Так, глядя вниз, я подумал о том, чтобы попросить скутер добавить скорости, как скорость тут же возрастала до такой степени, что меня вдавливало в спинку кресла. Но кресло было прочное, спинка даже не скрипела под нажимом, а я переводил дыхание и легко привыкал к большим перегрузкам. Видимо, природное здоровье и привычка к тренировкам, когда нагрузки всегда давались на пределе допустимого, помогали. И я опомниться не успел, как шлем сообщил мне не словами, а единым цельным понятием, что мы приближаемся к территории погранотряда.

Я потребовал связи с майором Медведем, чтобы уточнить, ждут меня здесь с объятиями или с ПЗРК. Но шлем однозначно сообщил, что связаться с базой не может из-за стены помех, оставленной стерехами. Стену еще не успели убрать полностью. А связь возможна только прямая. Отраженная связь не доходит до базы.

Тогда, долго не думая, я поинтересовался у шлема, знает ли он, что такое телефон. Ответ был положительным. Я приказал найти телефон на столе начальника погранотряда и соединиться, если возможно, с ним. Соединение произошло сразу, и я услышал в своих наушниках длинные гудки вызова. Трубку не брали долго. Наконец, ответили:

– Полковник Сорабакин, слушаю вас.

– Здравия желаю, товарищ полковник. Старший лейтенант Троица, командир взвода спецназа ГРУ. Вас должны были предупредить о нашем присутствии в Резервации и о наших действиях…

– Да, старлей, меня предупредили. Что за странный номер, с которого ты звонишь? Мой аппарат с определителем, но не смог номер определить, чуть от натуги не взорвался. А я не знал, стоит ли отвечать на такой звонок. Твоему командованию следовало бы дать какие-то более конкретные координаты связи, чтобы можно было сразу определить человека.

Это он таким образом объяснил мне, почему так долго не брал трубку. Голос у полковника был вежливый, почти извиняющийся.

– Это потому, товарищ полковник, что я вообще не звоню вам ни с какого аппарата, обладающего собственным номером. Я просто общаюсь через квантовый компьютер. А он своего телефонного номера не имеет. Имеет, наверное, какой-то свой идентификационный код, или как он там называется, я не в курсе, но он принципиально не предназначен для связи в нашей цивилизации…

– Понятно, старлей. Хотя и не очень. Это ты очно мне потом объяснишь, если сможешь объяснить. А его номер мне и знать, думаю, не нужно. Нам предложили создать коридор для перехода или даже перелета границы для группы во главе с майором Медведем. Ты от него, как я понимаю? О твоем взводе тоже было что-то сказано, как и о тебе самом. Потому я вас двоих и совмещаю.

– Да, товарищ полковник, я представляю собой только разведку нашей группы. А майор Медведь с основной группой двинется за мной следом, как только я дам сообщение.

– Подожди, старлей. Я сейчас быстро прочитаю шифровку о вашей группе. Я только успел ее глазами пробежать при посторонних и в сейф убрал. Разговор у нас здесь был серьезный, и я отвлечься не мог. Пару минут подожди…

– Товарищ полковник, я на своем летательном аппарате сейчас подлетаю к вашему городку. Наблюдаю издали, как идут занятия на полосе препятствий. Посадку совершу на площадку перед зданием штаба. Это, как я понимаю, там, где флаг России выставлен. Прикажите в меня не стрелять.

– У тебя что за летательный аппарат? На нашей площадке даже двухместный вертолет едва-едва помещается. Был уже случай, прилетали.

– Моя машина поместится, товарищ полковник. Это такой же скутер, как тот, что ваши парни при попытке пересечения границы сбили из ПЗРК. Тот, что в Грузию упал.

– Ты уже и это, старлей, знаешь… Тогда ладно, совершай посадку. Дежурный сейчас предупредит циркулярно все посты.

Я на всякий случай предупредил скутер, что такое ПЗРК, и дал пару советов, как от ракеты увернуться. Шлем мне ответил, что после первого случая в этом же районе все шлемы знают систему защиты от ракеты и все выработали у себя тепловые ловушки, которые могут быть отстреляны по мере необходимости. Могут использовать и встречный выстрел по ракете. Требуется только подтвердить, что ракета не несет биологические объекты, наделенные разумом. Подтверждение требуется дать заранее, чтобы шлем мог реагировать в автоматическом режиме, поскольку разница между реакцией кибернетического устройства и человеческого мозга несопоставима. Я, естественно, тут же подтвердил. Но заодно вспомнил, как сам из автомата расстреливал скутер и рвал пулями его обшивку, и попросил шлем создать какую-нибудь защиту от пуль, а то еще найдется пограничник, до которого приказ не дойдет, и он решит дать по скутеру очередь. А мое тело относится к пулям совсем не так, как тела ктархов. Если у них для пули только голова уязвима, то у меня – все тело.

Но предосторожности оказались излишними. Связь для передачи команд у пограничников, видимо, работала без сбоев. Ни одной автоматной очереди снизу не раздалось, ни одной ракеты по моему скутеру выпущено не было.

Я совершил мягкую посадку на жесткой бетонной площадке перед входом в штаб. Можно было бы в целях безопасности совершить посадку и на плацу, который был отделен от площадки шестиметровым газоном, все-таки перед штабом ходили в одну и в другую стороны много пограничников – и солдат, и офицеров. Но мне хотелось показать ловкость скутера, которая, несомненно, была бы принята за мою ловкость. Причем в данном конкретном случае я заботился вовсе не о своем авторитете, а исключительно об авторитете спецназа ГРУ, желая создать еще одну легенду, о которой потом обязательно будут много говорить.

Едва скутер замер без движения в пяти шагах от главного входа в двухэтажное здание штаба погранотряда, как из дверей выскочил немолодой шарообразный майор с повязкой дежурного и остановился, вылупив глаза, чтобы рассмотреть скутер и, наверное, меня. Я мысленно поднял «фонарь», той же силой шлема в сидячей позе плавно вылетел из кресла, в воздухе выпрямился и, долетев до места, встал на бетонную дорожку прямо перед дежурным майором.

– Ведите меня, товарищ майор, к полковнику Сорабакину. Он ждет.

– Он ждет… Хотя внешний вид ваш может оказаться для полковника раздражителем. Вы без знаков различия… – охрипшим голосом, косясь на скутер, сказал майор. Потом развернулся и шагнул за порог.

– Это сугубо мои проблемы, – сухо ответил я.

Меня самого мой внешний вид не раздражал. Мне как-то приходилось участвовать в боевой операции, натянув на себя вместо армейского бушлата простую промасленную рабочую телогрейку. И смущения от этого я не испытывал.

Не испытал и сейчас. И смело шагнул через порог. Хорошо хоть в здании полы были не бетонные, а деревянные. Я вообще не любитель бетона, а в городке погранотряда, кажется, кругом все было бетоном залито. Кавказ! Здесь местные жители даже во дворах предпочитают иметь бетон вместо травы. Мне лично это понять трудно, но я к ним со своим уставом не лезу. Моя нелюбовь к такому распространенному строительному материалу обуславливалась просто. Однажды в училище нас, курсантов, заставили полчаса ползать на время по пористой и жесткой бетонной дорожке. В результате неделю после этого болели колени и локти. Памятуя об этом, я своих солдат никогда не заставлял ползать по бетону. Но за это в два раза увеличивал занятия на простой земле.

– У вас что, здесь асфальтовые дорожки и дороги из принципа не делают? – на ходу спросил я дежурного майора, который повел меня по лестнице на второй этаж по бетонной лестнице. – В идеале – не нравится?

– К нам даже почту вертолетом привозят. Где здесь асфальт взять… – вздохнул майор. Он, похоже, тоже был не большим любителем бетона. – Ближайший асфальтовый завод от нас на расстоянии почти в тысячу километров. А в самую жару бетон так раскаляется, что дышать невозможно. У нас, старлей, знаешь, какая жара иногда бывает!..

– Асфальт раскаляется не меньше, а воняет больше, – не согласился я, но вовсе не от любви к бетону.

Майор спорить не стал, может быть, потому, что мы пришли. Он открыл дверь в маленькую приемную. За столом, где в гражданских фирмах сидят секретарши, а в военных – адъютанты, никого не было. Только на столе стоял накрытый чехлом из дерматина старый монитор компьютера. Провода тянулись куда-то под стол.

В приемной, кроме двери, в которую мы вошли, было еще две двери. На той, что справа, висела табличка «Начальник штаба», на двери слева – табличка с надписью «Начальник пограничного отряда».

Во вторую дверь майор аккуратно и постучал и после приглашения просто распахнул ее, а сам, только заглянув, шагнул в сторону, пропуская меня. Сам дежурный при этом опасливо попятился и в кабинет не вошел. Видимо, полковник Сорабакин внушал ему долговременный душевный трепет. Я же, заглянув в кабинет, невозмутимо перешагнул порог. Мне лично этот полковник даже командиром не был, и у меня, следовательно, не возникало необходимости трепетать перед ним. Да я, честно говоря, даже перед нашим комбатом не трепещу, хотя он у нас человек чрезвычайно суровый и к тому же великий любитель порядка во всем. При визите комбата в казарму все табуретки должны стоять ровно по линейке, и если какая-то по недогляду дневального и дежурного по роте выступает из общего ряда – наш подполковник может впасть в ярость, а все солдаты получают звание «гражданских разгильдяев». Так что чужой полковник мог мне только внушить уважение к своим погонам, но не более.

– Разрешите? – спросил я и сразу же представился: – Старший лейтенант Троица.

– Заходи, Троица. Прочитал я шифротелеграмму относительно вашей группы. И в окно видел, как ты на этой штуке прилетел. Что там за двигатель стоит? Винтов нет, крыльев нет, а летает… Я так понимаю, реактивные двигатели с всеракурсно управляемым вектором тяги?

Я, мало понимая в услышанной технологии, вежливо снял с головы свой шлем. Но не столько потому, что среди русских людей живет обычай снимать в помещении головной убор, сколько для того, чтобы занять чем-то руки, которые мне некуда было деть.

Слышал я, что по рукам определяют профпригодность актеров. Если актеру на сцене руки мешают, значит, он никакой актер. Следовательно, актер из меня получился бы скверный. Но спецназовец, насколько я сам понимал, получился не самый беспомощный, и командир взвода не самый плохой. И этому следовало радоваться. Знавал я командиров взводов, которых их солдаты, мягко говоря, недолюбливали. Но я на подобные размышления отвлекаться не стал, они просто промелькнули в голове и исчезли. Следовало поддержать разговор с полковником Сорабакиным и так ответить, чтобы полковника не обидеть.

– Никак нет, товарищ полковник. Там вообще нет двигателя.

– То есть? А как он тогда летает?

– Он не летает. Он перемещается в пространстве за счет силы мысли. Но это долго объяснять, тем более я сам многого не знаю.

– И не надо объяснять, – несмотря на то что с головы я его уже снял, ответил мне шлем. Но произнести это вслух я, честно говоря, не решился.

Лучше поддерживать с начальником погранотряда хорошие отношения. Тем более принял он меня вполне радушно, а ответ шлема мог бы показаться Сорабакину грубостью. Это не помогло бы нашему взаимопониманию. А поведение дежурного ненавязчиво сообщило мне, что полковник в крутости мало уступает нашему комбату, если вообще уступает.

– Это как так?

– Я не в состоянии это объяснить, товарищ полковник. Тем не менее это есть и работает на удивление отлично. В шифротелеграмме, что вы получили, есть что-то, что касается нашей группы? Что-то такое, что требует если не совместных действий, то согласования?

Полковник Сорабакин посмотрел на часы. Сам при этом выглядел хмуро и строго.

– Там много чего есть. Даже предупреждение о внешнем виде бойцов группы, солдат и офицеров. Несмотря на это, на мой взгляд, всех, кто ходит без знаков различия, положенных в армии, следует надолго закрывать на гауптвахте. Но мое командование, зная мои манеры и высокую требовательность к армейскому порядку, просчитало мое возможное поведение и конкретно об этом предупредило. И потому я тебя, старлей, не называю армейским разгильдяем. Есть там и конкретные данные. Через час сорок две минуты к нам должен прилететь грузовой беспилотный вертолет и доставить контейнер, который мы обязаны передать лично тебе, старлей, или майору Медведю для тебя. Присылают какое-то оборудование для испытаний в боевой обстановке. Как я понял, некое новое оружие. Что конкретно, я не знаю.

– Не думаю, что полностью новое, но… Слава богу, позаботились. Я заказывал комплект «выстрелов» для гранатомета. Наверное, это и присылают.

– Комплект «выстрелов» могли бы приказать передать вашей группе со склада и нам.

– У вас есть «выстрелы» для «Вампира»? – поинтересовался я.

– Для «Вампира»? – переспросил полковник. – А что это такое?

– «РПГ-29». Самый мощный из современных ручных гранатометов, – вынужден был объяснить я. – Только это уже не испытания. «Вампир» давно принят на вооружение, хотя, к сожалению, за границу его продают больше, чем поставляют в свою армию.

– Нет, таких «выстрелов» у нас нет. Я могу поделиться «выстрелами» для «РПГ-16» и даже для «РПГ-7». Причем разными: и осколочными, и бронебойными^[1].

– Спасибо, товарищ полковник. В таких у нас надобности нет. Вот «выстрелы» для «Вампира», как я просил, должны прислать. А что еще? Что пишут?