Он мчался лесом вдоль трассы, чувствуя, как толчки тепла от сердца достают все конечности и наполняют тело пружинистой, молодой силой. И это было, пожалуй, самое приятное светящееся тепло, которое он испытывал лишь у моря, на горячем песке, ибо оно выдавило, вытеснило из души многолетний сумрак и холод ненависти, чего не могло произойти даже в храме. В эти минуты он ни о чем думать не мог, в том числе о последствиях, не включались ни фантазия, ни тем паче аналитическое мышление; сознание казалось чистым и первозданным, как не тронутый ногой черноморский пляж. И только когда оказался за рулем в потоке машин, перед глазами начало рябить и мельтешить, как в телевизоре, если пропадает сигнал вещания. Сначала Корсаков решил, что это дождь, грязная вода с дороги, плещущая из-под чужих колес, и только потом явственно увидел картинку – наверное, ту же самую, что в последние мгновения жизни видел Сторчак, – голубоватые разводы на лобовом стекле, напоминающие распустившиеся белые астры. Теперь стреляли по его машине!

Видение длилось несколько секунд, однако Корсаков резко затормозил, съехал на мокрую обочину. Нет, не стреляют, всё в порядке, и щетки «дворников» успевают обметать пространство, сквозь которое зрима перегруженная дорога…

В это время у него зазвонил телефон – на звонки шефа стояла особая мелодия. Он осторожно поднес трубку к уху и услышал сначала скелетный скрип, зубовный скрежет, шипенье и треск огня. Сквозь эти адские шумы раздался голос – гулкий, как из колодца.

– Меня пытались взорвать и обстреляли, – доложил Сторчак. – Но все обошлось…

Он говорил, как из преисподней!

– Вы где? – машинально спросил Марат.

– На повороте…

Связь прервалась, и опять поплыли перед глазами извилистые сполохи…

– Дьявол! – вслух произнес Марат, еще не выключив телефон.

* * *

Когда гений в наручниках выскользнул из хватки охранников и исчез на лестнице, Корсаков лично сначала обежал весь подъезд до самого верха, поскольку сыщик уверял, что слышал чей-то голос и топот на втором этаже, потом проверил чердак, двор и улицу в обе стороны, но беглеца не обнаружил. И не стал даже напрягать милицейское начальство, чтобы потребовать объявления плана «Перехват» и прочих мероприятий, зная о бесполезности каких-либо действий. Он чуял позыв дать в рожу сыщику, проворонившему Алхимика – под таким псевдонимом проходил гений, – но воспитывать подчиненных во время негласной операции, да еще в подъезде, где и так из-за дверей выглядывали соседи, было бы неуместно.

Как только он подумал, что придется докладывать шефу, у него опять зарябило в глазах.

Семь месяцев работы – четыре потрачены на поиск и три прошли уже в непосредственном контакте с объектом, за ежедневным наблюдением и оперативной разработкой, – оказались напрасными. Оставалась надежда, что личная разведслужба Церковера тайно контролировала последний этап операции и «приняла» бежавшего Алхимика вместе с этой уникальной психологиней. Марат был уверен: ее начальник Филин не мог оставить такую операцию без внешнего надзора и прикрытия. Бывший генерал ГРУ был профессионалом высшего класса, вызывал затаенную зависть, но Корсакова к себе не подпускал, никогда не делился секретами мастерства, и хуже того – будто бы не замечал, хотя в общем-то делали одно и то же дело.

Впрочем, такой оборот был невыгоден для Марата, но уповать уже было больше не на что. Он все время подозревал, а иногда чуял близкое присутствие людей Филина, незримо идущих где-то рядом, как в параллельном мире. Это угнетало, вселяло чувство неполноценности и, напротив, высвечивало недоверие руководства к его работе. Привыкший к подпольной своей деятельности, Оскол конспирировался, даже когда этого не требовалось, доверял только своим разведчикам и аналитикам, говорил ровно столько, сколько надо было для выполнения задачи, и вообще не впускал в свои секретные закрома, а они, по слухам, стояли где-то в непомерных и неисследованных объемах. В девяностых годах он через своих людей, в том числе через Сторчака, попросту скупал или за так добывал на свалках архивы самых разных предприятий, от малозначащих НИИ до оборонных заводов и упраздняемых главков министерств. Доступ к этим архивам имели только сотрудники аналитической группы – некие серые, похожие на Филина, однако продвинутые личности, умеющие держать язык за зубами, но и их, особо доверенных, насчитывалось человек пять. Остальные занимались наукой, используя дозированные материалы, добываемые аналитиками.

После того как Сторчак назначил Корсакова начальником отдела специсследований – иначе сказать, поручил заниматься разведкой и сыском, – казалось, перед ним сейчас распахнутся все тайные двери бывшего НИИ зернобобовых. Иначе он и не представлял, как можно изучать проблему и собирать информацию, не пользуясь первоисточниками. Однако был сразу же поставлен на место, не получив пропуска в зону Д, где царствовал Филин со своей службой и где Оскол прятал свои секреты. Поэтому Марат вынужден был заниматься унизительной бюрократией: писал аналитикам заявки, которые рассматривались руководством, визировались и только потом ими исполнялись.

Четыре месяца Корсаков переписывался с серыми личностями из запретной зоны, хотя сидели они в одном здании, и по зернышку выуживал все, что могло бы вывести на след неведомого тогда, непризнанного и загадочного гения, придумавшего некое топливо.

А началось все с золотой пятидесятикопеечной монеты, которую не могли бы обнаружить ни нумизматы-специалисты, ни состоятельные люди, поскольку современный полтинник за деньги не считали и им не пользовались – банк России выпускал эту монету исключительно для бедных. Так вот, удача улыбнулась подслеповатой бабушке-пенсионерке. Ей однажды дали сдачу в булочной, где она покупала сайки. Тут же, возле палатки, счастливица стала пересчитывать мелочь, а поскольку от старости пальчики были слабенькими, руки – трясущимися, она легко улавливала вес каждой монетки, и эта невзначай выскользнула между пальцев и упала в грязь. Старушка кое-как нагнулась, подняла и опять стала считать, но этот полтинник снова вывалился. Она посетовала на свой возраст – мол, уже и деньги в руках не держатся, – склонилась в другой раз, достала и тут почувствовала, что весит он, пожалуй, как четыре монеты. Придя домой, бабушка надела очки, тщательно осмотрела всю сдачу – нет, полтинник такой же, как все, а тяжелей пятирублевика. Ну и показала денежку соседу, человеку солидному и опытному. Тот сразу уловил разницу, не поленился и пошел в банк, где сразу же установили, что полтинник из золота самой высокой пробы, удивились, конечно, и попытались выкупить по весу, как лом. Сосед догадался о реальной его стоимости, не согласился и поехал в клуб нумизматов. Там монету проверили по всем каталогам, убедились, что золотых полтинников в стране никогда не чеканили, тут же нашли покупателя, который собирал подобные редкости, и сосед принес бабушке десять тысяч рублей двумя бумажками. За сколько на самом деле продал, осталось тайной.

Коллекционер же изучил монету под электронным микроскопом, установил, что она не отчеканена, а отлита по примитивной технологии, но мастерски, причем из золота, которого в природе не существует. Дабы перепродать подороже, он написал статью и поместил фотографии в Интернете.

Корсаков со своими сыщиками ни золотом, ни монетами не занимался, а искал иголку в стогу сена, наугад собирая факты всего необычного, и это было лишь одно из направлений специальных исследований. Золото неземного происхождения (так было заявлено в статье), да еще фальшивый полтинник сразу же привлекли внимание, и брошенный Алхимиком вызов наконец-то был принят. После повторного исследования аналитической группой Осколкова Корсаков выкупил монету аж за семь тысяч евро, затем от нее отрубили частичку и провели спектральный анализ, который и доказал ее странную, неведомую для золота, порошкообразную структуру. То есть драгоценный металл оказался искусственным, полученным настоящим алхимическим способом, что в общем-то и являлось неизвестной нанотехнологией. О топливе пока и речь не шла. Но логика была проста: кто владеет таким искусством, тот вполне может быть причастным и к другим таинственным открытиям.

Как только существование Алхимика было установлено, Корсаков со своей группой принялся отрабатывать версии и направления поиска самого гения, но, отягощенный стереотипом мышления, опоздал на несколько дней: предприимчивые нумизматы уже объявили в Интернете награду в тысячу евро тому, кто принесет золотой современный полтинник. Пришлось исправлять свой промах, обставлять коллекционеров агентурой и вербовать доверенных лиц из их среды.

И монеты понесли! Занимались розыском диковин не банковские служащие – в основном подростки, студенты, торгаши и старики, которые тащили не только деньги, но и всякую всячину. Тысячи школьников носились по Москве, всюду выменивая полтинники, которые сразу же поднялись в цене. И мало того, было выявлено несколько фальшивых, грубовато отчеканенных из золота 585-й пробы – чуткий рынок уже откликнулся на конъюнктуру.

Таким образом было найдено еще два настоящих, а счастливчики – мальчишка и юная кассирша – тщательно допрошены. Первую монету бабушке дали в булочной на Садовой-Кудринской, вторая и третья были обнаружены в Ясеневе и на станции метро «Баррикадная». То есть две оказывались, по сути, из одного места! Это уже было кое-что, еще бы одну – и можно все внимание сосредоточить на Пресненском районе.

Но прошел месяц, и, видимо, интерес к старательству среди населения резко упал как бесперспективный, попытки вновь пробудить ажиотаж через Интернет успеха не приносили. Работать же в банках, где монеты уже обезличены, не имело смысла, да и такую мелочь редко сдавали – больше всего она таскалась по карманам детей и бедноты. Корсаков лихорадочно искал новые способы выявления Алхимика и чувствовал, что не догоняет, ничего оригинального в голову не приходит, а перед глазами рябит, когда докладывает Сторчаку о проделанной работе.

И тут опять помог случай: в одну из ювелирных мастерских обратилась девушка с просьбой установить, из какого материала изготовлена на вид старинная, высокой художественной работы женская гребенка. Там провели экспертизу и установили – серебряная, но отчего-то покрытая сверху монетным никелем. Агентурная информация пришла через третьи руки, и именно этот камуфляж насторожил, ибо золотые полтинники Алхимик тоже прятал под томпак. Мастерскую разыскали, довольно легко установили заказчицу, но она сначала наотрез отказалась гребенку продавать. И пришлось запускать к ней самого Церковера. Тайну сделки он не раскрывал, однако гребенку заполучил, а его аналитики по-варварски отрезали часть одного зубчика, провели исследования и доказали: серебро имеет ту же порошкообразную структуру, что и золото монет, а орнамент венца таков, что Фаберже отдыхает.

Оскол самолично взял бывшую владелицу в оборот, возил по ресторанам, обещал подарить тур в Индию, и в результате она указала на человека, подарившего ей бесценную «безделушку», сказав, что это китайский ширпотреб.

Этот человек пел в подземном переходе на Пушкинской…

С девушкой договорились, что она за определенную плату вернет гребень и станет присматривать за певцом. Кроме того, приставили еще несколько агентов и службу наружного наблюдения, отслеживая каждый шаг гения и этой завербованной девицы.

Когда Алхимик был выявлен, Корсаков взялся за дело сам, для чего по тщательно разработанной легенде заключил официальный брак со спецагентом, сменил номера телефонов и поселился у объекта над головой, в том же доме по улице Заморенова. И перестал существовать для всего остального мира, даже ни разу не позвонил управляющему в Болгарию, чтобы не бередить душу, хотя тот наверняка пытался его достать – заканчивалась доверенность, и подходило время платить налоги на недвижимость, оформлять в инстанциях три квадратных метра земли в аренду, чтоб напрямую можно было ходить к морю.

Для подбора кандидатки на роль своей жены и будущей любовницы гения он провел настоящий кастинг: следовало отыскать такую, которая непременно понравится привередливому певцу из перехода. Вкусы его Марат изучил, когда отрабатывал осчастливленных подаренными гребнями девушек, и вроде бы имел представление, перед чем не устоит и на что соблазнится Алхимик. Но, уподобившись режиссеру, он отсматривал специальных агентесс и не мог выбрать. Все оказывались с каким-нибудь изъяном: то волосы коротки, то взгляд пустой, то манера поведения слишком наигранна, неестественна. Это не считая одного общего недостатка, явно продиктованного современной модной «модельностью», – некой внутренней распущенности и вульгарности. Впрочем, и профессия накладывала свой отпечаток, поскольку агентессам приходилось играть чаще всего дорогих, валютных проституток и сговорчивых секретарш. Сторчак поторапливал, ворчал – дескать, ты что, и в самом деле хочешь жениться, коли так долго ковыряешься? – однако Марат просил подождать, доказывая, что напарница должна сыграть ключевую роль в операции, и ехал на очередное свидание где-нибудь в кафе.

В Юлии он сразу же увидел то, что искал, и даже у самого́ что-то затлело в душе. Она напоминала чуткую дикую птицу, особенно когда распускала длинные, ниже пояса, пепельные волосы, спадающие на плечи чуть волнистым пенным потоком. Будучи в задумчивости, она куталась в них, словно в плащ, а иногда волосы непонятным образом оживали, превращались в трепетные крылья, и сама Юлия в такие мгновения, казалось, способна взлететь. В Москву она приехала из северного провинциального города, мечтала поступить на актерский во ВГИК, имея амплуа романтической героини, но провалилась на экзаменах и пошла учиться на платные подготовительные курсы, где и была завербована спецслужбами. В серьезных операциях участия она еще не принимала, проходила первоначальную подготовку и привлекалась в качестве обслуги на правительственных мероприятиях – меняла стаканы с водой на трибуне, подавала бутылки с напитками в президиум и принимала цветы после вручения. Девочка на побегушках давно уже созрела для более важных ролей, поэтому к предложению Марата отнеслась с восторгом, сама себе придумала имя Роксана и стала учиться на практике искусству нравиться гениям.

А гений поначалу на нее внимания не обращал, видимо соблюдая нравственные принципы соседства, и все старания, намеки агентессы оказывались незамеченными, либо Алхимик научен был тщательно таить свои чувства. И вообще, Корсакову чудилось, что он подкрадывается к жар-птице: одно неосторожное движение – и поминай как звали.

Так оно и случилось…

Марат ничуть не сомневался: операция планировалась верно, не раз прорабатывалась старыми экспертами из службы безопасности, которые зубы съели на подобных играх. Подъезд и прилегающая к дому территория были увешаны камерами слежения, о которых гений не подозревал; одну удалось спустить к нему в квартиру через отверстие в железобетонных перекрытиях; рядом с люстрой на его кухне, в вентиляции, стояли специальные газоанализаторы. Корсаков сам наблюдал за Алхимиком во время его чудотворств, и хоть и смутно – люстра ослепляла видеоглаз, – но видел, куда примерно тот прячет материалы и оборудование, видел, как колдует возле тигельной печи, плавит монеты, варит серебро, отливает гребни, которые потом раздаривает девушкам в подземном переходе. Руководство все настойчивее предлагало проникнуть в квартиру, когда объект поет в переходе, и взять образцы химреагентов, а главное – топлива, однако Корсаков, единственный владевший ситуацией, отговаривал, продолжая досконально отслеживать его технологии. С помощью одной только камеры сделать это было невозможно, а входить в жилище, конечно, опасно: Алхимик вел себя очень осторожно, реагировал на любое изменение обстановки. Его квартирной хозяйке заплатили хорошие деньги, чтобы она, в очередной раз получая квартплату, внесла и поставила на кухонный стол керамическую вазу с вмонтированным управляемым видеоглазом большого разрешения. Объект сразу же ее заметил и, даже не рассматривая, убрал в нижний шкаф с глухими дверцами. В следующий раз камеру вмонтировали в горшок с кактусом в надежде, что он поставит цветок на кухне, – он поставил в гостиной и задернул занавеской.