Впереди показался указатель, и боковой коридор. Проходя мимо и бросив взгляд в ответвление, Сомерсет успел заметить невзрачную, выведенную белым по синему надпись «Фельдшерский пункт». Ниже была приписка «Нейропалата». Второе следовало читать не иначе как «наркокафе». По крайней мере, Сомерсет придерживался тех радикальных взглядов, что все эти процедурные залы по сути были самыми настоящими притонами, просто публика была не со дна общества, а все, действо контролировал врач. Чем-то это напоминало погружение в упрощенный анабиоз, но анабиотическая процедура при перелетах была необходимостью и не приносила ни облегчения, если речь шла об утомлении, ни тем более удовольствия. Соответственно, исключалась возможность какого бы то ни было психологического привыкания. А здесь, по сути, было то же, что порицалось во все времена. Сомерсет всегда обходился старой доброй выпивкой, и менять эту свою линию поведения, ограничивавшую выбор средств, не собирался.

Через сотню метров после ответвления туннель сделал поворот и показался еще один выход – этот и вел к транспортному узлу.

Глава 3.

Центральное пространство узла представляло собой сильно вытянутый зал, более напоминавший огромный коридор высотой в двадцать метров. Практической цели в таком в общем-то и не было – это просто было общественное место для какого-никакого времяпровождения. И все же своя функциональность у зала была – по обе стороны уходили подъемы и спуски к транспортным туннелям и рельсовому метро – здесь было и такое, с полутораметровой колеей более традиционной, нежели промышленная. В чем-то Хеллер был прав – если сильно примитивизировать, то и вправду на каждого человека, на каждого из пятидесяти тысяч, действительно приходилось очень много как машин, так и построек. На Земле сюда, в этот раскинутый сетью город, точнее в его обитаемые объемы без труда напихали бы миллион жителей, устроив внутри всех этих залов перекрытия этажей и перегородки отдельных жилищ. Здесь на каждого приходилось минимум семьсот кубометров индивидуального жилья. Плюс к этому общественные апартаменты в непосредственной близости от производств – чтобы не тратить времени на дорогу туда и обратно. Тем не менее, разве могло все это заменить Землю. Те, для кого могло, в понимании Сомерсета да и остальных единомышленников повредились умом. Результат неизученных космических излучений, не иначе.

Пройдя с половину длины зала, Сомерсет наконец-то вышел к спрятавшемуся под перекрытием второго яруса входу в помещение закусочной – такие пункты, со столиками для приема пищи стоя были на каждом шагу. Долбин был там – его Сомерсет узнал со спины. Рядом стояла Лейта – она была с Долбиным месяца полтора, около того. Рыжеволосая, с приятным лицом, но на вкус Сомерсета слишком долговязая. Вообще Сомерсет предпочитал миниатюрных азиаток. Дома, в Бразилии они не были редкостью. Некоторые просто корректировали лица – это была довольно заурядная процедура. Здесь же, на Марсе они, как подлинные, так и прихорошившиеся отчего-то были крайней редкостью. Это была еще одна причина не задерживаться здесь, хотя в «основном принципе» нравы в поселении были довольно раскованные, излишни церемонии виделись здешним чем-то вроде дремучего пережитка. Для многих такой стиль взаимоотношений виделся большим плюсом.

– Рация не понадобилась, – с несколько наигранным чувством облегчения произнес Сомерсет после приветствий.

– Подожди, еще рано от нее избавляться, – ответила Лейта, являвшаяся, насколько знал Сомерсет, инженер – лейтенантом по коммуникациям.

– Я и не собирался, – признался Бланкенбрг.

– У тебя и телефон с собой?

– Ну да. А что?

– Да так. Ты хотя бы его отключил?

– Да прекрати ты, – вмешался Долбин.

– В ряде Европейских столиц прошли митинги, – донеслось из телевизора, – В Париже все окончилось беспорядками и порчей имущества. Ни для кого не секрет, что это давняя традиция темпераментных французских граждан, привыкших если не добиваться желаемого, то выразительно демонстрировать недовольство, – на одном из висевших телеэкранов шли новости американской FХ@TV.

– Ваше сборище, то есть Хеллера показывали, – вставил Долбин, – По нашему телевидению конечно же.

– Как будто я подумал бы, что с Земли, – Усмехнулся Сомерсет.

– Такого дерьма не может быть! – довольно эмоционально пробормотала Лейта, глядевшая вся это время в экран.

На экране была хорошо узнаваемая башня лондонского Биг-Бена, с одной стороны зачерненная копотью. Выглядело так, словно по ней ударили артиллерией или направили беспилотники, что было более вероятно. Насколько знал Сомерсет, Лейта была как раз из Британской Республики.

– Жители Берлина решили не отставать от своих соседей и, как следует заправившись пивом, устроили внеочередной Октоберфест. В результате ряда актов саботажа были повреждены и выведены из строя объекты энергоснабжения Столицы. Вот как это описывают туристы из России, по досадному совпадению оказавшиеся в самом эпицентре этого европейского празднества…

– Один из тех двоих, вроде бы оттуда, из Германии, – произнес Сомерсет.

Речь шла о капитан-инженере Вальтере, химике-металлурге, буквально накануне вошедшем в их стандартную пятерку, не в первый раз тасовавшуюся по координации подполья.

– Это ни о чем не говорит, – произнес Долбин, – Я про телепередачу. Пару часов назад мы видели европейские новости. ENN-собака-TV. Судя по ним в Америке милитаристская истерия, как и в России. А в Европе полный порядок, спокойные улицы. У нас же марши, какие здешним товарищам-активистам не снились, и мордобой для всех остальных. Я улетел четыре с половиной года назад. У нас ничего такого и близко не было. В прошлые века может и да, но сейчас…

– Судя по тому, что они показывают, мы с Бобом теперь враги. Вот-вот будем по разные стороны фронта, – с невеселой усмешкой произнесла Лейта.

– Ну да, – поддержал тему разговора Сомерсет, жевавший выпавший из подачи сэндвич – А я на нейтральной стороне. Я серьезно. Бразилия ведь вне событий.

– Значит ничья, – усмехнулся Долбин.

– Нет, когда придет Вальтер… он ведь из Европы. А Эрикссон из Австралии. Тоже нейтральный. Два против одного. Вообще, если серьезно, я удивлен тем, что в дело не вмешиваются констеллейшны.

– Да, это правда, – ответила Лейта, – Пятьдесят с лишним лет назад они приватизировали Центральную Европу Может знаете? Правительства обанкротились, политически обанкротились, и готовы были начать открытую войну. Европейская Германия против Европейской же Польши. AEA приватизировал оба государства и устроил в обоих мультиреспублику. Может знаете? Нас в школе учили, я и видео смотрела когда-то.

– Сейчас масштабы совсем другие, – ответил Долбин. Тут все три констеллейшна вряд ли вывезут. И дефолт еще. Да и хрен с ними. Уедем хоть в Африку, верно ведь? – обратился он к Лейте, – Можно в Африканскую Францию. Есть еще много чего…

– По мне все это лучше, чем торчать здесь, – подытожил Сомерсет.

Спорить никто не стал.

Невеселый разговор был прерван появлением энергичного толстого и кругломордого Вальтера, тут же направившегося к транспортному терминалу – на вездесущих вмонтированных в стены экранах можно было сделать много чего, в том числе и отыскать ближайший свободный кар. Пожилой по мерками поселения, на контрасте с Вальтером худой как палка Эрикссон подошел парой минут позже Вальтера. Все пятеро направились вниз, – нужный туннель был на отметке минус тридцать.

Заказанные в закусочной сосиски Сомерсет спешно доел уже на ходу – оставлять недоеденной еду здесь, в условиях космоса и чужой планеты считалось чем-то если не постыдным, то довольно неприличным. Жрать на ходу в сравнении с этим виделось как вполне заслуживающая понимания необходимость, с которой то и дело сталкивался рабочий человек. Человек, привыкший жить, будучи вовлеченным в жесткий темп общего процесса.

Когда команда погрузилась в одни из оранжевых каров, Долбин, занявший водительское место, принялся отыскивать на дисплее ракетодром. Проложив маршрут, он зачем-то перешел на ручное управление и принялся самостоятельно выезжать на магистраль. Пристроившись за тяжелой платформой, тащившей отработавший свое керамический тигель, кар двинулся на Запад. Скорость составляла около пятидесяти километров в час – быстрее здесь не ездили.

Здесь, на Марсе могли носиться на шаттлах в нарушение всех маршрутных регламентов. В более практичных, добропорядочных целях здесь, как и в городах Земли, люди могли просто доехать на метро, разгонявшемся на перегонах до трехсот километров в час. А вот с автотранспортом здесь было полное уныние. Личных автомобилей в земном понимании здесь не было вовсе. Ни ездивших, ни, тем более, летавших. Кары же, бывшие в общем доступе и бывшие в избытке не развивали скорости более шестидесяти километров в час. У них даже не было закрытого верха – только металлические дуги. А еще даже та шестидесятикилометровая скорость в большинстве случаев опционально ограничивалась директивами общей компьютерной сети до пятидесяти, а кое-где и строже. По автомагистралям постоянно возили всевозможные монокристаллы, сосуды под давлением и прецизионные агрегаты – любителям быстрой езды здесь было не место.

Через час с небольшим кар въехал на точно такую же стоянку в месте назначения. Долбин, которому надоело рулить примерно на полдороги, перевел управление на компьютер, который повел машину в потоке как по конвейеру.

Сомерсет обернулся, оглядев на последок стоянку, туннель и вообще все, что попалось глазу. Только бы все получилось, и эти виды остались бы лишь воспоминаниями.

Помещение пропускного узла располагалось в километре от пусковой площадки. Оно уже непосредственно относилось к ракетодрому. На пути от стоянки к этому мини-куполу было преодолено два поста: на одном был дежурный, второй был автоматизированным. В отличие от Земли, здешняя организация производства и быта не могла расточать ресурс персонала на всевозможную охрану. Что до беглецов, то предварительно организованный подпольем саботаж безупречно сработал, что с человеком, что с машиной. Оставалось только радоваться, и благодарить судьбу, что мятежники еще не выстроили свою систему безопасности. Новую систему, отстроенную по всем тем одиозным образцам и наработкам Земли, что были известны из ее богатой истории.

В зале набралось пять с небольшим десятков человек. Лица у большинства были одновременно усталые и вместе с тем какие-то светлые. Кто-то же посчитал нужным или просто не видел затруднений в том, чтобы скрывать эмоции.

Глава 4.

Распахнулись ворота шлюза, за которым был очередной туннель – этот был пешеходным. Пахнуло резиной. Туннель с черным полом и рядами поперечных медных полос вывел вверх, к очередной остекленной двери, за которой был нижний погрузочный шлюз. Это был шаттл!

Переполненный эмоциями, с рассредоточившимся словно в каком-то сне взором, Сомерсет в числе остальных ступил на гулкий металл свободной, способной унести отсюда машины. Руки привычно вцепились в обрезиненные ступени. Кто-то воспользовался подъемником. Главное сейчас было поскорее занять свои места. Пассажирский отсек стоявшего вертикально шаттла также располагался вертикально, так что для занятия места пришлось проявить определенную ловкость. Впрочем, выручали выдвижные площадки. Несколько человек остались внизу, на полу шлюза. Это было вопиющим нарушением всех инструкций и правил, но давно уже было проверено, что так было можно. За годы истории поселения случалось всякое.

Когда возня стихла, пилот без лишних слов дал предупреждающий сигнал. Сомерсет нажал на зеленую кнопку на дисплее персональной консоли – так он сообщил о совей готовности. Тоже сделали и остальные, после чего все традиционно подняли руки с оттопыренными большими пальцами. Пилоту всего этого должно было быть более чем достаточно – пост управления располагал выходным терминалом видеосистемы, позволявшей помимо прочего контролировать также шлюз и грузовой отсек.

Менее чем через минуту после первого сигнала прозвучал второй, дополнившийся уведомлением на дисплее индивидуальной консоли.

Через несколько секунд после появления уведомления по корпусу шаттла пробежала дрожь. Агрегаты начали выть еще до того, как все пассажиры сообщили о готовности.

Небольшие окна бокового остекления превратились в светящие ослепительным белым светом прямоугольники – это включились, пробуя силу, двигатели реверсивных блоков, расположенных по обе стороны в передней части корпуса. Сейчас задачей этих малых двигателей было чуть приподнять корабль, чтобы включение маршевых произошло не у поверхности площадки, а на некотором удалении от нее. Примерно на три корпуса.

Тут разноголосица завывавшего оборудования чуть переменила тон и вместе с тем корабль пришел в движение. Свечение в окнах поменялось в цвете. На деле оно стало несравнимо ярче, но сработали светофильтры. Корабль пошел вверх.

Через полтора десятка секунд в спину дала волна перегрузки. Заработали маршевые двигатели. Свечение от реверсивного блока пропало, словно выключили лампу. Светофильтры тут же отреагировали, открыв возможность наблюдать привычный красный горизонт.

Тут в наушнике раздался недоумевающий голос. Это был диспетчер, дежуривший на одном из постов ракетодрома. Пилот вывел канал внешней коммуникации во внутреннюю связь, сделав прослушивание радиообмена доступным для всех, кто сидел в пассажирских креслах.