– Твое индейское имя, изменник! – рявкнул чернобородый сержант, сверкнув темно-карими маленькими глазками.

– Никакой я не индеец. – Мои губы раздвинулись в попытке улыбнуться, но рот пересох, как мелкий ручей в засушливое лето. Мне становилось ясно, что я попал в жестокую переделку.

– Лейтенант Скотт, сэр, – гаркнул сержант. – Провалиться на месте, если это не проклятый сквомэн, кочующий с тетонами! – Он зло посмотрел на меня.

– Дело в том, что я случайно оказался среди индейцев военного отряда. Вас смущает моя одежда? Я объясню…

– Ни один честный американец не поедет запанибрата с краснокожими головорезами, ублюдок! – процедил лейтенант, буравя меня презрительным взглядом. – Изворотливая змея, ты заслуживаешь, чтобы тебя проучили!.. Сержант Мортон, к делу!

Широкоплечий сержант повиновался с радостью. Его крепкие кулаки тут же застучали по моему лицу, и вскоре я напоминал собой изувеченного боксера, которому соперник не дал никаких шансов. Результатом избиения стали рассеченные брови, губы и щека. Я держался на ногах до тех пор, пока один из хлестких ударов Мортона не отправил меня в нокаут. Очнувшись и лежа лицом вниз, я услышал голос лейтенанта:

– Мы можем пристрелить его и здесь, Мортон, без всяких проблем. Но сдается мне, живым он послужит нам лучше. За поимку ренегата полковник Коллинз замолвит словечко там, наверху, и нас будет ждать награда… А сейчас я позабавлюсь немного с этой краснокожей потаскушкой.

О, этот подонок собрался изнасиловать девочку! Невзирая на боль и тяжесть в голове, я сумел встать на ноги.

– Опомнитесь, лейтенант! – мой голос звучал глухо. – Она же еще ребенок!

Лейтенант Скотт повернул голову в мою сторону, его светло-серые глаза смотрели на меня с наглостью.

– Ах, защитник краснокожих язычников уже очухался! Что ж, подожди вместе со всеми, пока я буду заниматься с твоей спутницей.

– Она сестра Римского Носа. Задумайтесь о последствиях!

– В самом деле?! – удивился лейтенант. – Ну, для меня это большая честь. – Он обернулся к Мортону. – Надо же, сержант, искали Римского Носа, а нашли его родную сестру.

Он схватил руку Голубой Птицы и потащил ее в близлежащие сливовые кусты. Она сопротивлялась, кричала что-то на своем языке.

Я опустился на землю и обхватил голову руками. Мне было больно и стыдно за то. что тут творилось. Появись у меня в тот момент оружие, я бы с удовольствием расстрелял и наглеца лейтенанта, и бессердечного сержанта, и даже этих скалящихся молоденьких солдат, оживленно обсуждавших своего командира. Клянусь, я сделал бы это. и не дрогнула бы моя рука.

Через какое-то время удовлетворенный Скотт вышел из кустов, ведя девочку за руку. На ею губах играла улыбка, он. по всей видимости, был доволен собой. Усадив Голубую Птиц) на землю в дюжине футов от нас. он подошел ко мне.

– Признаться. Кэтлин, я неплохо выглядел.

– Ты животное, лейтенант! – отреагировал я с ненавистью. – Подлое, грязное животное!

Скотт рассмеялся мне в лицо.

– Зачем же так строго судить меня, Кэтлин? Ты хватил через край. Я всего лишь доставил себе маленькое удовольствие.

Он отошел к сержанту и о чем-то вполголоса с ним заговорил.

Я посмотрел на Голубую Птицу. Она сидела, опустив голову, и тихо плакала. Мое сердце обливалось кровью от жалости к ней и от своей беспомощности.

– Поди-ка сюда, Кэтлин, – послышался голос Скотта.

Я подошел. Он вертел в руках мой кольт и улыбался.

– Знаешь, у меня есть к тебе предложение, – с наигранной любезностью произнес он. – Ты сейчас возьмешь свой револьвер, в котором есть один патрон, и пристрелишь индеанку – не оставлять же ее в живых, чтобы она потом пожаловалась этому кровавому Римскому Носу – а я берусь доставить тебя в Форт Ларами и доложить полковнику Коллинзу, что ты во всем раскаялся… Ну, как, идет?

После того, что случилось с Голубой Птицей, я знал, что ее короткая жизнь на исходе. От моей ли руки, от чужой ли, она все равно бы погибла, но для меня открывалась возможность единственной пулей рассчитаться с этой мерзкой скотиной, лейтенантом. Я мало заботился о своем будущем, во мне горело желание пристрелить подлеца.

– Я согласен, – коротко сказал я и принял из рук Скотта оружие.

Голубая Птица по-прежнему сидела с опущенной головой. Я прицелился в нее. затаил дыхание, а потом резко навел ствол на лейтенанта и спустил курок. Осечка! Я снова попытался выстрелить – опять без результата. Пустой барабан лишь звонко щелкал от моих усилий.

– Ха-ха-ха! – раздался хохот Скотта. – Я же говорил тебе, Мортон, что этот мерзавец стал настоящим индейцем. Ты видел, как он старался отправить меня на тот свет?

Лейтенант стоял вполоборота ко мне, и не смог заметить моего рывка. Его заметили другие, но я действовал стремительно. Зажав в правой руке ствол кольта, я со всей силы обрушил увесистую рукоятку на голову Скотта. Прежде, чем чей-то приклад погасил мое сознание, я услышал. как треснул череп лейтенанта.

Мое пробуждение было долгим и тягостным. Темный мрак беспамятства отступал медленно, словно я был его ценным пленником. Он сдавал свои позиции потому, наверное, что крохотная искорка жизни мало-помалу разгоралась в моей груди и еще оттого, что его гнал прочь настойчивый голос. Этот голос был мелодичным, приятным, утешающим, дающим надежду и успокоение. Казалось, он звучал постоянно. Когда свет проникал в мое сознание, он лился, подобно волшебной музыке, когда же мрак простирал надо мной свою могучую длань, в нем слышались легкая грусть.

Я долю не мог понять, что мне говорил этот мягкий, бархатистый голос. У меня просто не было на это сил. Но настала минута, когда я, хоть и не четко, но смог разобрать:

– Джо, довольно спать. Ты должен проснуться.

Я с трудом раздвинул веки. Надо мной склонилось дивное лицо. В моих глазах все плыло и колыхалось, черты лица были неясными, зыбкими, но я узнал их.

– Лаура, – шепнули мои губы, и глубокая радость горячей волной обдала сердце.

Девушка прохладной ладонью провела по моему лбу.

– Да, это я, Джо. Побудь со мной немного.

Я окинул взглядом темное помещение, пропахшее выделанными шкурами и дымом костра.

– Где я? – слабым голосом спросил я. – Что со мной?

– Ты в лагере шайенов, в типи Джорджа Бента.

– Значит, мне повезло?

– Ты будешь жить, Джозеф. Мой отец был доктором.

– Как я оказался здесь?

– Не задавай больше вопросов и прими вот это – она поднесла к моему рту ложку из оленьего рога с какой-то целебной пахучей настойкой. – Лекарство придаст тебе сил.

Я выпил горькое снадобье и почувствовал, как меня охватывает мрак.

– Лаура, – успел прошептать я.

– Да, Джо. – Лицо девушки снова склонилось надо мной.

– Я люблю тебя!

За секунду до того, как погрузиться в сон, я ощутил на своих израненных губах легкий влажный поцелуй.

Я спал глубоким живительным сном, а когда очнулся, то сразу почувствовал себя лучше. Я приподнял голову и увидел Лауру, сидевшую спиной ко мне у очага и стряпавшую на нем какое-то замечательное кушанье. Тесное пространство типи было буквально пропитано ароматными запахами.

– Лаура. – позвал я.

– О, Джозеф! – обернувшись, воскликнула девушка. – Как ты себя чувствуешь?

Она поднялась и присела на лежанку из бизоньих шкур. Ее лицо светилось, глаза сияли.

– Знаешь, настолько хорошо, – с улыбкой сказал я, – что с удовольствием попробовал бы твоего кушанья.

– Вот это здорово! Я знала, что делаю.

Спустя мгновение она поднесла мне деревянную тарелку, наполненную каким-то густым варевом, и ложку из оленьей кости.

– Сможешь присесть? – спросила она.

– Попробую, – ответил я, приподнимаясь на лежанке и протягивая руки к тарелке.

– Нет, нет, только присесть, – категорично заявила она. – Ты еще слаб, и уж позволь мне покормить тебя.

– Лаура, мне так неудобно… – попробовал возразить я.

– Джозеф Кэтлин, – полусерьезным тоном произнесла она, – вы обязаны слушаться своего доктора.

– Слушаю и повинуюсь. Но сначала я хотел бы узнать, чем меня собираются потчевать?

– О, это вкуснейшее блюдо, Джо, – поспешила заверить она. – Густой суп из бизоньих мозгов, заправленный ароматными травами.

Следующие несколько минут я прилежно открывал рот, чтобы насытиться этим действительно вкусным блюдом. Я был не против и попросить добавки, но Лаура ограничилась одной тарелкой, сославшись на мой ослабевший желудок.

– Теперь приляг и отдохни, – сказала она. – А чуть позже встретишься со своим другом.

– С Джорджем?.. Где он?

– Недалеко. Я сейчас…

Мой голос остановил ее на полпути к выходу.

– Лаура, я тебе сказал правду.

Она обернулась и посмотрела на меня.

– Когда?

– Перед тем, как заснуть.

Она подошла к лежанке и, опустившись на колени, поцеловала меня быстрым нежным поцелуем. Прежде чем я успел обнять ее, чтобы продлить удовольствие, Лаура легко упорхнула к выходу.

– Я поцеловала тебя дважды, – мягко сказала она. – Заживут губы, и ты получишь больше, милый. – Она откинула полог и вышла наружу.

Сладкая истома разлилась в моем сердце. Теперь я знал наверняка, что Лаура также любит меня. Эта уверенность заставила все мое естество изнывать от безграничной радости. Такого душевного подъема я не испытывал никогда в жизни и поблагодарил небо за великое счастье.

Я был весь во власти приятных грез, когда полог откинулся и в типи зашли двое мужчин.

– Джо, дружище, наконец-то ты пришел в себя! – воскликнул Джордж Бент, направляясь ко мне с раскинутыми руками.

– Старина Джордж, я рад тебя видеть, – проговорил я и приподнялся на локоть.

Мы заключили друг друга в крепкие объятия, а затем обменялись рукопожатием. Как водится при встрече двух давних друзей, посыпались обоюдные вопросы.

– Черт, ну и переволновался я тут за тебя, – удовлетворившись моими ответами, произнес он.

– Скажи спасибо Лауре, это она утихомирила лихорадку… – Он вдруг спохватился, посмотрев на своего краснокожего спутника и посерьезнев. – Джо, Римский Нос хотел поговорить с тобой.

– Что с Голубой Птицей? – с тревогой спросил я.

– Те Длинные Ножи расстреляли крошку, Джо, – ответил Бент, нахмурившись.

Я с состраданием посмотрел на лидера Кривых Копий. Мне было известно, что индейцы переносят смерть женщин легче, чем гибель мужчин – наследников и воинов, но очевидная печать скорби на лице Римского Носа говорила об обратном. Видно, он любил свою сестру, и ее смерть причинила ему много горя. Столько наслышавшись о бесстрашном и несгибаемом шайене, я теперь окинул его внимательным взглядом. Как и все шайены, тридцатипятилетний Римский Нос отличался высоким ростом – если точно, то он равнялся шести футам и трем дюймам – и крепким телосложением. Лицо у него было выразительное с высоким лбом, орлиным носом и глубоко посаженными карими глазами. Во всем его благородном облике ощущались независимость и гордое достоинство прирожденного предводителя. Я уже видел немало индейцев, но этот своим броским и строгим видом произвел на меня сильное впечатление. Римский Нос с юных лет создал себе славу храбрейшего воина, и не было ничего удивительного в том, что он стал вождем ведущего военного общества южных шайенов Кривые Копья. Он всегда был на острие атак шайенов, но его ни разу даже не ранило. Молва твердила, что магическая сила Вокуини отчасти зиждилась на его клятве никогда не жениться. Главной же причиной этой неуязвимости было ношение особого головного убора из сорока красных и черных орлиных перьев. Ритуал одевания убора сопровождался строжайшим табу, – ни при каких обстоятельствах не прикасаться к пище железными ножами, вилками или ложками. Если же такая неосторожность случится, потребуется долгий обряд очищения, чтобы восстановить магию боевого головного убора. И Римский Нос постоянно подвергал проверке свою силу, не спеша скача на лошади прямо перед вражескими рядами. Не мудрено, что шайенская молодежь боготворила своего кумира.

Вместе с Джорджем лидер Кривых Копий присел на шкуры, расстеленные возле моей лежанки.

– Вокуини, – отчетливо произнес он, ударив себя в грудь и протянув мне правую руку.

– Джозеф, – сказал я, обменявшись с ним рукопожатием.

Римский Нос покачал головой и, указав на меня пальцем, четко проговорил:

– Ниго Хайез!

– О чем это он? – спросил я у Джорджа.

– Римский Нос будет называть тебя Отважным Медведем, – пояснил тот. – Когда ты бросился на лейтенанта с револьвером в руке, ты, по его мнению, походил на грозного медведя, который не ведал страха.

– Не понял?! – изумился я. – Что, Римский Нос был в тот момент где-то рядом?

– Тебе сейчас все станет ясно, Джо. Когда наши разведчики сообщили о приближении Длинных Ножей, мы снялись с лагеря и ушли далеко на север. Кавалеристы, увидев пустую стоянку, не отважились двинуться за нами. Когда разведчики доложили Римскому Носу о том, что они пошли на восток, тот собрал отряд воинов, чтобы отправиться по их следу и попытаться угнать их ценных породистых лошадей на одном из привалов. Получилось так, что мы не смогли предупредить военный отряд лакота о засаде. Мы держались сзади, и только когда началась стрельба, поняли, что кавалеристы напали на каких-то индейцев. – Бент положил на мое плечо ладонь и горько ухмыльнулся. – Откуда нам было знать, что среди них находились вы? Увидев, как десяток Длинных Ножей помчался за тобой и Голубой Птицей, Римский Нос решил прикончить их. Чтобы остальные кавалеристы или разведчики кроу не заметили нас, мы бросились не вслед за вами, а сделали сначала крюк в сторону. И, как оказалось, на этом было потеряно слишком много времени, чтобы вызволить из беды Голубую Птицу. Мы успели лишь увидеть, как ты размозжил голову лейтенанту и как чернобородый боров сразу после твоего падения расстрелял бедную девочку из твоего карабина…

– Сержант Мортон, – сказал я, вспомнив кавалериста с ехидными свиными глазками.

– Бессердечный дьявол, а не сержант Мортон! – со злобой бросил Бент. – И ведь ему одному повезло, скотине! Он сумел ускакать от нас на быстрой лошади.

– На Маркизе? – хрипло спросил я, ожидая самого худшего.

– Не беспокойся, Джо, твой Маркиз жует травку вместе с нашим табуном. Ему попалась другая хорошая лошадь.

– А седло?

– И седло, и сбруя, и оружие лежат вон в том углу.

Бент кивнул головой на заднюю стенку типи.

– Ну, так вот, мы упустили сержанта, но остальным повезло меньше. Разделавшись с ними, Римский Нос, к своему горю, обнаружил, что расстрелянная девочка – его сестра, а я, к радости, нашел тебя живого, хотя и без сознания. По пути в лагерь нас нагнали Чарли и Лаура.

Когда Бент закончил, Римский Нос что-то сказал ему на языке шайенов.

– Слушай, Джо, – обратился ко мне Джордж. – Римский Нос хочет знать, за что ты прикончил лейтенанта? Он думает, что ты шел на явную смерть, и это как-то связано с его младшей сестрой.

– Скажи Вокуини, что он проницательный человек. Да, я проломил череп негодяю из-за его сестры. Мне предложили убить ее и подсунули разряженный револьвер. Я просто использовал его вместо кастета.

Я не стал говорить им всей правды. Какая участь ждала бы всех белых пленниц, скажи я Римскому Носу об изнасиловании Голубой Птицы. Мне пришлось скрыть этот факт, и я никогда не пожалел о принятом решении.

Римский Нос снова крепко пожал мне руку и проговорил на шайенском:

– Наоноатамо, вехо-хетан!

– Вокуини уважает тебя, белый человек, – перевел Джордж.

– Хо-ва! – указал на меня шайен и, покрутив головой, добавил: – Нисси-нио!

– Вокуини назвал тебя другом, Джо, близким другом, – с радостью сказал Бент.

Затем шайен задал мне вопрос через Бента:

– Надолго ли ты к шайенам?

– Скажи ему, Джордж, что я всегда хотел пожить среди индейцев.

Бент перевел, и Римский Нос сказал так:

– Пусть пребывание Ниго Хайеза в кочевьях шайенов будет приятным и продолжительным.

Глава 7

Трех месяцев, проведенных с шайенами, мне вполне хватило, чтобы по уши влюбиться в индейскую жизнь. Мои ожидания сбылись, я был как никогда счастлив и доволен своей судьбой. Оправившись от болезни, я жил как индеец, охотился как индеец, отдыхал так же, как он, и это не переставало мне нравиться. За прошедшие три месяца я успел снискать славу опытного укротителя мустангов и меткого стрелка на большой летней бизоньей охоте. Я стал свидетелем Танца Солнца – второго по значимости шайенского церемониала после Обновления Священных Стрел. Мне удалось даже поучаствовать в набеге за лошадьми индейцев кроу и обзавестись, как следствие, своим первым табуном из шести голов.

Теперь немного о том, что представляли собой южные шайены, ушедшие после Сэнд-Крик на север. Под напором белых цельный костяк племени стал крошиться еще в середине века, а к 65 – ому году от могучего лагерного круга, состоявшего из десяти кланов, остались лишь воспоминания. С Римским Носом пошли люди разных кланов. Тут были Сожженные Аорты – Хевикснипакис, Волосяные Веревки – Хевайтанио, Струпья – Ойвиамана, Люди Хребта – Хисиометанио, Солдаты Псы – Хотамитанио, Сутайи и другие, но сейчас они жили как Солдаты Псы – военными обществами. Воины скорее называли себя Красными Щитами, Волками или Кривыми Копьями, чем Волосяными Веревками, Сожженными Аортами и т. п. И, тем не менее, шайены были верны себе как никакой другой народ прерий. Их обычаи ничуть не изменились. Воины, как всегда, отличались храбростью, а женщины – редким целомудрием.

Я с первых дней жил рядом с Римским Носом и поэтому мог считаться одним из Химо-вий-юк-ис – Кривых Копий.

Как мне описать те восхитительные дни по выздоровлении, слившиеся в один, казалось, бесконечный праздник? Они были сказочно превосходны! Я любил, и был любим!

Это время высокой любви сделало жизнь настоящим чудом. Я каждую минуту хотел быть рядом с Лаурой, видеть ее прекрасные карие глаза, слышать ее нежный бархатистый голос и мягкий смех. И она, я это знал, тянулась ко мне всем своим существом. Ведь мы любили друг друга и решили, что в пору индейских свадеб, в сентябре, станем мужем и женой. По правде сказать, я мог считать себя счастливчиком. Молодому шайену требовалось что-то около пяти лет постоянного ухаживания за избранницей. Как уже говорилось, шайенские женщины были самыми недоступными и чистыми в прериях. Соблазнить шайенку до свадьбы являлось делом почти невыполнимым, а если это происходило, то клеймо позора оставалось на ней навеки. Ни один юноша не делал такой предложения.

Ожидая заветного срока, мы наслаждались нашим счастьем, думая, что ему не будет конца. И вдруг грянул гром.

Лагерь наш стоял на берегах Паудер-Ривер рядом со стоянкой северных шайенов Тупого Ножа. Я жил в жилище Бентов, а Лаура – в типи своей тетки, Легкой Антилопы. Как я уже отмечал, мы с ней почти не расставались, нас разлучала лишь ночь. И вот, одним проклятым утром в июле я не застал ее дома. Мне сказали, что она и ее подруга, Лиловая Заря, ушли в соседний лесок по грибы. Делать было нечего и я, сводив своих лошадей к реке, вернулся в жилище, чтобы убить время с друзьями-метисами. Мы курили, болтали, и крику лагерного глашатая сначала не придали никакого значения. К тому же, он шел с южного конца стоянки, его почти не было слышно.

– Наверное, очередное приглашение от северных шайенов на пир, – предположил Чарли.

Голос глашатая стал звучать отчетливее.

– Нет, это не приглашение, – покачал головой Джордж. – В голосе Твердого Вяза слышна тревога.

Они напрягли слух. Я уже немного знал шайенский и тоже прислушался. Глашатай приближался.

– Черт побери! – воскликнул Чарли, вскочив на ноги. – Что-то стряслось с Лаурой!

Меня словно окатила холодная волна. Я неподвижно сидел на шкурах, уставившись на Чарли.

– Что!? – наконец вырвалось у меня.

– Бежим! – крикнул он, бросаясь к выходу.

Мы с Джорджем ринулись за ним и, выскочив наружу, обнаружили такую картину: со всех сторон лагеря к типи Римского Носа бежали молодые воины; женщины и дети взирали на столпотворение, стоя у жилищ.

Глашатай уже разговаривал с Римским Носом. Мы кинулись к нему. Моя растерянность сменилась ужасом, когда Римский Нос в волнении произнес:

– Апачи захватили Белое Облако (так шайены называли Лауру) и едва не убили Лиловую Зарю.