Глава 2. Первая встреча с Яковом

Ночь не принесла облегчения. Лежа в темноте, Димка чувствовал, как что-то пронизывает его сознание – едва заметное, но неизбежное, как укол иглы.

Комната была пуста. Стены – знакомые, потолок – тот же, что он видел каждую ночь с детства, пронизанные паутиной трещинок на побелке, чем-то напоминающие контурную карту. Но ощущение не исчезало. Оно шевелилось на границе восприятия, словно кто-то оставил в его голове крошечную занозу, и та начинала двигаться, стоило ему закрыть глаза.

Он перевернулся на бок, стараясь сосредоточиться на чем-то другом, но мысли возвращались к тому взгляду.

Яков. Не просто человек.

Тот взгляд… не было в нем ни злости, ни доброжелательности. Только чистое, бесстрастное наблюдение. Как будто Димку не просто видели – его читали, вскрывали, анализировали, как опытный врач изучает рентгеновский снимок.

Сердце вдруг замедлило ход, забившись глухо, как будто в груди стало тесно. Он глубже вдохнул, но ощущение взгляда не исчезло.

Кто-то смотрел на него.

Бросив резкий взгляд через плечо, он увидел только темноту комнаты. Все было на своих местах. Стол, учебники, сложенные на подоконнике, куртка, небрежно перекинутая через стул.

Но тень в углу казалась глубже, чем должна быть.

Он не мог это объяснить, но чувствовал всем нутром. Там, в углу, где раньше не было ничего, теперь было… нечто.

Грудь сжалось, как перед падением в бездну.

Моргнув, он снова посмотрел туда. Всё было прежним.

Но он уже не мог убедить себя, что ему показалось.

Он закрыл глаза, но мысли не отпускали.

Церковь. Этот город. Почему храм вообще существует?

В СССР храмы не поощрялись. Их сносили, перестраивали в клубы, склады, административные здания. Но здесь… храм стоял. И никто не мешал.

Власти молчали. Никто не задавал вопросов. Даже люди, которые не должны были ходить туда, ходили.

Казахи. Татары. Те, кто, по идее, должны были исповедовать ислам или быть далекими от религии вообще, спокойно входили в этот храм, словно он принадлежал всем и никому одновременно.

Как так? Почему никто не сопротивляется?

А главное – кто такой Яков?

Он здесь давно, но никто не может сказать, сколько именно лет. Кто он, откуда пришел?

Чем больше Димка думал об этом, тем сильнее чувствовал себя мухой, попавшей в паутину.

Он был уверен, что Яков знал об этих мыслях.

Как будто его визит в церковь был не случайностью, а запланированным шагом. Как будто его ждали.

И вот теперь, лежа в темноте, он чувствовал, что всё только начинается.

На следующее утро город показался ему чужим.

Старые дома, привычные улицы, даже шахта, дымящая на горизонте, выглядели как декорации, которые кто-то передвинул на несколько сантиметров, изменив их привычное расположение. Всё было тем же, но что-то не совпадало.

Как будто он смотрел на мир через небольшую призму, и эта призма, едва уловимая, меняла саму его суть.

Он шагал по тротуару, ловя сознательно отстранённые взгляды прохожих. Люди смотрели на него не так, как раньше. Или, может, он сам начал смотреть на них иначе? Их лица казались напряжёнными, затуманенными, как если бы они спали наяву.

Но когда он приближался, они отводили глаза.

Как будто знали, что я что-то понял.

Эта мысль пронзила его так же резко, как вспышка памяти о вчерашнем вечере. Он помнил этот взгляд Якова. Ощущение чужого разума внутри собственной головы.

Теперь он хотел ответов. Ему нужны были факты.

Библиотека стояла в центре города на улице Ленина, на пересечении с ул. Витора Хара. Новое здание, но уже с облупившейся вывеской, под которой едва угадывались буквы «Городская библиотека №5». Димка толкнул дверь, и тяжёлый запах старых книг, пыли и бумаги ударил в нос.

За столом у окна сидела бабка-библиотекарь, по-своему такой же незыблемый элемент города, как шахта, пятиэтажки и постоянный ветер, затихающий только в предрассветные часы на короткое время. Она почти не подняла головы, когда он вошёл, только что-то негромко промычала, продолжая шуршать старыми каталогами.

Он подошёл к стойке.

– Мне нужны старые архивы. Записи о зданиях города, может, газеты. Что-то про церковь.

Бабка вдруг застыла.

Она моргнула раз, второй, а потом медленно подняла глаза.

Его передёрнуло. Глаза у неё были пустые, выцветшие, как у человека, который слишком долго смотрел в темноту.

– Какую… церковь? – её голос звучал неуверенно, как будто она пыталась вспомнить, о чём он говорит.

Димка нахмурился.

– Которая рядом с кинотеатром. Она там с еще с 60-х годов. Мне нужны записи, с какого года она появилась и кто это санкционировал.

Библиотекарь долго смотрела на него. Затем медленно закрыла карточку, с которой работала, и глубже ушла в спинку стула.

– Там не было церкви. – Слова прозвучали так, будто их выталкивали с усилием. – Там всегда была бухгалтерия шахты.

– Да, но потом…

– Там не было церкви. – Она повторила это твёрдо. Слишком твёрдо. Как если бы кто-то научил её говорить именно так.

Димка почувствовал ледяное прикосновение страха. Но не потому, что бабка его пугала.

Потому что он видел, как в её глазах шевельнулась тень.

Она сама не верила в то, что говорит.

Но кто-то заставил её забыть правду.

Он отступил от стойки, собираясь уйти, но вдруг бабка быстро, как будто сама не поняла, что делает, наклонилась к нему.

– Ты ищешь что-то… чего не должен искать. – её голос сорвался на шёпот. – Яков видит тебя.

К горлу подкатил холодный комок – не эмоция, а нечто плотное, чуждое, словно обломок льда, застрявший внутри. В животе закрутилось: не боль, не страх, а тягучее, выворачивающее ощущение, как перед рвотой, когда тело знает то, что ум ещё отказывается принять.

Он хотел спросить, что это значит, но не успел.

В следующее мгновение её лицо изменилось – не выражение, а сама его суть.

Будто маска, которая всё это время была на месте, вдруг начала съезжать, открывая что-то глубже, некосметическое, нехорошее, то, что обычно не показывают людям.

Она снова была просто старой женщиной, выцветшей от времени. Только глаза её теперь были пустыми окончательно.

– Простите, юноша, но ничего не могу вам помочь, – ровным голосом сказала она. – У нас нет таких архивов.

Она развернулась и ушла вглубь библиотеки, будто разговора не было вовсе.

Димка вышел на улицу, ощущая, как с каждой секундой его собственная реальность сжимается.

Что, если всё, что он помнит, уже не существует?

***

После разговора с библиотекарем он шел домой, когда внезапно увидел его. Яков стоял у поворота, опираясь на трость, будто просто случайно оказался здесь. Но Димка знал – это не случайность.

На улице было тихо. Слишком тихо. Как будто шум города исчез, оставляя только этот разговор.

– Ты что-то ищешь, Димка? – Яков заговорил спокойно, но в голосе скользнула насмешка, едва уловимая, хищная.

Димка остановился. Его имя. Он никогда не говорил Якову, как его зовут.

– Да просто… странно, что про ваш храм нет записей, – голос прозвучал натянуто. Он чувствовал, как что-то незримое заворачивается вокруг него.

Яков чуть склонил голову, разглядывая его, как ребенок разглядывает насекомое под стеклом.

– А ты веришь в случайности? – поинтересовался он.

Димка почувствовал давление.

Не физическое, не боль. Скорее ощущение, что что-то невидимое медленно сжимает его изнутри.

Внезапно он понял, что не может пошевелиться.

Мир изменился.

Звуки улицы стали глухими, как будто погрузились в воду. Воздух застыл, как в душном помещении, где слишком мало кислорода. Все вокруг него замерло, застыли даже редкие прохожие, будто перестали существовать.

А Яков?

Он не двигался. Но его тень шевелилась.

Димка увидел, как за спиной Якова начинает подниматься нечто тёмное – не дым, не материя, а отблеск тени самой тени.

Будто реальность, не справившись с его присутствием, начала вытекать за пределы допустимого.

Они – эти тени – ползли, сдвигались, сплетались, живя своей отдельной жизнью, как клубок существ, слишком гибких, чтобы быть змеями, и слишком осознанных, чтобы быть просто тьмой.

Глаза Якова изменились.

Зрачки расползлись, словно расширялись не в пределах глаз, а вглубь, в небытие.

На одно дрожащее мгновение Димке показалось, что он смотрит не в человека – а в прорезь между мирами.

В этом взгляде не было ни ярости, ни власти. Там не было дна.

И тогда он почувствовал прикосновение.

Не к телу. К уму.

Что-то острое, холодное, хищное, как взгляд, который заглядывает вглубь мыслей,

проскользнуло в сознание, и начало выворачивать его,

медленно, методично,

как если бы кто-то пытался развернуть его самого – наружу.

Димка впал в состояние между сном и явью.

Его тело осталось стоять на месте, но он почувствовал, как вытягивается наружу. Будто его душа сдвинулась в сторону, давая ему возможность увидеть то, чего он не должен был видеть.

Он увидел Якова таким, каким он был на самом деле.

Не человеком.

Не тем, кем он себя называл.

За ним простиралось нечто огромное, живое и чуждое. Оно вибрировало за гранью восприятия, его невозможно было описать – оно было Тенью, Отголоском, Чёрным Пятном на самой реальности.

Яков всегда был здесь. Но теперь Димка видел, что именно здесь стояло.

И это было голодно.

Он моргнул.

Мир вернулся.

Звуки снова появились – лёгкий ветер, проехавшая машина, собачий лай где-то во дворе. Всё выглядело как обычно.

Яков улыбнулся.

– Думаю, ты уже увидел достаточно, – сказал он и кивнул. Будто давал ему время осознать.

А затем развернулся и ушел, оставляя Димку один на один с его новыми знаниями.

***

После разговора с Яковом Димка почувствовал себя пустым.

Не просто уставшим, не просто обессиленным – внутри него что-то исчезло, как если бы он потерял часть себя, но не мог понять, какую именно.

Мир вокруг выглядел так же, но ощущался иначе. Дома, улицы, прохожие – всё оставалось на своих местах, но теперь он видел их по-другому. Будто кто-то слегка сместил фильтр его восприятия, и привычные вещи заиграли новыми, тревожными оттенками.

Люди смотрели на него по-другому.

Некоторые отводили глаза сразу, другие – задерживали взгляд чуть дольше, чем обычно, но во всех было странное, непроизвольное напряжение. Будто они чувствовали… что-то.

Он видел, как морщится женщина у хлебного киоска, глядя ему вслед. Видел, как ребёнок, проходя мимо, резко замолчал, уставившись на него – а потом прижался к матери, испуганно за её спиной.

Он не изменился внешне. Но люди чувствовали перемены.

И он тоже их чувствовал.

Когда он вернулся домой, в теле была тяжесть. Грудь будто сдавило невидимой силой, голова гудела, а пальцы слегка дрожали, хотя он не ощущал холода.

Димка включил свет, прошёл в ванную и посмотрел в зеркало.

Собственное лицо встретило его, но что-то было не так.

Он подался ближе, вглядываясь в отражение. Кожа казалась бледнее, чем обычно. А зрачки…

Они стали чуть темнее.

Он моргнул. Обычные глаза.

Но стоило ему снова пристально всмотреться, как на самой границе сознания он увидел, что-то шевельнулось внутри этих зрачков.

Что-то смотрело на него изнутри.

Димка резко прикрыл глаза.

И тут же оказался в другом месте.

Храм.

Но не тот, в котором он был.

Этот храм был живым.

Стены, казавшиеся каменными, пульсировали – как если бы они были плотью. Свет, падающий из окон, был не солнечным, а чем-то иным – жидким, текучим, как разлитый металл. В воздухе висело приглушённое гудение, напоминающее голоса, шепчущие издалека.

Он не просто видел храм – он смотрел на него глазами кого-то другого.

Глазами того, кто был по ту сторону.

Его грудь сжалась, и в этот момент чужая тьма двинулась к нему.

Он сорвался с этого видения, резко открыв глаза. Сердце колотилось в груди, в ушах стоял звон.

Что это было?

Дыхание сбилось, ладони вспотели. Он схватился за край раковины, пытаясь унять дрожь.

Его вытягивали. Туда. В ту реальность, которая не должна была быть видна ему.

И Яков знал. Он знал, что Димка теперь способен видеть больше, чем раньше.

Он выпрямился, тяжело сглотнув. Ему нужно было успокоиться.

Но тут его взгляд заметил движение за окном.

Тень.

Она промелькнула быстро, но он успел её увидеть. Не просто силуэт случайного прохожего – нечто, что не принадлежало обычному миру.

И тогда он понял.

Он стал заметен.

И теперь не только Яков смотрел на него.