© Сергей Степанов-Прошельцев, 2023

ISBN 978-5-0059-6490-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Конечной остановки нет

 
* * *
Было мне порой совсем не весело,
и нарыв души не заживал;
вывела меня из равновесия
гробовая эта тишина.
 
 
Ждёт меня давно дорога дальняя,
Родственники, видимо, не ждут.
Я как будто в зале ожидания,
в царстве засыпающих минут.
 
 
Этот зал — сплошная неудобица,
но другого места не найти,
да к тому же поезд не торопится —
заплутал, наверное, в пути.
 
 
А вокруг – лишь только ночь глубокая,
заслонили облака звезду
Я как поезд, тоже где-то около,
около того, что не найду.
 
 
Запоздало напрочь отправление,
мне теперь не обрести покой —
не спасёт оно от отравления
вязкою плацкартною тоской.
 
 
Но вагон бесшумно с места трогает,
обложной расплёскивая гул.
Я отравлен навсегда дорогою,
словно цианида глотанул.
 
 
Прошлое забылось и отброшено,
жизнь мою сам чёрт не разберёт.
Ничего тут, в общем, нет хорошего,
кроме продвижения вперёд.
 
 
* * *
Ночное бра уже погасло,
повсюду тьма,
но я не поменяю галса,
хотя шторма.
 
 
Не Крузенштерн я и не Беринг,
не Хейердал,
мне не открыть желанный берег,
я и не ждал.
 
 
Не надо верить, что всё просто,
не тот посыл.
И этот неизвестный остров
другой открыл.
 
 
Я не дорос ещё до счастья.
Сдаётся мне:
кто понаглее да рукастей,
те на коне.
 
 
* * *
Я любимых своих навсегда покидал,
не прощаясь, — так легче снести
боль потерь, и опять я лечу в никуда,
в непонятку, в неясность, в нестык.
 
 
Я не знаю, куда раз за разом свалю,
где чужое мерцанье огня.
Покидаю родню, покидаю свою
безысходность вчерашнего дня.
 
 
И пусть ветер тревоги всё время крепчал,
превращаясь в рокочущий шквал,
я броженье его своенравных начал
лучше всех на Земле понимал.
 
 
Я упрям и заносчив бывал, словно мул,
подневольный не жаловал труд.
И я в жизни своей, подражая ему,
Упирался, когда запрягут.
 
 
А печаль пусть сгорит,
как коряга, в костре,
что с того, что я не именит?
Мы меняемся все, и с годами острей
эта жажда себя изменить.
 
 
Пусть удача опять
ускользнёт, как налим,
пусть всему есть на свете черта,
но так сладостно стать
неизвестно каким,
но совсем не таким, как вчера.
 
 
* * *
Я не изведал торных троп,
и напролом я лез
в остервенение ветров,
сорвавшихся с небес.
 
 
А ночь была темней сурьмы,
морозом просквозив,
и я катил свой ком судьбы
послушно, как Сизиф.
 
 
Но я не мог умом дойти,
в свои семнадцать лет,
что не найти во тьме пути,
когда дороги нет.
 

САНЧАСТЬ

 
Вдали от всех насмешек и похвал,
в плену улыбок санитарно-женских
я от всего земного отдыхал
в оазисе внезапного блаженства.
 
 
Я забывал здесь, что такое зло,
что есть весна, что скоро будет лето,
и я парил, почти как НЛО,
над сонным миром, не узнавшим это.
 
 
Я абсолютно был тогда здоров,
но я страдал синдромом странной боли:
я был пришельцем из других миров,
всего лишь только странник, и не боле.
 
 
Пойму я это позже, не сейчас,
и это будет, кажется полезней:
ведь тот оазис с вывеской «Санчасть»
спасал меня совсем не от болезней.
 
 
Спасал он лишь от всяческих забот,
от липких будней топкого болота.
Я чувствовал, что в путь меня зовёт
бродяжий дух свободного полёта.
 
 
* * *
Не нужно искать мотивы,
начало любых начал:
мы – дети Большого взрыва,
и всех нас огонь зачал.
 
 
Никто и не знает толком,
как выжить внезапно смог
в кромешной ядерной топке
зелёный живой росток.
 
 
И я, непрямой потомок
того живого ростка.
не выношу потёмок,
но мало света пока.
.
* * *
Неба туга чалма,
месяц – ночной пастух.
Красной звезды алмаз
словно кровью набух.
 
 
Это совсем не сон.
В толк никак не возьму:
вроде, пророчит он
гибельную войну,
 
 
где уступить врагу
проще, чем победить.
Жаль мне, что не могу
это предотвратить.
 
 
Видно, пришла пора
точку поставить здесь:
чёрного зла дыра
мир наш проглотит весь.
 
 
* * *
Яркий сноп электрических гроз
над троллейбусом вспыхнет дугой.
Он – последний. И снова — мороз,
снова ветер с колючей крупой.
 
 
Никого — ни людей, ни машин,
погружается город во тьму.
Я, как сторож на складе, один
выхожу. Для чего — не пойму.
 
 
Ветер в ноги сугроб мне надул.
Этот ветер, как я, одинок.
Может, в нём себе друга найду,
что никак отыскать я не мог?
 
 
* * *
Всё, что теперь, — подобие обрата,
а это – поражение, разгром
Пока не поздно, поверни обратно,
пока не поздно, думай о другом.
 
 
Ведь то, что было, улетело дымом,
забылось, как сварливый птичий грай
Нельзя, наверно, быть непобедимым,
когда ты знаешь сам, что проиграл.
 
 
Что впереди? Не очень-то и много:
быть может, только пот стереть со лба,
и эта, вся в колдобинах, дорога,
извилистая, как твоя судьба.
 
 
* * *
Мне судьба сдаваться не велела
колдунам, врачу и палачу,
я скриплю, как старая телега,
но ещё куда-то я качу.
 
 
От былого – только лишь воронка,
как от взрыва динамита след.
Как боец невидимого фронта,
я без отличительных примет.
 
 
Из меня не делали колосса,
я платил налоговый оброк,
и буксуют лысые колёса
в липкой хляби мартовских дорог.
 
 
Я привык давно к засилью вьюги,
это обнаружилось не вдруг:
я сверну на север, если флюгер
повернул решительно на юг.
 
 
Ничему-то я не научился,
вновь душа настойчиво зовёт
в край, где всё всегда предельно чисто
и прозрачно, словно первый лёд.
 
 
В путь! Осталось вроде бы немного,
и не ждут ни слава, ни хула,
только не кончалась бы дорога,
только бы в тупик не привела.
 
 
* * *
Неправда, я не баламут,
меня надежда лечит:
быть может, крылья прорастут,
они расправят плечи.
 
 
Не стал я фоном для икон,
гарантом дел победных,
но я не преступлю закон,
не украду у бедных…
 
 
Проходит так за годом год,
ждал от судьбы я милость,
но всё, увы, наоборот
намеренно случилось.
 
 
Я на изломе был крутом,
где поджидала старость.
Но не тоскую я о том,
чего мне не досталось.
 
 
И путь не изменялся мой,
финал его не розов:
жизнь – это ветер штормовой,
помноженный на грозы.
 
 
Но там, где молний хоровод,
судьбе я не потачу:
я знаю, что ещё сверкнёт
надежда на удачу.
 
 
* * *
Октябрь метлою елозит,
простуженный ветер осип,
и осень кровавые слёзы
роняет у скорбных осин.
 
 
Пусть в жизни не узнано много,
но пусть будут новые дни,
как эта без края дорога,
как встречные эти огни.