Событийность, открывающая слишком много возможностей для перемен, несёт в себе угрозу статичному, пребывающему в состоянии вечного равновесия обществу, нарушая устойчивые законы мироздания. Потрясения рождают новый порядок.

Чтобы оградить себя от катастрофических изменений, сохранить свой внутренний мир, община устанавливает разного рода табу, регламентирующие взаимодействие профанно-практического и иррационального. Недаром многие религиозные учения и политические доктрины налагали запрет на несанкционированное творчество, объявляя его злом. Борьба с инновациями доходила до абсурда, особенно в те моменты, когда старый мир уже был не в состоянии противостоять волне перемен – достаточно вспомнить костры инквизиции, по существу, знаменовавшие собой агонию западного христианства.

В связи с этим миф об изгнании из рая может рассматриваться в двух аспектах.

Первый – как природный катаклизм, послуживший вызовом извне. В таком случае, ответом был стремительный виток развития, в результате которого человек небывало возвысился над природой, преодолел эволюцию и естественный отбор и сам стал навязывать природе свои условия, изменяя её и приспосабливая к своим потребностям.

Второй – как катаклизм внутренний, вспышка творческой энергии, требовавшей выхода. Адам, вкусивший запретный плод Знания, начал творить, уподобляясь своему Творцу, разрушив, таким образом, установленный порядок. Мятеж против Бога и мятеж против природы – и, как результат, рождение События, рождение собственно Истории.

Разделение истории человечества на дикость, варварство и цивилизацию может рассматриваться в данном контексте следующим образом. Первобытная дикость – внеисторическое время, когда циклическое Инь преобладает над векторным Янь. Варварство – вспышка истории, время сотворения нового общества, непрерывное движение, дающее возможность для совершения эпохальных деяний. Цивилизация же – возвращение к первоначальной стабильности, создание устойчивого нового мира, ограждённого от мира хаоса прочной стеной табу.

Нестабильность порождает потребность в наведении порядка. Возникает вопрос: кто должен осуществлять эту задачу? Углубляясь в данную тему, мы должны помнить об одном, весьма распространённом, заблуждении, касающемся природы элитарности.

Собственно говоря, множество узконаправленных концепций элитарности основываются на практической необходимости. Когда изменились окружающие условия и усложнилась внутренняя жизнь общины, возникает потребность некой упорядочивающей силы, могущей эффективно организовать управление социальной структурой. Возникает некий прообраз законодательно-управленческого аппарата, впоследствии трансформирующийся в обособленную структуру, находящуюся в привилегированном положении относительно всех остальных членов общины. Всё это вполне правдоподобно и не лишено здравого смысла, однако речь здесь идёт не об элитарности как таковой, а о возникновении собственно системы управления, в основе которой лежит не избранность отдельных индивидуумов, а их административные способности. В связи с этим имеет смысл сделать небольшое отступление.

Как в политике, так и в экономике успешно развивается и добивается успеха та структура, где рутинные управленческие функции выполняет особая когорта исполнителей – разного рода менеджеров и чиновников, в то время, как задача собственно лидеров – указание стратегических путей развития, генерация идей, а не решение конкретных технических задач. Основная отличительная особенность творческой личности – открытость для изменений и разного рода инноваций, стремление к масштабному действию, в то время, как функции управления системой требуют как раз иного – стабильности, упорядоченности и внутренней организации. Поэтому всякий управленческий аппарат не есть элита, это скорее инструмент творческих индивидуальностей, призванный избавить лидеров от выполнения нетворческих задач.

Не может рассматриваться как элитарность и примитивное лидерство, в том числе, лидерство в группе. Так, в волчьей стае тоже есть вожак и есть определённая внутренняя структура, однако же никто не пытается доказать существование у волков классового общества.

С другой стороны, человек вполне может обходиться без государства и правительства, вообще без каких-либо структур власти. Это весьма наглядно показывает пример внутренней организации общества раннесредневековой Исландии.

Таким образом, мы снова, уже в третий раз возвращаемся к мысли о том, что социальной трансформации предшествовала трансформация духовная, вряд ли связанная с биологической эволюцией.

Почти по Марксу: базис и надстройка. Переходя, собственно, к анализу причин социального расслоения, обращение к основам неизбежно. Базис существования любого общества – стада антилоп или современного государства – средства существования, проще говоря, еда и различные материальные блага, позволяющие выжить. Нет средств существования – налицо кризис, голод и, в конечном счёте, гибель. Чтобы этого не допустить, необходимо иметь налаженную, отказоустойчивую систему, обеспечивающую общество всем необходимым.

Для первобытного человека, как и для любого животного, первичной и жизненно важной потребностью была потребность в пище, которую первоначально удовлетворяли собирательство и охота, а затем сельское хозяйство. Первое – экстенсивная модель экономики, поскольку не производит ничего, а лишь потребляет уже готовое; второе – перспективный источник материального насыщения, поскольку позволяет получить в большом количестве любой продукт.

Собственно говоря, всё, что мы видим вокруг – самолёты, машины, компьютеры, высотные здания и прочие объекты материальной жизни – является не чем иным, как продуктом избыточного производства базовой экономики, то бишь сельского хозяйства. По сути, человечество стало производить такое количество избыточного, «лишнего» продовольствия, что это количество, составляющее несоизмеримо большую часть в отношении к реальным потребностям человека, позволило и позволяет содержать огромное число людей, не занятых непосредственно производством орудий труда и добыванием пищи. Эти люди обеспечили и обеспечивают стремительный рост человеческой цивилизации, создавая совершенно бесполезные с точки зрения биологического существа вещи и технологии.

Можно до бесконечности спорить о том, что появилось раньше – курица или яйцо, – но нам ситуация здесь видится следующим образом. Примитивное общество в принципе не может произвести избыточный продукт – это противоречит природе и здравому смыслу. Первобытный человек, как и любое животное, никогда не пытался добыть чрезмерное количество того, что можно съесть – да это при существующем способе добычи пищи вряд ли вообще было возможно. Первобытному человеку приходилось ежедневно и ежечасно решать актуальные проблемы выживания, чтобы не оказаться на грани голодной смерти. Если в какой-то момент и удавалось добыть пищи больше, чем обычно, она распределялась поровну между всеми членами общины. Это равноправие было прямым следствием стадного образа жизни – физически слабый относительно остальных представителей фауны человек мог выжить только в коллективе, при этом бесполезных людей в коллективе не было – такие просто погибали.

Лишних вещей – орудий труда или предметов обихода – в то время не было тоже. Накопление материальных благ, которые невозможно использовать – нонсенс, непостижимая глупость, и первобытное сознание проникнуто пониманием этого насквозь.

Однако среди одинаковых человечков появляется, в конечном счете, некто, который видит немного дальше, а может быть и гораздо дальше, чем его ограниченные соплеменники. Несвойственная остальным широта мышления позволяет ему оценить возможные перспективы появления избыточного продукта как для всей общины, так и для самого себя. Причём для самого себя в первую очередь. В конце концов, почему бы, если это в принципе возможно, не организовать производство так, чтобы его результат удвоить, половину оставив соплеменникам, а остальное заполучить в собственное распоряжение?

Однако сама по себе эта мысль не влечёт за собой никаких глобальных последствий – уровень отношений в общине не позволяет выйти за пределы дозволенного обычаем. Поэтому говорить о трансформации родоплеменных отношений в прообраз государственной системы абсолютно бесперспективно.

Родоплеменной строй – это такое же старье, как и «норманизм– антинорманизм». На современном уровне развития науки формирование ранних общественно-политических структур видится совсем по-другому. Основная граница проходит не по линии «догосударственное общество – государство», а по линии «простое общество – сложное общество». Простое общество – то, в котором уровень интеграции не выходит за пределы общин. Сложное – где появляются надобщинные институты управления. То есть, по сути, в простом обществе происходит взаимодействие на уровне индивидуумов, а в сложном – на уровне общественно-политических структур.

Известно большое количество моделей догосударственных и негосударственных сложных обществ. Наиболее широко распространенная – вождество, другая – племя, племенной союз. Правда с Европой все не так просто – модель вождества на европейском материале работает плохо. Но нет сомнений, что и в Европе, и в большей части обитаемого мира (за исключением отдельных полностью изолированных человеческих групп) эпоха простых обществ кончилась очень-очень давно.

Переход от простого общества к сложному сопряжен с рядом проблем, которые необходимо было решить. Чтобы перестроить систему производства таким образом, чтобы создать дополнительный, т.н. «прибавочный» продукт, недостаточно авторитета главы рода, лидера человеческой стаи – для этого необходимо неординарное, почти сверхъестественное влияние на соплеменников.

Все имеющиеся данные говорят, что интеллектуальный и экономический прорыв был революционным: на протяжении сотен тысяч лет высшие приматы изготавливали разнообразные инструменты, но разнообразие их было крайне невысоко. А главное, сама процедура изготовления этих инструментов и характер их изменений насчитывает крошечный сдвиг за сотни и тысячи поколений – примерно с такой же скоростью меняется структура птичьих гнезд. А потом, где-то порядка 150 тыс. лет тому назад, для палеонтолога почти что вдруг, почти внезапно, поскольку временная шкала глубокого разрешения, конечно, не дает, происходит настоящий интеллектуальный взрыв – на смену пяти изделиям приходит пятьдесят, возникают первые социальные институты, появляются упорядоченные захоронения со следами особых похоронных обрядов…

Последнее особенно интересно, ведь выходит, что разум и религиозность появляются практически одновременно, словно две стороны одной медали. Да и, посмотрите на это с другой стороны – примеров нерелигиозных культур нам тоже в принципе не известно.

Мистическая природа власти и социального неравенства находит отражение в мировоззрении всех народов. Божественное происхождение власти фараонов и римских цезарей, длинноволосых франкских вождей и скандинавских конунгов⁷, китайских императоров и ханов Золотой Орды – всё это свидетельствует о перманентной вере в избранность отдельных людей, получивших скипетр и корону из рук божества.

Эти верования возникли однозначно не на пустом месте, хотя, конечно, в последствии усиленно поддерживались и культивировались правящими кланами. Можно предполагать, что малое число людей, получивших власть над остальными, действительно отличались незаурядными способностями от среднестатистического члена общины, во многие разы превосходя его своими качествами. Эти различия порождали благоговение и страх в толпе человекоподобных, что позволяло одному человеку руководить ими, направлять их и заставлять делать всё, что ему заблагорассудится.

Первоначальная – и единственно возможная – модель раннеиерархического общества состоит во взаимодействии массы и индивидуума, стоящего рядом с ней, как бы вне этой массы. Именно рядом, а не над, потому что на тот момент уровень взаимоотношений не перешёл в плоскость «руководство – подчинение». Вся остальная социальная структура – вторична, она появляется много позже.

Усложнение внутренней жизни общества ведёт к возникновению и развитию всё более сложной системы управления. Если в небольшой группе людей лидер может существовать сам по себе как самодостаточная сила, то с развитием внутренней социальной структуры и межобщинной интеграции у него возникает потребность в помощниках. По мере усложнения системы производства и управления, а также ростом численности членов общины помощников требуется всё больше.

Так образуется немногочисленная каста избранных, сгруппированная вокруг лидера. Сначала в ней нет чёткого разделения функций, но в целом основополагающей тенденцией является то, что эта группа уже не участвует в производственном труде – она живёт за счёт прибавочного продукта, который обеспечивает её существование. И именно с этого момента начинается мощный виток развития религии и её производных – науки и культуры, что было абсолютно невозможным ранее.