3

Катя всё время что-то рассказывала, то и дело жестикулируя руками, но Максим, к своему стыду, уже несколько минут не слушал девушку, продолжая пристально смотреть в её глаза, на её лицо, мимику. Ему нравились черты лица, улыбчивость, почти всё время приподнятое настроение Кати и её умение искать радость во всяких мелочах. Сейчас она что-то рассказывала про университет, про занятия в активе, про свою волонтёрскую работу и так далее. Максим улыбался и просто кивал в ответ. Не то чтобы ему было не интересно, просто сама девушка, вся её жизнь, увлечения и хобби казались ему какими-то нереально добрыми, фантастическими, и парень не хотел упустить ни мгновения из всех тех секунд и минут, что они находились рядом.

– Слушай, – внезапно перебил девушку парень. – А ты помнишь, как мы познакомились?

– Максим, это было всего три месяца назад, – засмеялась Катя. – Конечно, помню.

– Я имею в виду, что ты почувствовала. Ты помнишь?

– Ну, ты был весьма нагловат – это я помню, – снова улыбнулась девушка.

– Что, всё было так плохо?

– Да нет. Просто я никак не ожидала, а ты молча подошёл и поцеловал. Мы были знакомы дня три, на минуточку.

– Жизнь и так слишком коротка, – подмигнул глазом Максим.

– Это твой девиз по жизни, Ламанский?

– Ага. Но ты ведь не была против. Я не помню сопротивления.

– Сначала я просто впала в ступор. А потом подумала, что ты вроде как хороший парень.

– «Вроде как хороший парень», – передразнил Максим и тут же получил несильный удар кулаком в плечо.

– Ну ладно тебе!

– Я помню, ты ещё сказала мне, что уже поздно, и нельзя среди ночи возвращаться домой, поэтому мы так и просидели на набережной до самого утра, пока не рассвело.

– Но ты же не думаешь, что меня бы не пустили домой? Я просто хотела побыть с тобой, дурачок.

– Что, правда?

– Конечно! Ну что ты как маленький, Ламанский. Не сообразил?

– Нет, – озадаченно ответил Максим и улыбнулся.

– Что ж, потешила твоё самолюбие.

Максим придвинулся к Кате вплотную и крепко обнял её. На улице уже начинало холодать, скоро нужно было идти домой.

– Как твоё самочувствие? – поинтересовалась Катя.

– Всё хорошо, здоров.

– Точно?

– Да, всё хорошо, – уверенно ответил парень, но тут же вспомнил о своих синяках и постоянных головных болях.

– Тебя никуда пускать нельзя, нашёл на свою пятую точку приключения. Ты знаешь, как я испугалась?

– Я не хотел тебе говорить.

– Думаешь, я бы не узнала? Нельзя скрывать такие вещи. Что за друг-то потащил тебя в этот клуб?

– Да есть там один, со школы, – ответил Максим, опустив глаза вниз.

– И что, он не мог остановить эту потасовку?

– Куда-то вышел, я не знаю.

– Максим, – покивала головой Катя и тут же поцеловала парня в щёку. – Береги себя, пожалуйста.

– Буду, – неуверенно ответил Максим. – Блин, холодает. Поехали домой?

– Поехали. У меня, кстати, родители до выходных в командировке, остаться не хочешь?

– Зачем остаться?

– Ой, ой, поговори мне ещё тут, – махнула рукой девушка и встала с лавочки.

– Классика жанра, прямо как в кино, – улыбнулся Макс.

Через полчаса ребята были дома. Ночь быстро опустилась на город и, казалось, даже укрыла своим теплом. Наверное, теплом всех этих желтоватых огней, горящих не только фонарями в окне, но и бликами на другой стороне города, вдалеке. Холодная темнота больше не имела власти, не могла пробежаться мурашками по их телам и вынудить куда-то уехать, спрятаться в более тёплом месте. Им было просто хорошо вдвоём, и ничего уже не могло этому помешать.

Максим стоял у окна и задумчиво смотрел вдаль – то ли на замёрзший городской пруд, то ли куда-то ещё. Глаза его были открыты и совсем не моргали, а в глубине зрачка теплился огонёк отражений.

Катя спала. В комнате было совсем темно. Едва слышно тикали настенные часы, которые девушка привезла из Стокгольма, когда ездила туда с родителями прошлым летом. Казалось, время остановилось, и ничего в целом мире не могло быть лучше этой минуты. Парень вернулся в постель, чувствуя мимолётную ненависть ко всему, что могло бы разрушить их с Катей любовь. Город, планета, Вселенная, эта горькая луна за окном, этот воздух, что разделял их на каких-то несколько сантиметров – всё показалось враждебным и ужасающим. Но ещё более страшным среди всего этого казалась… память.

– Ты чего? – неожиданно и тихо спросила, проснувшись, Катя, глядя на смотрящего в потолок Максима и его, словно каменное, лицо, отражающее очень слабое сияние луны за окном.

– Просто задумался.

– О чём? Расскажи, – попросила девушка и плотнее прижалась к парню.

Максим несколько секунд молчал, словно подбирая слова, прежде чем начал говорить.

– О том, что в современном сумасшедшем мире рядом каждому из нас давно уже нужен не человек, у которого тоже есть крутой смартфон, который тоже любит всякие роллы и смузи, который тоже смотрит тупые сериалы и даже не тот, кто поддерживает все твои придурковатости, а человек, которому наплевать на всё это, искренне и навсегда. Человек, который тоже устал от всех этих вечных плохих новостей: свиных гриппов, войн, цунами, ураганов – и может просто взять пульт, выключить ТВ и молча полежать с тобой на полу в полной темноте, наблюдая за каким-нибудь, не знаю, падающим снегом за окном…

– Вани-и-и-ль! – заулыбалась Катя.

– Ванильно, да. Но знаешь, у нас в жизни давно не было ничего ванильного, даже банального. Всё стало так сложно, а самое главное – лживо и противоречиво. Все слишком много из себя мнят и придают слишком большое значение тому бесполезному и провокационному, что происходит вокруг. Нас так много – во всех смыслах, но мы такие, блин, мелочные…

– Да кого это волнует? Все живут в этом, живут этим. И вообще: когда ты часть массы, над тобой смеются все те, кто, как им кажется, вырвался из неё. А когда ты тоже вырываешься, тебя постепенно подавляет уже другая масса. Всё это рвение… Кажется, что оно бесполезное.

– Да, ты права, – вздохнул Макс. – Нам давно пора остановиться. Оглянуться вокруг. Ведь люди, которые могут спасти нас от всего этого, всегда рядом. Да, все только и твердят: «будь собой», «забей», «не парься» – но что это, что такое «будь собой»? Где здесь я? Я вижу себя только как отражение всего вокруг; всего, что я впитал из этого мира. И даже когда все говорят «будь собой» – это же говорят не они, а тоже их отражение, отпечаток мира. Хрень какая-то. Такое ощущение, что нет ничего настоящего. И чтобы его найти, нужно просто остановиться, подумать.

– Мы не умеем останавливаться, у всех есть эти амбиции, эта дурацкая призрачная мечта. Как правило, очень приземлённая.

– Да. Зато почти всегда достижимая, в отличие от… – начал парень и снова задумался.

– От чего?

– А?

– Достижимая мечта. В отличие от чего?

– Да я просто… опять задумался.

– Заболтался ты! Хватит думать. Давай спать.

– Давай.

«Неужели я всё ещё могу быть счастливым… Неужели я всё ещё умею быть счастливым?» – подумал Максим и обнял Катю крепче, словно боясь поверить в хорошее, боясь поверить самому себе.

На улице зашуршал ночной августовский дождь.

●

За час до этого, пока ещё не было дождя, Павел вышел из своей квартиры в подъезд и прошёл шесть этажей вверх. Девятый этаж отделяла от крыши небольшая железная техническая лестница и горизонтальная дверка, на которой висел большой амбарный замок, уже очень давно сломанный и лишь создающий видимость закрытия. Приложив небольшое усилие, парень распахнул дверку и выбрался на грязную крышу, отряхивая руки.

Девятиэтажный дом, в котором жил Павел, был одним из самых высоких на их старой улице – мрачной, разбитой и словно притаившейся за сырыми арками, но расположенной аккурат за центром города, – поэтому с крыши не было видно ничего, кроме чёрного неба, макушек тополей, пары высотных торговых центров и бесконечной вереницы сияющих дорог и огней. Лето заканчивалось, в воздух уже прокрадывался вечерний холод, а в чистой вышине над головой, прищурившись, можно было разглядеть некоторые звёзды. Ростовцев прошёлся по крыше, пиная ногой небольшие кусочки смолы, и сел на привычное, наиболее широкое место на парапете, в самом углу здания.

«Ну что, парень, вот и всё, – начал размышлять юноша. – Школа закончилась, и детство, по-видимому, тоже. Через пару дней стартует университет, новая жизнь и всё такое.

Чувствую ли я какие-то перемены в мире, в жизни, в себе? Не знаю. Вроде бы всё осталось тем же: и я, и жизнь, и эта крыша, и эти мысли в голове. А что будет ещё через пять лет? То же самое? Я снова приду сюда, буду сидеть и думать о том, что ничего, собственно, и не изменилось? Что получается: в переменах виноват не возраст, не школа, не ВУЗ. Я сам? И что мне нужно делать, чтобы я ощутил эти перемены? Чтобы они радовали меня, чтобы я знал, что жизнь идёт вперёд…»

Город утопает в океане темноты, а заново асфальтированные недавно ровные дороги эффектно переливаются светящимися красками магазинных вывесок и светом проезжающих автомобилей. Вот такая холодная и бессмысленная красота в танце с тишиной – единственное, что Павел всегда готов воспринимать. На мрачной крыше всегда как-то непривычно уютно и тепло – так, как обычно бывает только дома. Никто не мешает, никто не учит и не наставляет, ничем не делится и ничего не спрашивает.

Мысли Павла постепенно замедлялись и вскоре остановились вовсе. Сколько он так просидел в темноте – неизвестно, но в какой-то момент парень словно услышал шорох за одним из козырьков вентиляционной шахты и поспешно встал, решив, что пора бы уже спускаться домой. Доехав на этот раз на лифте до своего этажа, Павел открыл входную дверь и зашёл в квартиру.

– Что-то быстро ты сегодня, – удивилась мама.

– Коляну зачем-то нужно было домой, вот и разошлись, – ответил парень, снимая обувь и проходя в свою комнату.

– Через десять минут ужинать, руки помой, – добавила Ирина Александровна и снова ушла на кухню.

Павел рухнул на свой диван и закрыл глаза. «Сесть бы в автобус, любой, и ехать бы, и ехать, и ехать отсюда… – думал Ростовцев. – Сбежать? Нет, просто ехать. Зачем? Не знаю».

С кухни доносились звуки работающего телевизора и шипения масла на сковороде. Мама гремела посудой и периодически включала воду в кране. Дома тоже было уютно, по-семейному, но стойкое ощущение того, что всё должно быть «не так», не давало Павлу покоя. Он не знал, чего именно ему не хватает, не мог объяснить этих тревожных и одновременно тоскливых мыслей, но некое однообразие, в котором он, кажется, жил уже лет пять подряд или даже всю жизнь, лишало ощущения какого-то жизненного удовлетворения. И за всё это, за все эти мысли парню было даже немного стыдно. Он жалел родителей – что бы они ни делали, что бы ему ни говорили. Они старались, старались как могли. Да, не всегда всё получается гладко, но у кого не так? Наверное, так живут все: люди за стеной, в соседнем доме, на соседней улице, в соседнем городе или другой стране. Везде и все.

– Паша, иди есть!

●

Четверг пролетел так же стремительно, как и среда. Антон медленно повернул ключ в замке, открыл дверь и, стараясь идти как можно тише, зашёл в квартиру. Включив свет в коридоре, он снял одежду, разулся и осторожно зашёл в комнату матери, не включая свет.

– Антоша, это ты? – послышался тихий голос.

– Да, мам, это я.

– Заходи, я не сплю.

Антон подошёл ближе, поправил одеяло, которым была укрыта мать, и сел с ней рядом.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил парень.

– Да ничего, всё хорошо.

– Давление измеряла?

– Да. Хорошее.

– Точно?

– Да, не волнуйся.

– Как твои ноги, руки? Как чувствительность?

– Я в порядке.

– Я там принёс картошку, хлеб, молоко и лекарство, которое доктор рекомендовал. Второе завтра возьму.

– Не переживай, я себя хорошо чувствую.

– Нет, ну раз нужно два, то купим оба. Я читал о них, хорошие препараты, как раз при невропатии, чтобы улучшалась чувствительность и мышцы окрепли.

– Купим-купим. Как работа-то? Расскажи.

– Да всё нормально, ничего особенного.

– Офис хороший?

– Да, офис, место, коллектив – всё хорошо. Прямо в центре – ну как я тебе и говорил.

– Я рада, – улыбнулась женщина и взяла сына за руку. – Я всегда хотела, чтобы у тебя всё было хорошо, всегда. И я верила в тебя. Мы с отцом старались…

– Так, ну прекрати, – твёрдо сказал Антон и, видя, как намокают глаза матери, положил на её руку свою ладонь. – Всё хорошо же. Ну что ты? У нас всё есть, я работаю, скоро и все лекарства будут. Всё хорошо, мам. Ну что за слёзы, прекращай. Я пойду поставлю воду для картошки и чайник, ужинать будем. Хорошо?

– Да, – ответила Варвара Андреевна и снова грустно улыбнулась.

Антон пришёл на кухню и налил воды в кувшин фильтра. Жидкость медленно набиралась, стекая из одной половины сосуда в другой. Парень всё смотрел и смотрел на эти капли, пока в его голову не начали закрадываться какие-то дурные и глупые мысли, которые он, тем не менее, тут же отогнал от себя, сначала сходив в ванную, помыв там руки и умывшись, а потом вернувшись на кухню и поставив на огонь кастрюлю с водой.

Тихо шипела газовая колонка, а через открытое окно с улицы доносились какие-то приглушённые звуки, шум ветра и голоса местных жителей, давно облюбовавших все придомовые лавочки. Антон сидел за кухонным столом, слегка настукивая по нему ложкой, и непроизвольно вспоминал события прошлой недели.

Странный был день, тот четверг. Сначала не задалось с увольнением и расчётными выплатами на старой работе, пришлось даже немного поругаться с руководством. Что можно поделать со всеми этими непонятными коммерческими конторами – концов в них не сыщешь. Антон плюнул на всё это и просто ушёл, пожелав начальству удачи. Потом встретил свою знакомую, которая около года тому назад могла бы стать для него не простой знакомой, а, вполне вероятно, кем-то бо́льшим – кто знает. Однако этого не случилось. Посидели в кафе, поболтали ни о чём, разошлись. «Яркий пример того, как возможное будущее сразу становится прошлым, не успев побыть настоящим», – подумалось в тот момент Антону. Девушка всё время печально улыбалась, крутила в руках кружку с чаем и, казалось, не могла найти подходящих, важных для беседы слов. Да и были ли они – эти важные слова? Нет, Антону от этого не становилось неловко – просто он, наверное, понимал её и даже не пытался делать вид, что всё это действительно нужно хотя бы ему. Ему это тоже не было нужно. Уже. Многое случилось за этот год, а в ту же реку никто из них двоих, видимо, зайти уже не мог и не хотел. Не получилось тогда, вряд ли получится и теперь; гарантии стали совсем минимальными, о чём свидетельствуют хотя бы вот эти длинные паузы в диалоге. Шорохов просто сидел и смотрел в её большие зелёные глаза, надеясь увидеть там хоть что-то, за что можно зацепиться сердцу или душе. Спустя полчаса разошлись.

Потом Антон долго бродил по городу, разглядывал до боли знакомые здания в центре и гнал от себя всевозможные мысли, которые, тем не менее, так и норовили проникнуть в голову. Парень медленно шагал по очередной аллее сквера и смотрел на людей.

«Какие же огромные вселенные, наверное, у них в головах, – думал Антон. – Гигантские, необъятные. Но до многих из них никому нет дела и часто – даже самим обладателям этих вселенных. Мы живём в примитивных иллюзиях о том, что всё сложно, непонятно, зыбко, и колыхать свой собственный внутренний мир очень опасно. Люди смотрят на нас лишь через призму своих собственных интересов – часто никчёмных, и никто не знает нас лучше, чем мы сами. А мы убегаем, каждый день убегаем от самих себя – на работу, в кафе, в пабы, в кальянные, в телевизор, в холодильник, в интернет, на диван. Куда угодно, лишь бы не сталкиваться лицом к лицу с настоящим собой. Но на самом дне своего сознания мы видим истинную суть вещей, и некоторые явления предстают перед нами с совершенно иной стороны. Не нужно бояться нырять в себя – там всегда есть удивительный мир. Мир, который нужен именно нам, а не всему этому зверинцу вокруг. Настоящий мир».

Утро прошлого четверга, надо сказать, вообще окрасилось неприятным событием. Антон всегда рано вставал и иногда даже бегал по утрам – ему нравилось ощущение тонуса, которое придавала небольшая утренняя разминка. Выйдя из дома примерно в пять часов, Шорохов миновал пару крупных магазинов и вышел на одну из центральных улиц южного района, через несколько кварталов от которой находился старый стадион, отлично подходящий для занятий бегом. Людей на улице было мало, если не считать небольшой дымящей толпы молодёжи возле одного из местных клубов подвального типа. Яркая одежда, макияж, густые бороды, очки в толстой оправе, громкие маты, смех в голос и дым от испарителей. «Чудесное у кого-то начало дня», – усмехнулся про себя Антон.

– Сигареты нет? – крикнул кто-то справа из толпы.

– Нет, – ответил, не поворачиваясь, Антон и свернул за угол дома, услышав со стороны внутреннего двора какой-то шум. Раздались женские крики. Парень рванул в проулок и тут же увидел, как несколько рослых парней сбили кого-то на землю.

– Эй, слышь, хватит! Отойдите от него! – крикнул, будто не слыша сам себя, Антон. Парни на секунду остановились и повернули головы, оценивая свою возможную новую жертву. Времени размышлять не было, и Антон, будто бы посмотрев куда-то в сторону соседних домов, снова закричал: «Эй, полиция! Полиция! Сюда, они здесь!». Толпа почти мгновенно разбежалась – видимо, совсем не желая проверять, был ли там кто-то из полицейских на самом деле или же нет.

– Парень! Звони в скорую! Да, ты! Ладно, иди, сам позвоню! – бросил Антон замешкавшемуся прохожему и, доставая телефон, подбежал к лежащему на земле парню, вокруг которого уже собралось несколько девушек.