Несмотря на то, что многие военные организации, включая казачьи, признали главенство в. кн. Николая Николаевича, объединяться они не спешили. Из крупных организаций бывших военных в Харбине о своем подчинении великому князю высказались Офицерский союз и Восточный казачий союз, а также сформированная при ХКПРБ Забайкальская казачья станица. Инициатором создания станицы был генерал Шильников, освобожденный в начале 1925 г. из китайской тюрьмы и сразу же взявшийся за консолидацию забайкальского казачества. В руководство станицы, первоначально насчитывавшей около 120 человек, вошли бывшие соратники Шильникова – генерал-майор П.М. Закржевский^[240] (член правления) и полковник Трухин (секретарь) [Русская военная эмиграция, т. 7, с. 557; BAR. ROVS Papers, box 68, f. Far East to Central Office (1927–1931)].

О своей ориентации на в. кн. Николая Николаевича заявил харбинский Окружной совет Объединенных монархических организаций Дальнего Востока и Сибири под руководством Д.В. Мурзаева. В феврале 1925 г. Окружной совет учредил Военный отдел для разработки вопросов, связанных с подготовкой борьбы с красной властью в России. Отдел, вероятно, возглавлялся генералом Косьминым. В обязанности Военного отдела входили регистрация и объединение всех военных группировок, входивших в объединение Совета; учет сил военных группировок по их численному составу, родам оружия и боеспособности; регистрация командного состава военных группировок не только входящих в объединение, но и известных Военному отделу; сводка сведений о нравственных и служебных качествах командного состава; назначение и утверждение на командные должности во все военные группировки, входящие в объединение; военная агентура и агитация [Русская военная эмиграция, т. 7, с. 95, 96].

В целом «николаевской» ориентации придерживались и более мелкие объединения: Союз Георгиевских кавалеров, Союз офицеров гвардии, Семья артиллериста, Кают-Компания, Харбинское отделение Комитета борьбы против III Интернационала – организации Обера, созданной в Европе в 1924 г.

Уже во второй половине 1925 г. в Харбине оформился «николаевский» актив в составе генералов Бордзиловского^[241] (председатель Офицерского союза), Сычева^[242] (один из руководителей Восточного казачьего союза) и Шильникова. Генерал Плешков, как глава Маньчжурских воинских групп, играл скорее декоративную роль.

Офицерский союз, ВКС и Забайкальская казачья станица имели непосредственное отношение к деятельности белопартизанских групп в районах ст. Маньчжурия, Сахаляна, ст. Пограничная и в Трехречье. Главными претендентами на руководство партизанским движением, ориентированном на Забайкалье и Приамурье, являлись генералы Шильников и Сычев. Важную роль в получении секретной информации, выправлении необходимых документов и осуществлении связи между Харбином и периферией играли члены военных организаций, служившие в китайской полиции.

В Шанхае сторону в. кн. Николая Николаевича приняли Союз служивших в Российских Армии и Флоте и Казачий Союз. В то же время, признавая великого князя в качестве Верховного Вождя, Казачий Союз в делах невоенных предпочитал сохранять самостоятельность, заявляя, что «по своим казачьим вопросам остается со своей казачьей программой» [ГАРФ, ф. Р-5963, оп. 1, д. 24, л. 37 об]^[243]. Ряд военных организаций, существовавших в Мукдене, Тяньцзине, Дайрене, Циндао также приняли «николаевскую» ориентацию. Это относилось к мукденскому Союз военнослужащих, тяньцзинским ССРАФу и Оренбургской казачьей станице. В Дайрене первое «николаевское» военное объединение – Военный кружок – было создано только осенью 1927 г. в составе 12 человек (генерал-лейтенант Забайкальского казачьего войска Д.Ф. Семенов, генерал-лейтенант Оренбургского казачьего войска В.М. Панов, генерал-майор Забайкальского казачьего войска К.В. Ловцов, полковники Л.Л. Жирар де Сукантон и Яковлев, и др.). Руководил кружком генерал Ханжин [Там же, ф. Р-5826, оп. 1, д. 146, л. 74 об].

Членский состав «николаевских» военных организаций в Китае был представлен преимущественно бывшими русскими офицерами и отдельными нижними чинами, принимавшими участие в Гражданской войне вплоть до ее последнего этапа в Приморье (1921–1922), главным образом «каппелевцами», а также частично «дутовцами», «анненковцами» и другими атамановцами. «Семеновцев» среди «николаевцев» было немного, значительно больший процент «семеновцев» входил в организации легитимистов.

Авторитет в. кн. Николая Николаевича признавали не только бывшие военные, но и представители старой российской администрации, в том числе генерал Хорват, постоянно проживавший в Пекине^[244].

Единственной территорией Китая, где влияние «николаевцев» и «кирилловцев» практически не ощущалось, а русские военные организации существовали почти автономно, являлся Синьцзян. Среди «китайских документов» в архиве РОВС есть лишь одно письмо от подполковника Папенгута, главы местного Офицерского союза, с предложением переправить святыню Оренбургского казачьего войска, икону Табынской Божьей Матери из Китая в Европу [Там же, д. 153, л. 23, 23 об]^[245]. Положение бывших русских военных и вообще эмигрантов в Синьцзяне хорошо иллюстрирует письмо бывшего российского консула в Урумчи А.А. Дькова к в. кн. Николаю Николаевичу от 1928 г.: «Ныне нас осевших в Урумчи православных свыше ста человек. Все перебиваемся кое-как, заработка нет… Один полковник в Кульдже – Петров с семьей бедствует, но не расстается все еще со своими погонами. Другой – есаул Попелявский, с гордостью все еще носящий погоны честные офицерские, сидит в тюрьме вот уже семь лет». Полковник Жетанер^[246] практически ослеп из-за глазной болезни. Дьяков просил помощи в освобождении из тюрьмы Попелявского и переправке указанных офицеров в Северный Китай [Там же, л. 316, 324].

В Кульдже в 1926 г. находилось не менее 300 бывших военных (около 50 офицеров). Большая часть из них были зарегистрированы в советском консульстве и надеялись возвратиться домой. Некоторые из бывших военных сотрудничали с советской разведкой. К наиболее активным белогвардейцам и вредным элементам советская сторона относила подполковника Папенгута, полковника Вяткина (старшина эмигрантской общины)^[247], капитана Д.К. Шелестюка, есаула Лясковского, поручика Мамарова, сотника Франка, ротмистра Мадрыкина [АВПРФ, ф. 0100, оп. 10, п. 131, д. 92, л. 47–52]. Здесь же в Кульдже и ее окрестностях продолжали существовать два русских военных объединения, представленных в основном членами бывшего отряда атамана Дутова. Это возглавляемый подполковником Папенгутом Офицерский союз, насчитывавший в 1928 г. 120–130 человек, и группа войскового старшины Ткачева в составе не более 35 человек. После смерти Ткачева в 1926 или 1927 г. группу возглавил сотник И.В. Могутнов (бывший офицер 1-го Оренбургского казачьего полка личного отряда атамана Дутова, 1921–1922) [Наземцева, 2013, с. 117].

Генерал Бурлин, начав работу по объединению военных организаций после отъезда генерал Лукомского, совершил в 1925 г. две поездки по городам, в которых имелись организации военных. Однако ни Харбин, ни зону КВЖД он так и не посетил, по-видимому, опасаясь советской разведки. Поездки Бурлина были не очень успешными из-за неопределенности его статуса, поэтому он в дальнейшем неоднократно обращался к Лукомскому, поднимая вопрос об официальном утверждении своих полномочий [ГАРФ, ф. Р-5826, оп. 1, д. 139]. Тем не менее, центр, как это видно из письма Лукомского генералу Глебову, только в мае 1926 г. официально объявил, что Бурлин является помощником уполномоченного в. кн. Николая Николаевича на Дальнем Востоке, столкнувшись с тем, что большинство организаций отказывались признавать Бурлина, считая его самозванцем [Там же, д. 143, л.185]. Возможно, в Париже опасались как бы Бурлин, получив особые полномочия, не объявил себя новым «атаманом».

Пребывание Бурлина в Шанхае в ноябре 1925 г. вызвало демарш со стороны «кирилловцев». Группа морских офицеров во главе с контр-адмиралом Безуаром выступила в одной из шанхайских газет с открытыми выпадами против в. кн. Николая Николаевича. По мнению Гроссе, выступление Безуара было секретно инициировано атаманом Семеновым, недовольным «посягательством» Бурлина на «будущие» японские деньги Семенова. Событие не осталось без внимания иностранных властей Международного сеттльмента. Безуара призвали к ответу за то, что его группа, ранее выпрашивавшая у англичан средства на ведение антисоветской «боевой» работы в Китае, теперь «расстраивает единство русского офицерского союза, подготавливающего активное выступление против красных русских по директивам в. кн. Николая Николаевича». Безуар был вынужден давать объяснения и извиняться [Русская военная эмиграция, т. 7, с. 123–125]. Нужно отметить, что метод провокаций и политических демаршей был излюбленным средством борьбы легитимистов против более авторитетного и многочисленного «николаевского движения», как в Европе, так и в Китае.

В январе 1926 г., уйдя (возможно, будучи уволенным) со службы в полицейском управлении Ханькоу, Бурлин вплотную занялся «объединительной политикой». Себе в помощники Петр Гаврилович взял генерала Лебедева, отношение к которому в военной среде было не лучшим, но никого другого Бурлин привлечь не мог, так как не было денег платить жалование, а Лебедев по каким-то причинам готов был работать безвозмездно.

Отсутствие сколько-нибудь серьезного финансирования антисоветской работы было камнем преткновения для антибольшевистского движения. Бурлин не входил в руководство ни одной из военных организаций (Лукомский считал этот момент положительным), часть денежных ресурсов которой мог бы использовать на нужды объединения. Личные финансовые дела генерала были также весьма плачевны – заштатные деньги, полученные им после увольнения, быстро заканчивались, работы он не имел, жена была больна и не могла работать так, как раньше. К тому же на руках у Бурлина была трое сыновей детского возраста [ГАРФ, ф. Р-5826, оп. 1, д. 139, л. 23]. От полного краха спасали только небольшие денежные субсидии от Литвиновой [Там же, д. 140, л. 270]. В связи с отсутствием средств Бурлин просил у Лукомского разрешения оставлять в своем распоряжении часть сумм, собираемых для Особой казны [Там же, д. 139, л. 43, 44]. Но центр лишь один раз передал генералу небольшую сумму – часть денежного сбора Патриотического вечера, организованного активной общественницей Шанхая Принс в 1926 г. Эта сумма составила всего 485 китайских долл. [Там же, л. 21].

По приезду в Шанхай в начале 1926 г. Бурлин застал здесь ожесточенную грызню между различными эмигрантскими организациями и отдельными эмигрантскими деятелями. Выступая в качестве своеобразного арбитра, генерал пытался примирить Гроссе, которого считал «человеком дельным и полезным работником» [Там же, л. 37], и Комитет защиты прав^[248], генерала Глебова и полковника Казакова, атамана Дальневосточной казачьей станицы^[249], повлиять на полковника Колесникова, мелочно конфликтовавшего с журналисткой Марией Звездич (Е.К. Гедройц)^[250]. Но добиться большого успеха ему не удалось [Там же, л. 37, 40]. И самое главное, ни от руководства ССРАФ, ни от руководства Казачьего Союза, двух крупнейших военных организаций Шанхая, располагавших относительно неплохой материальной базой, Бурлин кроме обещаний никакой поддержки не получил. Ни Вальтер, ни Шендриков ни о какой активной антибольшевистской работе и не помышляли.

В Шанхае Бурлина застала телеграмма из Мукдена от генерала Томашевского, служившего военным советником у Чжан Цзолиня. Томашевский срочно вызывал Бурлина в Мукден, так как в связи с конфликтом между советским руководством КВЖД и властями ОРВП решался вопрос о поддержке белых и создании из их числа новых воинских формирований. Но вскоре конфликт разрешился и китайцы от своих намерений отказались [Там же, л. 52].

Находясь в Мукдене, Бурлин несколько раз встречался с генералом Хорватом, жившим на квартире генерала Клерже. Хорват выражал свою готовность содействовать помощнику уполномоченного великого князя в объединении эмиграции [Там же, л. 34]. Но дальше слов дело не пошло. Кроме того, в период китайского нового года Бурлин посетил Харбин, где пробыл три недели. Описывая свою поездку Лукомскому, генерал отмечал, что в Харбине все еще чувствуется сильное переживание железнодорожного конфликта, поскольку все ожидали прихода красных. Белых конфликт застал врасплох. Неподготовленными оказались и Офицерский союз и примкнувшие к нему молодежные организации – мушкетеры и крестоносцы, и даже офицеры Корпуса Императорской Армии, хотя и были частично мобилизованы, «но все их мероприятия проходили не вполне гладко, чувствовался в плане самообороны недостаток продуманности». Оружия у белых совсем не было и хотя оружие в минуту необходимости обещали дать китайцы, но и здесь вопрос не был до конца решен [Там же, л. 29].

В Харбине Бурлин имел ряд встреч с руководителями военных организаций, не выказавшими, однако, особого стремления считаться с неофициальным помощником уполномоченного великого князя. Генерал Плешков, которому Бурлин передал письмо от Лукомского, где указывалось, что Бурлин имеет независимость в работе и не подчиняется главе Маньчжурских воинских групп, был этим не очень доволен. Независимость Бурлина вызвала особое неудовольствие у «юного окружения» Плешкова [Там же, л. 30], в состав которого входили полковник А.А. Тихобразов, ротмистр П.П. Квятковский и др.

Во время встречи Бурлина с генералом Сычевым последний высказал опасения относительно деятельности генерала В.Д. Косьмина^[251], стремившегося подчинить себе Окружной совет Объединенных монархических организаций и возглавить национальную работу на Дальнем Востоке, в том числе, перетянув на свою сторону эмигрантскую молодежь – мушкетеров и крестоносцев. Реальной подоплекой этого недовольства, как отмечал Бурлин, являлась боязнь Сычевым конкуренции со стороны Косьмина в подпольной работе в Амурской области, которую тот собирался вести с опорой на есаула Черных.

Бурлин, у которого не получалось «сработаться» с «харбинской тройкой», явно симпатизировал Косьмину, своему однокашнику по Военной академии. Осознавая, что Косьмин «резкий, нервный, властный, неуживчивый человек, увлекающийся и способный натворить такой каши, которую трудно потом расхлебать», и критикуя его по-солдатски прямолинейные действия в отношении Окружного совета, где Косьмин занял пост вице-председателя, помощник уполномоченного великого князя, тем не менее, считал его наиболее энергичным сотрудником, который при «известном неослабном руководстве» может принести пользу. Поэтому, заявляя Лукомскому, что работа Сычева, в конце концов, сведется к бесполезной переписке и выпрашиванию денег, Бурлин дал Косьмину поручение принять на себя руководство деятельностью есаула Черных по амурскому направлению [Там же, л. 22]. Кроме того, руководители Союза мушкетеров, посетившие Бурлина в Харбине, заявляли свое желание иметь Косьмина своим руководителем военной подготовки, в чем генерал никаких препятствий не видел [Там же].

Другим активным антибольшевиком в Харбине, к которому Бурлин проявил интерес, считая, что его можно использовать в работе, являлся генерал Андогский. Однако репутация Андогского в военной среде была далека от безупречной^[252]. К тому же против него выступал Косьмин. Косьмин, по словам Бурлина, демонстрировал ему копию письма Андогского к начальнику Красной Академии Генштаба П.П. Лебедеву с предложением сотрудничества [Там же, л. 31]. Обвинения в адрес Андогского в связях с большевиками, в то время не имевшие серьезных доказательств, теперь подтверждаются сведениями из архивов советской разведки. Андогский действительно сотрудничал с советскими агентами, но поскольку его информация была признана неактуальной, связи с ним решено было прекратить [Алексеев М., 2010, с. 358].

Итак, «объединительная» политика Бурлина в Харбине выглядела по меньшей мере странно. Не сумев выстроить отношения с наиболее авторитетными фигурами, руководителями крупных военных объединений, Петр Гаврилович сделал ставку на своего рода «маргиналов», способствуя тем самым дезорганизации деятельности военной эмиграции. На некоторое время главным сотрудником в Харбине для Бурлина стал генерал Косьмин. Чтобы не оглашать характер своих связей с Бурлиным Косьмин просил направлять ему письма через Н.А. Остроумова, но не через Плешкова и Бордзиловского [ГАРФ, ф. Р-5826, оп. 1, д. 140, л. 380, 381].

По итогам своей поездки Бурлин рекомендовал Лукомскому ввести назначаемых начальников офицерских организаций вместо выборных, что «не оттолкнет, а скорее привлечет больше членов в сами эти организации» [Там же, д. 139, л. 43]. Возможно, тем самым он стремился продвинуть в руководство военными объединениями «своих» людей, но и эта инициатива ни к чему не привела. Официальное утверждение приказом в. кн. Николая Николаевича в 1926 г. генерала Вальтера в его должности председателя шанхайского ССРАФ, для Бурлина, который сообщал в Париж (такая же информация поступала и из других источников) о слишком высокой активности Вальтера в политическом противостоянии в Шанхае и его трениях с иерархами церкви^[253], стало разочарованием.

Стремясь привести к единообразию и активизации жизни организаций военной эмиграции, Бурлин разработал инструкцию по созданию военных гарнизонов в Китае на базе десяти территориальных воинских групп: Шанхайской (город Шанхай и окрестности), Тяньцзинской (города Тяньцзин и Пекин, и их окрестности), Ханькоуской (город Ханькоу и его окрестности), Циндаоской (город Циндао и его окрестности), Мукденской (города Мукден, Дайрен, Порт-Артур и их окрестности), Чанчуньской (город Чанчунь и ст. Куанченцзы), Харбинской (город Харбин с его окрестностями и южная ветка КВЖД до ст. Куанченцзы), Восточной (населенные пункты восточной ветки КВЖД), Северной (населенные пункты по западной ветке КВЖД от Харбина до ст. Бухэду и населенные пункты в сторону реки Амур) и Западной (населенные пункты западной линии КВЖД от ст. Бухэду до границы с Забайкальем). Начальники групп должны были подбираться из числа «старших и энергичных воинских чинов», проживавших в данной местности, утверждаться по ходатайству представительства в. кн. Николая Николаевича на Дальнем Востоке и подчиняться непосредственно представительству.