Глава вторая

– Здрав будь, княже… – Славер приложил руку в кольчужной рукавице в груди, и едва заметно поклонился, причем поклон больше совершала голова, тогда как плечи оставались, практически, на месте.

– Здрав будь и ты, воевода, – ответил Дражко, опираясь при подъеме на крыльцо на большущий с витой резьбой столб-опору. – Вижу, света в окнах много. Князь Войномир не спит?

– Пять минут назад еще сидел в рабочей горнице, какие-то записи делал. Готовится к завтрашнему совету. До этого, как ты уехал, все над бумагами сидел, что бояре принесли, разбирал. Что-то выписывал, переписывал. Не княжеским, мне кажется, делом занялся. Как дьяк какой-то. Впрочем, это не моего ума дело…

В голосе бургграфа слышалось непонимание и осуждение. Славер, видимо, предполагал, что князь должен только полки в сечу водить, как водил их когда-то в Бьярмии, где не был правителем территории, где от него не требовалось больше ничего, только военные походы. И воевода не совсем понимал, что такое правитель острова, как и правитель княжества. Сам Дражко помнил, что еще его отец не любил сидеть с бумагами, не любил вникать в тонкости, и тем вызвал недовольство и в народе, и среди бояр, и в своей дружине, которой, в результате, не хватало средств. А результатом этой нелюбви стало смешение князя с княжения. Когда князь-воевода видел за бумагами князя Годослава, он, не наученный собственным отцом, только жалел его, не умея помочь, и облегчить участь правителя. Но часть этой участи князь Годослав взвалил на своего племянника. И Войномир, кажется, взялся за дело с усердием. То есть, делал то, что сам князь-воевода делать не умел. Значит, и помочь в этом деле не мог.

Но помочь он мог в ином. Дражко хорошо понимал, что бояре привычно говорят одно, а делать будут совершенно другое, и всегда будут стараться сохранить свои возможности к обогащению, и не остановятся ни перед чем, даже перед физическим уничтожением князя, который пытается навести порядок. Где есть порядок, там меньше возможности для воровства. Потому бояре и не хотят установления порядка.

– Воевода, с утра пораньше, перед сменой стражи, навести ворота, через которые мы въезжали. Там есть такой одноглазый сотник стражи Магнус Бычья Кость. Найди его, и скажи, что прибыл от меня. Он скажет тебе, приезжал ли кто-то еще в город после нас.

– А до вас?

– Это он уже все рассказал.

– Прибыл стрелец Квашня, сказал, что от тебя со срочным донесением к князю Войномиру. Я хотел передать донесение, он сказал, что оно устное. Я провел его, хотел присутствовать, но княже приказал мне выйти. Он этого стрельца хорошо знает. Ты присылал его?

– Да. Как Войномир к моему донесению отнесся?

– Этого я не знаю. Только приказал мне вынести из его комнаты кувшин с водой, и вылить, а взамен самому, непременно самому, набрать воды из колодца, и поставить к нему в комнату. Никого при этом в комнату не пускать.

– Это правильное решение. Значит, внял моим словам…

– А что происходит?

Князь-воевода посмотрел на трех воев дворцовой стражи, и двух воев полка Славера, что стояли у бургграфа за спиной, и откровенно поворачивали головы, чтобы лучше слышать, о чем ведут разговор князь воевода княжества бодричей и бургграф и воевода острова Руян. Дражко не увидел в этом ничего удивительного и страшного, просто людям интересно было знать, и они желали узнать. Но им все сообщать он не хотел. И потому просто взял воеводу под руку, и потянул к двери. И только за порогом сказал негромким шепотом:

– Ты же с детства Войномира воспитывал…

– С тех пор, как он перешел на мужскую половину дома^[6]. С первого дня. Я в его руку еще деревянный меч вкладывал, и учил первым правильным ударам с любой, кстати, руки. Войномир тогда все старался левой рукой делать, как многие дети. Я сначала стал переучивать его на владение правой рукой, а потом решил, что хорошо получится, если он одинаково будет владеть двумя. А от щита он уже потом сам отказался, и стал двумя мечами сразу вооружаться.

– Значит, на тебя можно положиться. Позаботься о князе, воевода. Мне сообщили, что какие-то люди добыли страшный змеиный яд, желая отравить Войномира. Нескольких капель хватит, чтобы самый сильный и крепкий здоровьем мужчина умер за одну ночь. Но мне же передали противоядие, которое князь Войномир должен принимать по каплям каждый день. Тогда никакой яд не будет в состоянии его сломить. Пойдем к Войномиру, я все ему обскажу, а ты тоже слушай. Князь может к этому отнестись легко и равнодушно. Но на тебя я возлагаю ответственность за его безопасность. Ты готов?

– Я отрублю сначала руку с ядом, а потом и голову любому, кто посягнет на его жизнь! – в твердой ярости, слегка подрагивая от нее, сказал Славер, и сжал кисть так, что на дощатый пол посыпались кольчужные кольца рукавицы.

И Дражко ни на мгновение не усомнился, что Славер так и поступит…

* * *

Князь-воевода Дражко и князь Войномир сидели в рабочей комнате Войномира. Как и опасался Дражко, Войномир достаточно легковесно отнесся к предупреждению. Хотя бы внешне не хотел показать, что принимает угрозу всерьез. И князю-воеводе никак не удавалось заставить Войномира быть по этому поводу серьезным. Как раз в э то время, невзирая на ночное время, в сопровождении бургграфа Славера пришел волхв Ставр. Послушав пару минут разговор двух князей, волхв выступил вперед, и, чувствуя, что Дражко требуется авторитетная поддержка, сказал тоном, который не терпит возражений:

– Поговаривают, что яд для князя с жалтонеса потребовала сама дочь верховного жреца храма Свентовита в Арконе Ведана. Уже это говорит о многом. А то, что она погибла при этом – тоже что-то значит, только пока еще никто не может сказать, что этот факт значит. А может он означать непричастность к покушениям волхва Вандала. Хотя внешне все сводится к тому, чтобы указать на него. Но, насколько я знаю Вандала, он не смог бы Веданой пожертвовать ради своих далеко идущих целей. Не приказал бы убивать ее, и послал бы за ложкой вагров не Ведану, а любую другую из своих лодок. И доверенных людей у него много. Некоторых, наверное, и убить было бы не жалко. Если кто-то и хотел таким образом «подставить» Вандала, то, на мой взгляд, доказал обратное. Хотя может быть все, и утверждать категорично я не буду ничего. Меня там не было, и моих разведчиков не было. Иначе мы поймали бы убийцу. Но там были стрельцы Веданы. Стояли неподалеку, на причале. И я не верю, чтобы стрельцы не сумели определить, откуда прилетела стрела. Да еще так точно ударила в голову Ведане, и не задела Рунальда. Это должен быть очень хороший стрелец, что так посылает стрелу. Или расстояние должно быть небольшим. Почему, по какой причине стрельцы не смогли определить, откуда стреляли?

– По какой причине? – переспросил князь Войномир.

– Почему? – в тон ему задал вопрос князь-воевода Дражко.

– Я думаю, только по одной – им приказали. Кто кроме самой Веданы может дать такой категоричный приказ?

– Кто?

– Кто? – спросил и воевода Славер, стоящий тут же.

– Только Вандал. Любого другого стрельцы за такой приказ убили бы.

– Это значит, что яд понадобился самому Вандалу? – спросил Дражко.

– Сам Вандал захотел меня отравить! – не спросил, а утвердительно сказал князь Войномир. – Ему есть, что терять. А смертью Веданы он хотел только прикрыться?

– Вот здесь-то и находится тот тонкий момент, который меня смущает, – сказал Ставр, сердито пошевеливая тяжелым посохом, более длинным, чем он сам.

– Не тяни. Говори яснее, – потребовал князь-воевода.

– Слишком уж многое показывает на Вандала. Чересчур много. И потому я в сомнениях.

– И на какой почве твои сомнения топчутся? – поинтересовался князь-воевода.

– После того, как стрела пробила голову Веданы, на поиски стрелка отправили экипажи пяти лодок, которые прочесывали полуостров и все побережье. Но никаких следов найти не смогли. Видели только, как быстрая лодья под прямым парусом вышла из бухты, но кто-то сказал, что она вышла раньше, до выстрела. Никто этого утверждения ни подтвердить, ни опровергнуть не смог. И совершенно пропал из вида человек, которому Ведана, по словам жалтонеса, передала склянку с ядом. Если он пропал оттуда, он мог только на этой лодье уплыть. Значит, лодья уплыла после выстрела. Выйти из порта этот человек никак не мог. Выход там только один – в город, и у ворот, как полагается, стоит привратная стража. И человека этого никто не запомнил, хотя смутно вспоминали после рассказа жалтонеса, что видели такого рядом с Веданой. Разговаривали они в стороне от всех. Естественно, серьезно допросили и жалтонеса Рунальда.

– Мне он про допрос ничего не рассказывал, – перебил разведчика Дражко.

– Он – человек скромный. И посчитал это малозначительным фактом. Рунальд вообще человек со странностями. Я его знаю больше двадцати лет, и он всегда такой. Тем не менее, допрос был. Но допросили жалтонеса не сразу, а только по завершению поисков стрельца, убившего Ведану. Не нашли, и тогда, вспомнив про свидетеля, к жалтонесу подступили. Рассказ Рунальда всех сильно смутил. У Веданы никогда не было мужа, и ей некого было отравливать. И вообще использовать яд – это совсем не в ее характере. Она, как говорил сам воспитатель Веданы, в таком совершенстве владела мечом, и, всегда вспыльчивая, без сомнения выхватывала его, и ни в каких ядах не нуждалась. Рунальда назвали лжецом, и хотели просто так, за одно только вранье повесить, но Вандал услышал вдруг, что Ведана обещала утром отпустить лодью с жалтонесом и воеводой Веславом, о котором верховный волхв многажды слышал, и заочно уважал. Может быть, они даже встречались раньше. Князь Бравлин второй, насколько мне известно, дважды навещал Вандала в его храме. И не исключаю, что с Бравлином на остров приплывал и воевода Веслав. А тут еще слово Веданы… Это для Вандала было, как последняя воля погибшей. И он запретил Рунальда трогать. И приказал утром, как и сказала Ведана, отпустить на ветер…

– Но почему только утром? – переспросил князь Войномир. – Чтобы успеть доставить яд в Кореницу? Чтобы никто не помешал? Мне такое решение кажется, по меньшей мере, странным…

– Да, – согласился Ставр. – Оно может таким выглядеть. Но я представляю себе растерянность Вандала, потерявшего самого значимого для него человека в мире, единственного значимого для него человека. Ему сказали, что Ведана обещала отпустить лодью утром, и он повторил это слово в слово, не задумываясь. Такое тоже могло быть в момент растерянности. Вандал уже не молод, и подобный удар ему перенести тяжело. Потому он и повторил услышанные слова, не вдумываясь в смысл.

– Так все-таки, Ставр, – князь-воевода спрашивал командира княжеских разведчиков так, словно тот обязан был знать все. – Это дело Вандала или нет?

– Я пока ничего сказать не могу. Не могу ни обвинить старика, ни оправдать.

Дражко пожал плечами. Даже с некоторым раздражением пожал. И в тоне его голоса слышалось раздражение и недоворльство:

– У меня начинает складываться мнение, что ты подружился со старым волхвом… И пытаешься его защищать, – сказал Дражко.

Ставр промолчал.

– Я прав? – князь-воевода повысил голос.

– Я защищаю только интересы княжества бодричей, и больше ничьи, – спокойно ответил командир разведчиков. А возводить на человека напраслину, даже если он тебе, княже, и не нравится, я привычки не имею. Короче говоря, я пока не вижу никаких доказательств вины волхва Вандала. И не могу сказать, кто покушался на жизнь князя Войномира ни по дороге на остров, ни здесь, на острове. Подозрения никогда не могут быть доказательствами. И обвинения я смогу выдвинуть только тогда, когда сам смогу убедиться в чьей-то вине.

Дражко знал характер командира княжеских разведчиков. Волхв Ставр был неуступчивым, и всегда свое мнение отстаивал. И потому князь-воевода спор не продолжил.

– Я могу предложить тебе еще один вариант для поиска. Из Ральсвика я послал с предупреждением князю Войномиру одиннадцать стрельцов. Один гонец, которого княже знал лично, и должен был поверить, что тот прискакал от меня, и десяток стрельцов в его сопровождение. Они попали в засаду. Прорвались, подстрелив шесть воев противника. Потом шестеро оставшихся стреляли из темноты в меня и мое сопровождение. Был убит стрелец. Мое сопровождение убило четверых. Двое сбежали. Могли приехать после нас, могли обогнать нас, если хорошо знают здешние дороги. Перед нами в Кореницу приехало двое воев. Сказали страже, что к боярину Пламену гонцы из Арконы. Время уже к утру близится. Не стесняйся, Ставр, разбуди Пламена, спроси, что за весть принесли ему гонцы, и верно ли они к нему прибыли. А ты, Славер, отправляйся к полуденным воротам, как я тебя и просил, найди одноглазого сотника Магнуса Бычья Кость, и спроси, кто после нас приезжал. Он знает, что ты приехать должен, следит за прибывшими.

Воевода с волхвом приложили руки каждый к своей груди, развернулись, и вышли. Дражко выглянул в коридор, и позвал часового.

– Прикажи принести нам с князем Войномиром меда. Две баклажки побольше.

Пока мед не принесли, князь-воевода прошел в свою комнату, чтобы переодеться и хотя бы смыть дорожную пыль с рук и с лица. А когда вернулся в рабочую княжескую горницу, увидел, что Войномир опять над бумагами склонился, что что-то выписывает на другой лист бумаги. А потом делает писалом прорезы на восковой дощечке, словно кратко отмечает что-то самое важное.

Тут и мед принесли. Дворовый человек не знал, куда поставить деревянный резной поднос, потому что стол был завален свитками бересты и бумажными листами. Войномир молча показал на скамью рядом со столом. Дворовый человек поставил, поклонился, и молча вышел. Сам князь Войномир к меду даже притронуться губами не пожелал.