До Паудер-Ривер было безумно далеко. Со сломанной ногой придется добираться до нее вечно. Сто миль – чепуха для здорового, полного сил человека, для калеки они – бесконечный путь. Оставаться здесь было подобно самоубийству: в высокие предгорья зимняя стужа приходит рано.

Я должен был убираться отсюда, не теряя времени. Пусть даже ползком или прыгая на одной ноге.

Я посмотрел на левую ногу. Она сильно распухла и посинела в месте перелома. Я осторожно прощупал его, невзирая на боль.

– Берцовая кость неправильно срастется, если я не сумею вправить ее, – обеспокоился я вслух, принявшись разглядывать местность в поисках чего-то такого, что помогло бы мне управиться с переломом.

Мне на глаза попались два валуна, бок о бок торчавших из земли. Это было то, что надо. Я притащился к валунам и просунул между ними сломанную ногу. Ухватившись за ствол стоявшей рядом осины, я резко дернулся назад и на несколько мгновений потерял сознание от сильнейшей боли. Переведя дух, я проверил работу. Нужна была еще одна попытка. Обливаясь потом, я снова повторил рывок. Даже теряя сознание, я почувствовал, что кость встала на место.

Приходя в себя, я лежал на земле и слушал, как ссорятся хищники.

Следующей задачей было наложение шин. Мне требовался нож. и я пополз к гризли или. вернее, к тому, что осталось от него, прихватив «спенсер». Но трусливые койоты тут же ретировались, а падальщики взмыли в воздух.

Вытащив нож, я оглядел медвежьи останки. Хищники потрудились на славу: его внутренности были съедены, бока истерзаны, глаза выклеваны.

Мой взгляд упал на длинные коричневые когти, причинившие мне столько страданий.

– Будет память об этой великой схватке, – пробормотал я, отрезая когти. – Получится неплохое ожерелье.

Положив когти в парфлеши, я подполз к осине, срезал с нее кучу твердых прямых веток, обложил ими ногу и перевязал полосками из куска медвежьей шкуры, который был вырезан заранее.

Шины были готовы.

– Еще бы костыли!.. Ну, хотя бы их подобие.

Я внимательно осмотрел осину и увидел на ней две толстые ветви, изогнутые у основания.

– Есть! – воскликнул я радостно.

Но для того, чтобы добраться до них, мне нужно было подниматься. Держась правой рукой за ствол, я кое-как встал на здоровую ногу. Справившись с головокружением, я не сразу, но все же срубил ветви томагавком.

Опустившись и передохнув, я удалил с веток отростки, зачистил более тонкие концы. Толстые же, изогнутые как револьверная рукоятка, сами просились в подмышки. Затем я попробовал встать на костыли. Они были нужной длины и достаточно крепки. Я помолился и сделал первый робкий шаг, вслух поздравив себя. Только израненные плечо и спина от напряжения зажглись болью. И тогда, сунув нож в ножны, заткнув за пояс томагавк и повесив на шею сумку с карабином, я отправился в самое долгое в жизни путешествие.

Оно было жутким. Каждый шаг вымучивался мной. Все тело горело огнем. По временам я ложился на правый бок и полз, чтобы дать отдых уставшей опорной ноге. Уставала правая рука – я просто останавливался и забывался сном.

Но мне необходимо было двигаться. Набрав сил, я продолжал мучительный путь. Иногда мне казалось, что это не я ползу в дикой глуши – изувеченный, одинокий. Казалось, что это дурной сон, который вот-вот кончится.

Часто, отдыхая в какой-нибудь рощице, я думал о Лауре. Господи, могла ли она представить, какие на мою долю выпали испытания? Может, и нет. Но я знал наверняка, что мысленно она со мной, что молится за мое спасение, ждет меня. Это давало мне силы. Я был еще жив, хоть в зловещем положении, но жив. Я вышел победителем в гонке и в схватке с гризли не за тем, чтобы мои кости белели на солнце предгорий.

Мои передышки становились все продолжительней, раны заживали, но очень медленно. Когда выпадали жаркие дни, идти или ползти было невмоготу, и я забирался в тенистые места в ожидании прохлады. А ближе к сумеркам снова отправлялся дальше.

Я все время держался притока Танг-Ривер. Вода была под боком и жажды я не испытывал. Без влаги мое путешествие, наверное, превратилось бы в ад.

Порой на пути попадались хищники, но они ни разу не осмелились напасть на меня. Вид моего спенсера отгонял их прочь. Карабин оттягивал мне плечи и шею, но расстаться с ним было бы равносильно смертному приговору.

В один из дней моего изнурительного пути, отдыхая в зарослях диких слив, я услышал отдаленный конский топот, приближавшийся с северо-запада.

Может быть, табун мустангов скакал к водопою? А если это военный отряд?..

Я прижался к земле, сосредоточив взгляд на левом берегу ручья. Стук копыт становился все ближе, и вскоре я разглядел около тридцати индейских всадников. Обнаженные до набедренных повязок, расписанные боевой раскраской, со щитами, копьями и ружьями, они находились на Тропе Войны. Высокие черные мокасины воинов, их торчавшие вверх чубы, вымазанные белой и красной глиной, совиные перья в прическах, а также особые головные уборы с жестко установленными перьями, подсказали мне из какого они племени. Черноногие или сик-сики, приостановив бег коней, переправлялись у меня на глазах на южный берег ручья. Можно было не сомневаться в том, что они вышли в боевой поход против своих злейших врагов, кроу.

Я не рискнул их окликнуть. В лучшем случае, они сняли бы с меня скальп, в худшем – прикончили. Поэтому я тихо лежал в кустах, пока они не скрылись в южном направлении.

С этого момента я решил двигаться только по ночам, чтобы не нарваться на очередной военный отряд краснокожих. Днем я спал, набираясь сил, а ночью или ковылял на одной ноге, или полз, обливаясь потом.

Скоро я потерял счет дням и ночам. Припасы кончились, и приходилось питаться, что называется, подножным кормом – кореньями, иногда – дикими плодами. О мясе нечего было и мечтать: выстрелы из «спенсера» могли услышать.

Но время шло. Раны уже не болели так, как в первые дни после схватки с гризли. Я начал пробовать наступать на сломанную ногу, опухоль с которой постепенно сошла на нет. Борозды от когтей на голове, плече и спине покрылись толстой заживляющей коркой. Они чесались, и кое-где по краям корка стала отслаиваться.

Наконец в одну из ночей я увидел перед собой блестящую под луной поверхность Танг-Ривер, и не смог сдержать радостного восклицания.

Первая, самая страшная часть моей одиссеи была на исходе!

Через реку нужно было как-то перебраться, и я заковылял по западному берегу на юг в надежде отыскать удобный брод. Я покрыл не менее двух миль, когда наткнулся на небольшой индейский лагерь. В нем насчитывалось пятнадцать типи. Но они не были жилищами тетонов, шайенов или арапахов. В свете ночных костров, вокруг которых сидели мужчины, разговаривая и покуривая трубки, я ясно различил на покрышках типи цветные символы племени кроу.

Просить помощи у кроу я не собирался, хотя и слышал, что они дружелюбно относятся к белым. Кто мог поручиться за то, что они не причинят мне зла? Одинокий человек, скорее похожий на индейца, чем на бледнолицего, имел все шансы закончить свой жизненный путь у столба пыток.

Я хотел было обойти лагерь стороной, но пришедшая на ум мысль изменила планы. Если эти окрестности Танг-Ривер являлись местом стоянок различных кланов горных кроу (а это была их племенная территория), то небезосновательно было рассчитывать на то, что в прибрежных кустах обнаружатся лодки из бизоньей шкуры, на которых индейцы переправлялись на другой берег. А попади мне в руки лодка, я станцевал бы Танец Победы на одной ноге!

Подгоняемый этим предположением, я осторожно стал пробираться вдоль берега. Хоть жилища и стояли вдали от него, нужно было быть осмотрительным.

Искать пришлось недолго. Не что-нибудь, а каноэ попалось мне на глаза. Аккуратное, с тонким резным веслом, оно лежало на берегу рядом с водой. Великое приобретение! Я радовался, как ребенок, который нашел в пыли перочинный ножик.

Спустя минуту, положив костыли и карабин на днище, я тихо отчалил от берега, послав благодарный салют в сторону индейского лагеря.

Глава 15

После мучительного перехода по суше, оказавшись в легком челноке, я скользил вниз по Танг-Ривер в приподнятом настроении. Мой дальнейший путь был хорошо продуман: вниз по этой реке до ее впадения в Йелоустон, а по быстрым водам его – к устью Паудер-Ривер.

Добравшись до этого водного потока, самый звук имени которого согревал сердце, я мог бы встретить какую-нибудь кочующую группу тетонов или северных шайенов. А это ли не будет концом всех моих жестоких мытарств?!

Танг-Ривер была извилистой, не очень глубокой речкой с высоким правым берегом, покрытым изобильным лесом. Я плыл по ночам, держась, в целях безопасности, середины русла. С наступлением же утра, направлял каноэ в любую подходящую заводь и ловил себе на еду рыбу незамысловатыми индейскими снастями, припрятанными на днище. Могу смело сказать, что голода я не ощущал. В мой рот рыба отправлялась сырой, но она здорово насыщала меня.

Вскоре быстрое течение Танг-Ривер донесло мой челнок до более широкой глади Йелоустона. Не проплыв по нему и двух суток, я увидел благословенное устье Паудер-Ривер!

Я был счастлив, что, наконец, добрался до тех мест, где мог чувствовать себя в безопасности. Позади были все тяготы пути, впереди – надежда на встречу с дружественными краснокожими.

Плыть против течения было очень трудно, и я оставил спасительное каноэ, выбравшись на правый берег Паудер.

Теперь я был не тот истерзанный калека, что сделал первый шаг в предгорьях Биг-Хорнс. Я уже мог наступать на левую ногу, используя оставшийся костыль вместо трости. Конечно, говорить о скором и полном выздоровлении было бы глупо. Когти и клыки гризли нанесли мне такие раны, что помощь индейских врачевателей была для меня крайне необходима.

Пройдя на юг по правому берегу Паудер не более десяти миль, я обнаружил стоянку тетонов.

Я находился от нее довольно далеко, но меня тут же заметили. Пятеро индейских всадников поскакали мне навстречу. Увидев на моей груди карабин, они остановились. Чтобы успокоить их, я положил «спенсер» под ноги и, вытянув вперед правую руку ладонью наружу, громко крикнул на языке лакота:

– Шайеласка!.. Кола!.. (Белый Шайен!.. Друг!..)

Воины посовещались и осторожно приблизились ко мне. Я увидел, что они с подозрением смотрят на мою одежду, на которой еще сохранялись отличительные знаки племени пауни. Почти не зная языка, я стал объяснять им на языке жестов:

– Я живу с шайенами. Мое имя Отважный Медведь. Я друг Римского Носа и знакомый Ташунки Витко. Я был в плену у пауни.

Воины поняли меня. Выражение их лиц смягчилось. Один из них, используя тог же язык, «проговорил» с улыбкой на губах;

– Хо-хе-хи!.. Добро пожаловать к палаткам черноногих – сиу вождя Уанбли Кте, Убей Орла.

Вот так и закончились испытания. Я попал к дружественным черноногим – сиу, входивших в состав тетонских кланов. Они кочевали по северо-западным охотничьим угодьям, и нет ничего удивительного, что я наткнулся именно на их лагерь. Это была родная земля черноногих – сиу.

Спустя неделю, в конце Месяца Падающих Листьев – октябре, небольшой отряд из черноногих – сиу доставил меня в объединенный лагерь тетонов, шайенов и арапахов на Паудер-Ривер.

Что мне сказать о том, как я был встречен? Римский Нос, братья Бенты и другие восприняли мое появление, как возвращение с того света. Их изумлению, а потом и радости, не было конца. Римский Нос в честь этого устроил пир. На нем были многие известные вожди и воины. Всегда невозмутимые и уравновешенные, они слушали мой рассказ с необыкновенным вниманием, раскрыв рты.

Да что сказать, могли ли кого-нибудь оставить равнодушным мой бег по каменистой прерии на босу ногу со сворой пауни на хвосте и великий бой с грозой Скалистых гор – гризли (на пиру я сидел в ожерелье из медвежьих когтей)? Навряд ли. Я закончил рассказ, меня попросили начать снова. И исполнил просьбу только для того, чтобы вновь и вновь рассказывать о том или ином эпизоде моей одиссеи.

Потом настал мой черед слушать. Вожди вспоминали о событиях, произошедших в прериях за время моего отсутствия.

Весь сентябрь объединенные силы индейцев вели бои с солдатами генералов Коула и Уокера, которым была поставлена задача, пройти через земли тетонов, шайенов и арапахов навстречу с колонной Коннора на Роузбад-Ривер для ведения боевых дальнейших действий.

Индейцы не давали покоя двум генералам, нанося им чувствительные удары. Лидерами в битвах были: от тетонов – Красное Облако, Сидящий Бык, Американский Конь, Проворный Медведь, Красный Лист, Черная Луна и Галл; от шайенов – Две Луны, Стоящий Лось, Римский Нос, Высокий Бизон, Тупой Нож и Маленький Волк; от арапахов – Гнедая Лошадь, Дикий Мустанг и Много Медведей.

Сидевшие на пиру индейцы сходились на том, что если бы у них было достаточно оружия и боеприпасов, го генералы Коул и Уокер никогда бы не встретились с колонной Коннора. Спасенные от голода и индейских стрел подоспевшими солдатами Коннора, они благополучно добрались до виденного мной нового форта, а оттуда спустились к форту Ларами.

Таким образом, война 65 – го года фактически закончилась. Для Длинных Ножей она вряд ли была успешной. Единственным их достижением стал разгром деревни арапахов Черного Медведя. Потеряв в этой компании в два раза больше людей, чем индейцы, войска ушли на зимние квартиры не в самом лучшем расположении духа. Свободным племенам можно было спокойно рассредоточиться по зимним кочевьям, чтобы весной нового, 1866 года, отстаивать свои земли от солдатского вторжения.

По завершению пиршества, устраиваясь в своей палатке на ночлег, я попросил Чарли рассказать о том, как ему удалось скрыться.

– Ну что сказать?.. Удалось мне уйти живым и целехоньким благодаря тебе, Джо. Пауни на мгновение задержались возле тебя, а когда ринулись вперед, я уже настегивал своего гнедого с поводом Маркиза в руках…

– Что?! Мой Маркиз!..

– Да, с твоим конем я помчался на юг быстрее ветра. Пауни пустили мне вслед несколько пуль и на том успокоились. Я поскакал дальше и остановился, когда услыхал, как солдаты и пауни-следопыты преследуют арапахов той же дорогой. Я спрятался. Арапахи отстреливались, гоня впереди свой табун. Четверо пауни оказались без лошадей, и когда погоня скрылась из глаз, я появился поприветствовать их из своего винчестера. – На лице метиса проскользнула жестокая ухмылка. – Они умерли в две секунды, эти убийцы женщин! Вон, полюбуйся на их скальпы!

Чарли указал на волосяные трофеи, висевшие на ивовых обручах на стенке жилища.

– Я отомстил за смерть матери, Джо, и очень доволен, что ты прикончил шестерых из этого предательского племени.

– Я защищал свою жизнь, Чарли, но считай, что мне удалось выполнить обещания.

– Какие?

– Я говорил, что помогу тебе в мести, когда уходил из лагеря за Лаурой… Как она теперь? Где этот ублюдок Блэкберн?

– Ты знаешь, Джо, – сказал Джордж. – О том, где он теперь не знает никто. Ташунка Витко следовал за Коннором до самой Роузбад, но Блэкберн по дороге куда-то исчез… Не отчаивайся, дружище, где-нибудь, но он объявится.

– Надеюсь, наша с ним очередная встреча станет для него последней, – хмуро проговорил я, накрываясь теплой бизоньей шкурой.

– А ты знаешь, кем стал Бешеный Конь? – спросил вдруг Чарли.

– Кем же? – Я аж присел от любопытства.

– Носителем Рубахи!

Я слышал, что у лакота издавна был обычай выбирать из числа молодых и уважаемых мужчин несколько пожизненных советников для семерки Больших Животов – верховных вождей племени. Эти люди посвящали себя служению народу, им предписывалось быть чистыми в помыслах и делах, уравновешенными, благоразумными. Конечно, не каждый удостаивался этой чести, и мне было приятно узнать, что друг Римского Носа и мой знакомый оглала поднялся на такую высоту.

– Кто же еще стал Носителем Рубахи?

– Молодой-Человек-Боящийся-Своих-Лошадей, также от хункпатилов, сын вождя ойюкхпе Отважного Медведя, Сабля и сын вождя истинных оглала Сидящего Медведя, Американский Конь.

– Неплохая компания.

– Потомок знахарей и трое наследственных вождей!

Через несколько дней огромный объединенный лагерь начал распадаться на множество кочующих групп. Основная масса индейцев направилась к излюбленным зимним кочевьям в Черных Холмах. Римский Нос решил туда же повести южных шайенов. В Черных Холмах было много дичи, а под их сенью не страшны были зимние вьюги и бураны. Меня он порадовал тем, что там я буду под присмотром старого знахаря северных шайенов, который постоянно жил в священных горах и славился своими врачевательскими способностями.

Шайены путешествовали испокон века заведенным образом: первыми ехали четверо вождей-стариков и их советники, которые выбирали места стоянок. Позади них двигались остальные вожди и некоторые члены военного общества, ответственного за поддержание порядка. Следом ехала основная масса людей – стариков, женщин, детей – с лошадьми, везшими домашний скарб на волокушках-травуа. Потом шел весь большой табун. И везде – спереди, сзади и по флангам походной колонны сновали вооруженные воины, готовые ко всему.

Здесь с удовольствием скажу, что путешествие к Черным Холмам я совершил на крепкой спине вороного жеребца, который встретил своего хозяина радостным лошадиным ржанием! Мне было лестно узнать, что он, словно предчувствуя мое возвращение, ходил в табуне и не допустил к себе ни одного наездника. Верный, славный конь!

Лагерь шайенов у Черных Холмов выглядел также как и всегда – семьи, родственники и кланы старались ставить типи на тех же самых местах по отношению друг к другу.

Я полюбил Черные Холмы с первого взгляда. Природе, видно, хотелось удивить краснокожего человека, когда она создавала в центре высоких прерий эти могучие скалы и холмы, сплошь поросшие вечнозелеными и лиственными лесами. Они высились на ровной травянистой равнине, словно полуразрушенные средневековые замки с красноватыми гранитными пиками, вместо замковых шпилей.

Эти горы были священными для северных племен. Даже я проникся каким-то необъяснимым благовейным отношением к Черным Холмам, проведя в них зиму. Индейцы верили в то, что сам Вакантанка создал эти полные тайны Холмы для своих краснокожих детей, чтобы они проводили в них холодные сезоны и возносили ему молитвы.

По прибытии туда Римский Нос лично отыскал Черного Оленя, старого лекаря шайенов, и привел его ко мне в жилище. Этот дряхлый старик с коричневым лицом, испещренным бесчисленными глубокими морщинами и похожим на источенный червями кусок красного дерева, при осмотре моих ран не смог скрыть удивления.

– Такие «царапины» я вижу впервые, хотя мои глаза видели, как снег сотню раз покрывал Черные Холмы, – прошамкал заскорузлый долгожитель, прижав ко лбу правую ладонь в знаке индейского почтения.

– Я не ушел к праотцам только потому, дедушка, что собираюсь прожить, подобно тебе, никак не меньше ста лет, – с улыбкой сказал я, сразу пытаясь найти общий язык с тем, кто поможет мне встать в строй.

Старик согласно кивнул убеленной сединами головой.

– Если остался в живых после такого, то долгий век тебе обеспечен, юноша. Однажды в юности я дрался с двумя пумами сразу и вышел победителем. Но гризли отделал тебя так, как не смогут этого сделать и десять горных кошек.