Месть

– Ну что, поганец, уроки сделал? – женщина стояла, держась за косяк двери. Бессмысленные глаза, уродливо раскрытый рот и тонкие худые пальцы с черными каемочками ногтей.

– Мама, проходи, проходи… Ложись…

Сын, парень лет двенадцати, подбежал к женщине, и, оторвав руки от косяка, повел ее в комнату.

– Я тебе… паскуда… рожу разобью… Будешь знать, как на мать кричать, – голос женщины слабел, последние слова она уже хрипло шептала.

Парень уложил мать, накинул на нее дырявое покрывало и ушел на кухню. Ворованные дрова горели плохо, от них сильно гудело в трубе. Полуразвалившаяся печь отчаянно дымила.

Ничего. Главное, чтобы в доме было тепло. Завтра в школу, опять слушать нудные объяснения учителей, опять насмешки и оскорбления. Как все надоело.

Парень достал из-за шкафа потрепанную книжку, и скоро перед ним замелькали бесстрашные мужчины с длинными острыми шпагами, жеманные красавицы с причудливыми веерами. Совершенно другой мир распахнул свои сказочные двери.

Из комнаты послышалось громкое икание. Парень вздрогнул и заспешил на помощь. Он знал, сейчас маму будет рвать, рвать долго и безжалостно. В перерывах она будет материться, и проклинать всех, в первую очередь его. А разве он виноват, что появился на свет. Ему даром не нужна такая жизнь. Что он с удовольствием уехал бы куда-нибудь. Найти бы отца. Да мама сама не знает где он.

Утро. Мама трясущимися руками наливает воду. В этот момент она похожа на ведьму. Да она и есть ведьма, до чего себя довела… Э-эх, уехать бы куда… Так возрастом не вышел, да и маму жалко…

Парень сварил картошку, на вопрос матери, почему не в школе, соврал, двух уроков труда не будет.

Мама пригладила всклокоченные волосы, отряхнула платье, и виновато посмотрев на сына, ушла. Все, к вечеру будет такая же или вообще не придет. Ну почему так? Почему не как у всех? Почему?

Часов в десять пришли ребята, достали сигареты и закурили. Говорили о каком-то фильме. Вспоминали подробности, мечтали – вот бы им такое оружие. К обеду они ушли.

Вспомнилось, как они с мамой жили в лесном поселке. По вечерам к ним приходил дядя Гриша, всегда улыбающийся и такой добрый. Тогда мама еще не пила. А потом дядю Гришу посадили. Через два дня мама привела двоих из химлесхоза. Бородатые и страшные, они пили водку и наливали маме. А когда она опьянела, они переглянулись между собой, и один повел маму в комнату. Вот тогда с парнем что-то случилось. Опомнился он в углу комнаты. Он весь дрожал, в руке был маленький топорик. Напротив стоял полуголый мужчина и, держа левую руку на весу, отчаянно ругался. На пол с распластанной руки капала кровь.

Если бы не соседка, парня бы убили. Два озверевших мужика все бы разнесли в доме. Но тетя Таня успела – привела своего мужа, и тот своей двустволкой выгнал мужиков на улицу.

А мама все это время спала.

Пришлось оттуда уехать. Но и здесь мама не могла остановиться. Мужчин, правда первое время не водила – боялась сына. Потом стала посылать его к соседям за чем-нибудь, а сама запиралась. Сколько он часов провел на улице, стуча в двери и окна…

Вечер опускался на заснеженную деревню. Людей на улицах не было. У всех начиналась вечерняя кормежка скотины.

Мама не пришла. Парень снова сварил картошку, достал черствый хлеб, его он таскал со стола, когда мама пировала дома, и прятал.

Поужинав, подтопил печь остатками дров и приготовился спать. Стук в дверь раздался неожиданно. Так не хотелось открывать,

это не мама стучит, он прекрасно знал мамин стук.

– Кто? – парень стоял босиком возле двери.

– Открывай, это я – дядя Толя, – послышался из-за двери глухой голос.

Парню стало нехорошо. Сердце забилось так, что казалось вот-вот и выскочит из груди. Он поспешил за дядей Толей в комнату. Мужчина положил тело на кровать и обернулся к парню.

– Вот…

– Что вот?… – закричал парень.

Широко раскрытыми глазами он смотрел на мамино лицо, обезображенное синяками, и чувствовал, как начинают дрожать коленки.

– Она пьяная? – пролепетал парень.

– Да нет… Она умерла…

– Как умерла… Нет!… Ты врешь! – парень кинулся на мужчину и

начал колотить его слабыми детскими ручонками.

– Понимаешь… я пришел к Пенкиным, она там… мы выпили… я проснулся – никого… твоя мать лежит на койке, ну я к ней, поднимать начал… она, того… не встает… ну я и понял… Мужчина страшно заскрипел зубами и упал на стул.

Время остановилось. Все происходящее было сном. Парень сидел возле мамы и молчал. На кровати лежала не она. Лежал кто-то, но не мама.

Мужчина что-то тихо бормотал, потом вдруг дико выматерился и ушел.

Парень сидел в темной комнате и смотрел на стену. По стене двигались тени – это ветер раскачивал уличный фонарь.

На кровати что-то шевельнулось, парень бросился туда и с потаенной надеждой быстро-быстро заговорил:

– Мама, мама ну что ты… Вставай, вставай я тебя сейчас покормлю… Мы уедем отсюда, уедем, навсегда уедем…

Когда его пальцы коснулись маминого лица, он почувствовал холод, идущий от мертвого тела.

– Нет! – закричал он.

Сидеть на стуле было неудобно, жутко затекала спина, но парень упрямо сидел. Он не мог уйти из комнаты, ему все казалось, что мама сейчас его позовет, и он опять ей поможет.

Под утро он забылся. Серый холодный рассвет обнажал сквозь не занавешенные окна убогое жилище: облезлый шифоньер, покосившуюся старую кровать, и жалкую фигуру парня, прикорнувшего на стуле.

Парень проснулся оттого, что почувствовал взгляд. Он медленно открыл глаза и увидел – мама смотрит на него из-за полу прикрытых глаз.

– Мамка, вставай, – тихо произнес парень.

Сказать-то сказал, а все равно внутри он уже не верил. Жутко было подходить к кровати, но он заставил себя и с трудом дотронулся до маминой руки. Холод. Что-то сжалось в груди и заныло. Хотелось завыть, разбросать все и убежать куда-нибудь…

Бама Маня испугалась парня. Чужие глаза смотрели на нее пронзительно и взросло.

Маму похоронили через два дня. Перед этим приходили два милиционера и мучили парня вопросами. Квартиру у него не забрали, кому она нужна. Она и до них была без ремонта. На парня начали оформлять документы в интернат. Все это затягивалось. Подкармливали его соседи, конечно о школе никакой речи и не шло.

Особенно страшно было ночами. Несколько раз виделась мама. Она приходила из кухни и молча стояла в дверях. Глаза ее были широко раскрыты, и она как будто в чем-то упрекала парня.

Между тем жизнь в деревне шла своим чередом. Выпустили того мужчину, что принес маму. Подержали и выпустили братьев Пенкиных, тех самых у которых пировала мама. Деревня зажила спокойно до следующего случая. Все жители давно привыкли к тому, что в деревне каждые два-три месяца кого-нибудь убивают.

Тихий снег медленно кружился в воздухе. Снежинки сталкивались друг с другом, цепляясь бахромой.

Женщина захотела пить. Она тихонько поднялась с кровати, и пошла на кухню. Она уже ставила ковшик на бак с водой, как вдруг заметила отблески огня. Через занавешенные окна был виден дом, напротив – через улицу. С двух сторон по углам поднимались языки пламени.

Пожар в деревне собирает почти половину жителей. Так и в этот раз, несмотря на глубокую ночь, возле горевшего дома стояла тол-

па женщин и встревожено говорила о пожаре.

Мужчины до прибытия пожарной машины ведрами таскали воду и с размаху бросали ее на стены. Старый деревянный дом горел хорошо. Огонь жадно облизывал почерневшие бревна, густой удушливый дым валил из разбитых окон. Скоро должна была загореться крыша и тогда начнет разлетаться с громким треском шифер.

Братья Пенкины, жившие в доме, стояли, кто, в чем и с остервенением матерились. Они успели выскочить, но из вещей, конечно, ничего не захватили. Да и вещей-то у них не было, вся деревня знала – опойки. Это в их доме «умерла» женщина, так утверждали братья, но в народе говорили другое.

Когда прибыла пожарная машина, дом горел уже со всех сторон. Пожарники быстро раскатывали пожарные рукава, торопились – могли загореться соседние дома.

Метрах в ста от пожара стоял парень. Держась за калитку, он зло приговаривал: «Получили, получили сволочи!»

Морской роман

Моряки на рыболовных судах, особенно на больших, всегда в рейс берут животных. Пожалуй, даже не берут, а они так и живут на судне.

Вот и на нашем траулере, современном белом красавце, жили несколько кошек и собак. Еду им обычно приносили с камбуза, да они и сами частенько навещали его. Для кошек рыболовецкий траулер это что-то вроде кошачьего рая. Многие береговые кошки только мечтают о рыбе, а здесь целый пароход насквозь пропахший рыбой.

Была у нас красавица кошка, сиамской породы. Грация гибкого тела удивительно сочеталась с ледяной независимостью ее чистых глаз. Неторопливая походка, изысканные манеры все говорило о ее знатном происхождении. К ней нельзя было просто подойти и погладить. Проявлять ласку в отношении себя она позволяла только избранным, и уж число их, конечно, было невелико.

Обедая в столовой, мы невольно поворачивались в сторону по-королевски вышагивающей кошечки. Она, чувствуя взгляды, высоко поднимала голову и гордо шествовала мимо нас. В конце прохода она милостиво оглядывалась и снисходительно благодарила за внимание.

Жил еще у нас на пароходе кот Филимон. Ребята часто пели: « Филимон, Филимон алых роз». Модная песня тогда была. Так вот Филимон на песню совсем не обижался. Рыжей масти, здоровый он попал на пароход случайно. Его принесли перед самым отходом в рейс. Обкусанные уши, обгрызенный хвост выдавали в нем бывалого кота.

Сначала Филимон задал трепку беленькому пуделю, который осмелился тявкнуть на него. Потом отлупил еще одного собачонка. К маленькому черненькому котенку, жившему в каюте посудомойки, он отнесся по-джентельменски. Подошел, обнюхал его, легонько шлепнул, так что котенок перевернулся, посмотрел, не ушибся ли он, и на этом все кончилось. Соперников на этом пароходе для него не было.

Внимание Филимона, рыжего разбойника, обратилось на леди кошачьего царства. Сначала он по своей наглой привычке попробовал приударить за кошкой по-простому, по-русски, как выразились моряки. Но не тут то было. Филимон получил такой отпор, какой получал наверно впервые в своей беспутной жизни.

Вся команда наблюдала за этой парой. Развлечений в море мало, и этот спектакль приковал всеобщее внимание.

В общем, первая попытка не удалась. Филимон зализал царапины, приготовился и, сменив тактику, вновь приступил к ухаживаниям. Сейчас он караулил выход королевы. А она ежедневно совершала прогулки по столовой под любопытные и восхищенные взгляды моряков. Как любая женщина, она наслаждалась вниманием к своей персоне. Тем более принадлежала к королевской породе.

Филимон завидев кошечку, выскакивал из укрытия, и, подбегая, начинал хрипло мяукать. Держался он, правда, на расстоянии. Кошечка совершенно не замечала поклонника. Строгая, неприступная она проходила по столовой и скрывалась за деревянной дверью.

Филимон за дверь не выходил, там начиналась ее территория, ее королевство. Он нервно начинал дергать хвостом, затем оглядывался на нас, словно говоря:

– Нет, ну вы посмотрите, что она вытворяет. Цаца, какая…

Потом Филимон резко разворачивался, и, сдерживая злость, выскакивал из столовой.

Нечего говорить, моряки покатывались со смеху, наблюдая кошачью драму. Комментарии, замечания сыпались со всех сторон. Некоторые даже заключали пари: добьется кот своего или нет.

В один прекрасный день королева соизволила перед уходом повернуться и посмотреть на Филимона. Вы не можете себе представить радость кота от этой небрежной милости. Он прямо засветился весь. Ходил по столовой, подняв хвост, и заглядывал всем в глаза.

– Видели! Видели! Она на меня посмотрела!

Дальше события развивались по классической схеме. Скоро прогулки по столовой они совершали вместе. Сиамская кошечка с царственной осанкой и уличный забияка кот.

Шло время. Прогулки прекратились. Где и когда они встречались, мы так и не узнали. Кошечка, как истинная аристократка, не выставляла напоказ свою личную жизнь.

Мы даже и не поняли, что наша кошечка понесла. Просто однажды она вывела на прогулку двух прелестных малышей. Один был в маму, второй – копия Филимон. Такой же рыжий, он все порывался играть, и маме приходилось все время его одергивать.

Как ни странно Филимон остался равнодушен к своим детям. Увидев семейство, он преспокойно отворачивался и подходил к кому-нибудь из моряков.

Котят разобрали по каютам. Кошечка приняла это как должное. Мы вдруг заметили, что поведение ее сильно изменилось. По столовой она просто пробегала, только иногда останавливаясь. В такие моменты уши ее нервно дрожали и поворачивались в разные стороны.

Мы думали, она ищет котят. Но нет. Она искала беспутного Фильку. И вот в столовую входил Филимон. Куда девалась его суетливость, дурные манеры перед нами был вполне порядочный кот. Правда, боевые раны у него не исчезли, но в остальном… Кошечка, это жалко было смотреть, при появлении Филимона, съеживалась, опускала голову и уныло плелась к нему. Равнодушие мужчины к падшей женщине не знало границ. Филимон упорно не замечал ухаживаний кошечки. Она же льнула к нему, терлась своей аккуратной головкой о рыжую шкуру. Моряки, конечно, смеялись, в такие моменты кошечка поворачивалась и смотрела укоризненно и грозно.

Неделю, а то и больше кошечка обхаживала своего бывшего поклонника. Но… Все когда-то кончается, кончился и роман аристократки с простолюдином. В столовой кошечка больше не появлялась.

Дарий

Борис проснулся и долго не мог уснуть, вспоминая и переживая свой сон. Может быть, действительно существует переселение душ? Сон был настолько реален, насколько может быть реальна жизнь. Мысленно он снова перенесся в образы сна.

Он жрец, его зовут Дарий. Вместе с другими такими же молодыми, как он жрецами, Дарий идет по дороге ведущей в горы. Идут молча, говорить в пути запрещено. Впереди, возглавляя процессию, выступают верховные жрецы. Позади течет безликая, серая толпа. В ней много простых крестьян, ремесленников, редко попадаются богатые горожане. Их несут на носилках. Сопровождают богатых целые команды рабов. От толпы до слуха Дария доносится только ровный глухой шум. Дарий впервые участвует в празднестве. Только достигшие определенного возраста имеют право лицезреть великую мистерию.

Пройдена половина пути. Это известие тайком получают от старших. Жара спадает, но все равно, соленый пот разъедает горячую кожу. Все устали. Но в этот день не принято жаловаться и проклинать судьбу – боги могут разгневаться. Люди терпят. Их терпение всосано с молоком матери и воспитано тяжелым образом жизни. Да и сами боги, прежде чем достигли освобождения, много чего претерпели на этой грешной Земле.

Дарий смотрит по сторонам. Дорога сужается. Справа открывается глубокое ущелье. Где-то далеко внизу блестяще сверкает узкая полоска воды. Это горная речушка, весной, превращающаяся в грозный сметающий все на своем пути бурный поток. Поток этот несется со скоростью горного барса.

Слева дорогу подпирает гора. Отвесные стены ее испещрены тонкими трещинами, кое-где пробиваются кустики горных трав. Стены словно предупреждают идущих – отбросьте свои мирские заботы и забудьте о горестях.

К вечеру Дарий, да и не только он еле волочат ноги. А впереди по рассказам долгая бессонная ночь. До рассвета будут длиться богослужения и жертвоприношения.

Голова процессии втягивается в своеобразные каменные ворота. Дарий с опаской глядит на узкий вход, куда могут пройти не более трех человек. Наконец и он проходит ворота. Его глазам открывается небольшая долина со всех сторон окруженная неприступными горами.

Молодых жрецов, готовых к первому посвящению, проводят на каменную площадку. Оттуда долина кажется, почти идеально круглой. Их ставят рядами, так, чтобы они могли все видеть. Народ располагается выше, на пологом склоне горы. Знатные горожане имеют свои места. С тихим шумом они рассаживаются и замолкают.

На склоне горы обращенной к долине находится несколько тысяч человек. Все в ожидании. Разговаривать запрещено. Все рабы остались за воротами. Это священное место.

Дарий во все глаза смотрит на место, где будет проходить служба. Там собираются и готовятся старшие жрецы и их помощники.

День заканчивается. Свежеет. Легкий ветерок обдувает разгоряченные лица и постепенно успокаивает сознание.

Солнце начинает заходить за высокую черную гору. При последнем луче, осветившем на мгновение склон горы и священную долину, проявляется мистический характер праздника. Тысячи людей молча ждут начала. Долина тоже замерла.

Сначала раздается мощный удар десятка огромных барабанов. От этого звука все вздрагивают. Вступает дробный перестук барабанов поменьше. Затем звуки затихают. Остается один маленький барабан. У него удивительный бой, он словно проникает в самую середину головы и свои голосом заполняет ее. Незаметно присоединяются другие барабаны. И вот уже причудливый ритм разносится во все стороны. Громкость боя нарастает и нарастает. Буханье больших барабанов совершенно заглушает высокие и пронзительные звуки мелких. Неожиданно наступает тишина…. В этой оглушительной тишине появляется неземной звук. Он крепнет, и скоро к нему подключаются другие…. Гимн верховному богу ширится и завоевывает священную долину и пологий склон горы. Что-то светлое и радостное начинает подниматься от ног к голове. Никто уже не замечает ярко горящих факелов, что освещают площадку, никто не видит в темноте священную долину. Все внимание захвачено пением жрецов.

Дарий стоит загипнотизированный. Перед его глазами разворачиваются и гаснут прекрасные и удивительные миры. Миры, где нет места злобе и ненависти, где всем управляет свет и невыразимая красота.

В звуки хора вплетаются крики и стоны убиваемых рабов. Для жертвоприношения их несколько месяцев специально готовят, и сейчас они своей смертью искупают грехи всех присутствующих.

Священное пение длится довольно долго. Многие не выдерживают и уносятся в благодатную страну сна.