось три бутылки грузинского красного вина «Киндзмараули» и несколько кусков свежего овечьего сыра.
Дело было в том, что по совету светил российской медицины Суздальский перешел на диету, которая заключалась в двухразовом (утром и вечером) ежедневном приеме стакана красного вина (предпочтительно марок «Киндзмараули» или «Хванчкара») с овечьим или козьим сыром. В конверте, прилагаемом к подарку, на принтере было напечатано короткое сообщение: «Извини, друг! Забыл, что ты давно уже не ешь сладкого. Поправляй здоровье – сейчас оно для тебя, пожалуй, самое главное. Курт».
Наглое содержание и намеки записки чуть было не вывели из себя старика. Но, мудро решив, что гибель его нервных клеток только на руку его неизвестному «доброжелателю», Матвей Борисович сразу же успокоился, сел за рабочий стол и набросал план обеспечения собственной безопасности, безопасности дела, которому он посвятил большую часть своей жизни, и противодействия пока неизвестно кому. Обдумав сложившуюся ситуацию все же решил вызвать и поговорить со своим помощником Вадимом Олеговичем Котовым.
… Праздничные дни прошли без лишних и ненужных эксцессов: все ожидали выступлений националистов или провокаций экстремистов, но все обошлось.
Так как буквально накануне в консульском компьютере завелся вирус и его лечили кто как умел и чем попало, получить доступ к базам данных консульского отдела не представлялось возможным.
– Тебе, дружище, легче отправить запрос в Москву, – посоветовал Степашин. – Когда еще излечим нашу персоналку? А в Москве и гражданство твоего Трофимова проверят, и все его паспортные данные пролопатят. Кстати, Сергей, мне наш охранник Саша говорил, что этот твой дед Трофим регулярно раз в месяц появлялся в Посольстве, но, что странно, Саша не помнит, чтобы он обращался к нам за какой—либо помощью. Ты бы порылся в наших бумагах с обращениями граждан. Может мы его нечаянно чем-то обидели.
– Мне он как будто не жаловался.
– Вот придет на твое или мое имя ответ этому старику из Администрации Президента или от самого “первосвященника”, – Степашин выразительно указал большим пальцем в потолок, – тогда будем перерывать по листочку все дела за недолгое наше существование в этой стране. Так что, друг мой, попотей немножко. Ради общего дела. А!
– Хорошо! – с трудом скрывая недовольство ответил Михайлов, представив на минуту, сколько документов ему придется переворошить.
Но в этом деле ему нежданно – негаданно помогла машинистка консульского отдела Зина. Оказывается, она, как ее учили на компьютерных курсах, делала резервные копии базы данных обращений граждан в Посольство.
Сергей, поблагодарив Зину и вручив ей плитку шоколада, схватил дискету и бросился искать свободный компьютер.
Изучив содержание дискеты, Сергей нигде не увидел установочных данных Трофимова. “Значит, он никогда в Посольство лично не обращался. А теперь посмотрим коллективные письма и заявления”, – сам себе скомандовал Сергей.
Тут же компьютерная поисковая система нашла ему информацию, из которой Михайлову стало известно, что фамилия Трофимова встречается двести шестнадцать раз. Сергей быстро указал для более конкретного поиска нужные имя и фамилию и компьютер ему выдал, что Трофимов Игорь Вячеславович ставил свою подпись под коллективными письмами граждан восемнадцать раз. Причем фамилия Трофимова в базе данных всегда стояла на последнем месте, а организация, от имени которой было составлено восемнадцать обращений, имела довольно странное название —”Независимая группа ветеранов”.
Сергей переписал учетные номера писем и направился в канцелярию консульского отдела, где хранилась вся переписка с местными и российскими гражданами.
– А, так Вам нужны письма этих “независимых”? – узнав, что ищет молодой дипломат, воскликнула заведующая канцелярией (или просто завканц) Лариса Петровна Порфирьева. – Честно говоря, мы все их считаем немножко не то, что ненормальными, но немного не в себе.
– Почему? Они нам здесь чем-то досаждают?
– Вы сами убедитесь, когда прочитаете. Вообще то их можно понять: война, потрясения перестройки, развал Союза, нищенское существование человека второго сорта, или как сейчас модно говорить – гражданина не титульной нации, и … возраст – он дает о себе знать, – Лариса Петровна стала быстро вытаскивать папки с делами. – Сергей Альбертович, Вы можете подойти минут через десять – пятнадцать, я сниму для вас копии с этих документов.
Сергей поблагодарил завканца и направился доложить Степашину, что его поручение почти выполнено.
– Да, да! Помню! Была такая “независимая” группа. Предлагали какие-то нереальные планы оказания помощи всем малоимущим и нуждающимся и просили назначить посредника из числа дипломатического состава Посольства.
– А с ними кто-нибудь работал? Может, действительно, у них есть какое-то дельное предложение?
– Если хочешь знать мое мнение, то это немного больные люди, свихнувшиеся на почве резких перемен в бывшем Союзе. Но если у тебя есть свободное время, можешь покопаться в этом деле – может, что и выйдет, – как-то устало предложил Степашин.
– А если “может что и выйдет”, что будем делать дальше?
– Если “независимые” предлагают что-то дельное, то лучше их переадресовать военным, в аппарат военного атташе – там толковые ребята. Вот пусть и займутся ветеранами.
– А если военные их снова отфутболят к нам? – не отставал Сергей.
– Тогда считай, что дед Трофим, то бишь гражданин России Трофимов Игорь Вячеславович, твоя личная общественная нагрузка и преимущественно в твое свободное время. И переставай теребить меня по мелочам, ты уже большой. Иди дружище к себе и работай. Успехов! – бросил Степашин, давая понять о закончившейся аудиенции.
Сергей вышел в коридор и столкнулся с заведующей канцелярией, которая с любезной улыбкой передала ему еще теплые ксерокопии обращений из организации деда Трофима.
Закрывшись в своем кабинете Михайлов начал их читать.
“Послу Российской Федерации господину Трубецкому В.В. от группы ветеранов Великой Отечественной войны, объединенных в общественную организацию под названием “Независимая группа ветеранов”.
Уважаемый, господин Посол!
О проекте
О подписке