Тогда, в детстве, прибежав с мальчишками на «железку», она не догадывалась, что может увидеть. Около железнодорожной колеи стояли несколько местных, но рядом ничего не было. «Странно», – подумала Катя, и, лишь подойдя ближе к взрослым, заметила, куда обращены их каменные взгляды.

В десятке метров от растущей толпы, между рельсами, лежал большой темный клубок, сильно выделяющийся на фоне мелкой щебенки. Клубок – это отрезанная человеческая голова, а рядом, ладонью вверх, покоилась кисть с частью предплечья. Пальцы, подогнутые внутрь, просили милостыню, и быстрая смерть стала последним подаянием. Тело лежало с внешней стороны колеи, под углом к рельсам, на животе, слегка раскинув ноги. Верхняя часть грудной клетки и плечи отсутствовали, место, где колеса поезда разрезали человека, скрывала сползшая одежда темная, густо пропитанная кровью. Сечение являло собой ярко красный овал, блестящий разорванными сосудами. Мертвая плоть гипнотизировала Катю. Не способная оторвать взгляд, она не испытывала страха и даже не понимала, что пять минут назад здесь, по насыпи, шел живой человек. Пропасть разделяла в ее голове образы людей, стоящих рядом, и трупом, валявшимся в стороне. Из оцепенения Катю вырвал внезапный и громкий плач.

Глава пятая

понедельник, 17 октября

– Личность пока не установлена. Я же сказал, нечего тут смотреть, расходитесь, – уставший повторять одно и то же, помощник участкового безрезультатно разгонял зевак, собравшихся возле от переезда.

Помощник в звании сержанта был невысок, пучеглаз, представлял собой лицо правопорядка и простого деревенского парня одновременно. Форма на нем сидела кургузо, оттопыренные на коленях брюки, казались велики на пару размеров. Завершала образ сутулая спина, создавая полное впечатление того, что парень донашивает форму старшего брата, который кроме всего, был еще на голову выше и в полтора раза толще.

– Кого сбили-то? – обращаясь одновременно ко всем и ни к кому в отдельности, громко пробасил высокий мужчина, только подошедший на место.

Ему никто не ответил, и он, избрав другую тактику, переспросил уже тише, слегка толкая в плечо рядом стоящего парня:

– Чего случилось?

– Сам не видел, но говорят, девушку сбили. Сапсан, небось, или ночной, дальний, – поделился новостью парень.

– Черт бы их подрал эти скоростные. Торопишься – лети на самолете, одни проблемы с ними, то на переезд по полчаса ждешь, то шумят – спать не дают, людей калечат. – Высокий сплюнул и привычным движением, не глядя, поправил кепку.

– Сержант! – Крик участкового заставил молодого вздрогнуть и пулей подскочить к начальнику. – Гони их к чертовой матери, – добавил он тише и кивком указал в направлении стоявших зевак, – сейчас эксперты приедут, оно мне надо потом по мозгам получать за посторонних.

Сержант приложил руку к козырьку и побежал обратно к красной ограничительной ленте, натянутой, через пути и закрепленной к железобетонному столбу с одной стороны и маленькому указателю, расположенному между путями – с другой.

– Граждане, расходитесь! – в голосе сержанта чувствовалось, что он уже изначально не верит в силу своего словесного убеждения. – Не создавайте препятствий для проведения следственных мероприятий.

Со стороны переезда приближались три фигуры: двое в штатском, один – в форме. Носы лакированных ботинок штатских цепляли щебенку, а гладкие подошвы проскальзывали по шпалам, закапанным отработанным маслом.

– Твою мать, принесла нелегкая, – буркнул участковый, завидев новые лица. Он не пошел на встречу, а демонстративно повернулся спиной, предчувствуя неприятную беседу. Взгляд снова упал на труп, который, как ему казалось, он изучил уже досконально, и поморщился. Участковый уже не раз проклинал хмурое утро с его отвратительной находкой и тем, что придется исписать кучу бумаги с отчетами по случившемуся.

– Ну, что у нас здесь, господин участковый, – не пройдя и половину пути от дежурившего сержанта, растягивая слова, начал один из штатских, а подойдя ближе и протянув обернувшемуся участковому руку, добавил, – приветствую.

Участковый здоровался, поочередно пожимая руки штатским. Сотрудник в форме оказался сержантом, ему он даже не кивнул. Участкового звали Кошкин Сергей Анатольевич, штатских – Борисов Евгений Иванович, районный следователь, ранее занимавшийся только оперативной работой и Шилов Геннадий Александрович, криминалист. Сотрудника в сержантской форме Кошкин не знал, но припоминал, что тот, скорее всего, водитель.

– Ух ты ж, е-мае, – упавшим голосом сказал Борисов, переведя взгляд на бездыханное тело. – Ген, звони труповозам, пусть забирают. Пока приедут, мы как раз осмотреться успеем.

– Мда, – протянул Шилов, скользя глазами по трупу, – Вась, ты чего? – Сержант стоял рядом бледный и с отсутствующим взглядом. – В морге что ли не был?

Водитель медленно опустился на рельсы. Подперев голову и опустив лицо, сержант несколько раз дернулся и, сделав короткий вдох, его стошнило прямо на ботинки.

– Твою мать, – одними губами произнес Борисов.

Тело девушки находилось в ужасном состоянии. Волосы на маленькой головке в некоторых местах вырваны вместе с кожей, особенно большие фрагменты отсутствовали со стороны затылка. Лицо представляло собой сине-красную кашу со смятым носом, вывернутым наружу порванными крыльями. Нижняя челюсть имела многочисленные переломы и, так же, как и в верхней, в ней отсутствовали передние зубы. Шея сломана. Кожный покров с тела был содран ровной неглубокой бороздой, проходящей от лопаток до конца ягодиц. На ладонях, локтях, икрах и пятках кожа тоже отсутствовала. Помимо прочего, тело так же имело многочисленные, более мелкие, травмы и ссадины разной глубины и формы. Лицевая сторона, включая грудь и живот, имели значительно меньше повреждений, но и они не оказались лишены застывших кровоподтеков и ран. Одежда на теле отсутствовала полностью, не считая резинки с клочками капроновых колготок телесного цвета, каким-то чудом удержавшейся в районе поясницы. Из украшений имелись серьги желтого цвета, предположительно золотые.

– Что думаешь, господин участковый, – задумчиво начала Борисов, не разжимая губ, чтобы сигарета не выпала.

– Одно могу сказать, волокло ее долго. Мы с сержантом метров на триста ходили, никаких следов. Ни клочков одежды, ни крови.

– Твой-то сержант, как его, не блевал?

– Не, мой не блевал.

Криминалист достал фотоаппарат и сделал несколько снимков погибшей с разного расстояния, попутно не забывая делиться своими предположениями.

– По поводу крови могу сказать сразу, что вся она размазалась еще в начале пути. Там же и одежду сорвало. Подробнее только после вскрытия и детального осмотра. Из минусов – отпечатки. Целыми остались только большие пальцы, на других подушечках, как наждаком все стерто.

– Вась, ты бы на рельсе не сидел, задницу отморозишь. – Борисов улыбнулся. – И ботинки пойди листвой протри, а то вся машина провоняет.

Сержант медленно поднялся и пошел в направлении лесопосадки.

– В общем так, Кошкин, ты – участковый, пиши, как несчастный случай, если что – переклассифицируем, а мы займемся установкой личности.

Мимо зеленой иглой, тянущей за собой бесконечную стальную нить, пронеслась электричка. Полицейские стояли близко и, жмурясь от воздушной волны, провожали взглядом проходящие мимо вагоны. Когда поезд проехал, стало видно, что по рельсам от переезда движутся две фигуры в синих медицинских брюках и толстых куртках, расстегнутых до основания. Одна из фигур сжимала черный квадрат, при ближайшем рассмотрении оказавшийся сложенным мешком для перевозки тел.

Молодой врач, несший мешок, подойдя ближе, поморщился, в то время, как его коллега, шаря по карманам в поисках перчаток, не мог отвести взгляд от погибшей.

– Давай-ка без перекура, грузим и поехали, – сказал старший, нащупав перчатки.

Молодой санитар и не думал задерживаться. Не смотря на достаточный опыт работы в морге, он еще не имел дела со столь обезображенным телом. Обычно в местный судебно-медицинский морг отвозили тела либо с колото-резанными, либо с огнестрельными ранениями. Была пара случаев с отрезанием конечностей, но не более того.

Когда пальцы провалились в борозду, оставленную на спине долгим движением по щебню, санитар неприятно поежился. Расстелив рядом с телом мешок, он взял руки жертвы и заправил их за край черного целлофана, затем проделал ту же процедуру с ногами, после чего закатил внутрь все, что осталось.

Полицейские вернулись в отделение к обеду. Доложив начальству о несчастном случае и в подробностях описав увиденное, они согласовали план дальнейших действий и, взяв под козырек, направились в свой кабинет. Изрядно продрогнув и подустав, Борисов откинулся в кресле, но стоило ему расслабиться, как в голову пришла мысль о горячем чае.

– Ген, поставь чайковского, а то замерз, как собака.

– Видел лица врачей? Молодой явно был в культурном шоке. – Шилов наливал в чайник только отстоянную воду, запасаемую в трехлитровой банке. – По правде сказать, я и сам таких тел не встречал. Знаешь, Жень, чтобы так стесать кожу, надо ехать километров двадцать, если не больше.

– Зрелище, конечно, то еще, но лично мне Васиной блевотни хватило. Сказал же ему, вытри листвой, а такое ощущение, что он в той листве еще и в дерьмо вляпался. В машине хоть топор вешай. А по девчонке, ну, да, как это ее так угораздило, – Борисов вздохнул и подытожил, – ладно, ждем ассшчение, а то, глядишь, в ней алкоголя или другой дури намешано.

– Чем займешься?

– Сейчас чайку попью и буду личность устанавливать, проверю сводки, может, заявления о пропавших без вести, а ты тогда, бригаду вышли, вещи искать, мало ли что попадется, и пусть хоть до Москвы чешут.

Шилов связался с дежурным по отделению, и после короткого разговора на переезд был выслан наряд для поиска улик, в частности документов и обрывков одежды. Помимо этого, он попросил дежурного связаться с другим отделением, расположенным ближе к Москве, в Солнечногорске.

Положив трубку и отпив из кружки уже остывшего чая, Геннадий на секунду прикрыл глаза.

– Что-то я последнее время так сплю плохо, – деловито нахмурившись начал криминалист, в то время как следователь, не отрывая взгляд от монитора, просматривал сводки о пропавших без вести.

– Ген, ну не сыпь соль на рану, знаю я, к чему ты клонишь.

– К чему же?

– Хочешь, чтобы я завидовал вашей супружеской активности. Стыдно, гражданин Шилов попрекать холостяка, – подняв палец вверх, менторски декламировал Борисов.

Криминалист ничего не ответил и решил пока что повременить делиться проблемами.

– Ген, из морга нет вестей?

– Не звонили. Обещали к вечеру.

В седьмом часу раздался долгожданный звонок. За заключением поехал Борисов, а Шилов остался в отделении, ожидая отчетов по поиску вещей погибшей.

Осень сделала харакири, вывалив серые внутренности, спрятанные под золотым нарядом. Моросящий дождь размазывал по мостовой опавшие листья. Грустны октябрьские вечера, когда густая синяя темнота наступает так скоро, а солнце, проспав весь день, даже не показывается из-под пушистого серого одеяла. Неправду говорят, что у природы нет плохой погоды, у природы должна быть плохая погода, иначе не может быть и хорошей. Полицейские часто думают о хорошем и плохом, о добре и зле. Вечные вопросы, порой забредали и в голову Борисова. Это случилось и сейчас по пути в судебно-медицинский морг.

Борисову было тридцать четыре года. На год обойдя Христа, он, все чаще стал философствовать наедине. Его оппонентом выступало внутреннее я, принимавшее в диалоге разнообразные роли. Диалог человека с самим собой вполне естественен, хотя многие из нас боятся его признавать. Борисов не боялся признавать диалога с внутренним голосом, боялся он остаться один, по жизни, совсем, абсолютно, так и не найдя женщину. Евгений имел опыт совместной жизни. Два года он жил с девушкой, но его профессия с постоянными ночными выездами и ненормированным графиком утомили ее. «Что это за совместная жизнь», – говорила она, – «Когда муж и жена не могут нормально поговорить неделями?» Ему нечего было ответить, он ужасно уставал, и на споры не оставалось сил. Однажды, вернувшись после двух суток отсутствия, он обнаружил пустой дом, ее вещей не было. От нее остались лишь записка в двери и запах духов; в записке было сказано, что ключи в почтовом ящике, и звонить ей больше не надо. Эта история произошла четыре года назад, с тех пор попыток создать семью Борисов не предпринимал. На сватовство отвечал отказом и лишь последнее время, ложась на диван, когда по телевизору нечего было смотреть, он закрывал глаза и думал о своей, как ему казалось, бессмысленной жизни. Ведь всех преступников не ассшевить, всех званий не получить и не заслужить ему всех наград, а время, драгоценное время уходит сквозь пальцы, и как их не сжимай, его не удержишь.

Погруженный в размышления следователь знакомым еще с академии маршрутом шел за экспертизой буквально на автопилоте, как вдруг зазвонил мобильный.

– Да, Ген, новости есть какие-нибудь?

– Никаких. Отзвонились, сказали, что ничего не нашли. Завтра продолжат, а то им дождь мешает. Я сказал, что не сахарные, могут и помокнуть, но, в общем, ничего. Ты в морге?

– Иду, сейчас за угол и буду на месте. Ты потом куда, после работы?

– Тебя думал подождать, любопытно, что патологоанатом написал.

– Ладно, я на месте. Позвоню, как выйду.

– Давай, жду.

Здание судебно-медицинского морга старой постройки казалось тяжелым, монументальным. Окна первого этажа были высокие, арочные, закругленные сверху. Темные проемы с тонкими рамами напоминали пустые глазницы. Мрачную картину довершали многочисленные вороны, сидевшие на ветках и прыгавшие по палой листве.

Патологоанатом ждал в кабинете, заканчивая писать заключение. Врач – мужчина с богатым опытом, сухого телосложения. Редкие волосы пышно уложены. Ясный взор, меток, по-юношески пылок. За тонкими губами ровный ряд белого штакетника зубов. Пальцы врача – тонкие, костлявые, таящие силу и потрясающую отточенность манипуляций, виртуозно владели, как скальпелем, так и ручкой. Почерк патологоанатома был близок к каллиграфическому и не переставал удивлять, как полная противоположность стереотипу о врачебном «мастерстве» наскоро заполнять документы. На двери кабинета висела табличка «Доктор медицинских наук, профессор Брянский Яков Моисеевич»

– Яков Моисеевич, можно? – засунув голову в кабинет, спросил Борисов.

– Да-да, – пригласил врач, не отрывая взгляд от заполняемой формы.

В отличие от обычной поликлиники, морг хорош тем, что даже если у врача на приеме лежит пациент, он, скорее всего, примет вас, поскольку пациенту спешить уже точно некуда. В судебно-медицинском морге занимаются исследованием и экспертизой трупов при насильственной смерти, а также подозрении на нее, тел, личность которых не установлена и в случаях, когда родственники жалуются на проводимое перед смертью лечение.

Брянский положил ручку на стол и, сложив руки, как ученик за школьной партой, поднял глаза на следователя.

– Присядьте, сейчас пару слов, а затем пройдем к осмотру.

– Есть что-нибудь любопытное?

Брянский улыбнулся.

– Женщина, лет двадцати восьми, точно до тридцати, время смерти в интервале между одиннадцатью и часом ночи. Тело сильно искалечено, но причиной смерти является асфиксия, на шее обнаружена странгуляционная борозда, в борозде микрочастицы синтетической ткани. Однозначно сказать, что это удавка – я не могу. Далее по лицу: нижняя челюсть имеет многочисленные переломы, передние зубы на верхней и нижней челюсти отсутствуют. Что интересно: раздробленные части верхней челюсти загнуты внутрь. Сейчас покажу. – Патологоанатом перевел дух. – На спине отсутствует значительная площадь кожного покрова. На затылке имеется диагональное скальпирование, но оно отличается от борозды вдоль позвоночника. То есть это не просто стесанная кожа, в этом месте было сильное ударное воздействие, причем по касательной траектории. Верхние позвонки спрессованы, что тоже не характерно для повешения, но возможно при ударе, который и привел к скальпированию. Вот и думайте, гражданин следователь.

– Следов изнасилования нет?

– Нигде. Кстати, она – девственница.

– Что? Вы же сказали, что погибшей двадцать восемь лет, как она может быть девственницей?

– Евгений Иванович, вы сомневаетесь в моей профессиональной компетентности?

– Ни в коем случае, Яков Моисеевич.

– Пройдемте к телу, – врач провел рукой в направлении двери, и следователь уверенно зашагал по коридору. Несмотря на высокие потолки, в вестибюле никогда не было эха. Считалось, что здание судебного морга, не привыкшее к громким звукам, само поглощало шум. Даже стук шагов здесь, больше напоминал далекую ритмичную капель.