«Святой день»⁶
(криминальный рассказ)

Игорь Фатхуллин

Сергей Распопов

Начавшийся еще с вечера моросящий дождь к ночи превратился в настоящий ливень. Артем Петрович тяжело заворочался на диване. Все тело ломило, хоть кричи «караул»!

«Должно быть к непогоде», – подумал он.

Особенно жгучая боль донимала его в правой отсутствующей ступне.

«Вот ведь жизнь окаянная, – выругался Михеев про себя, – двадцать лет прошло, как ее оттяпали в районной больнице, нашли эскулапы какую-то опухоль, вот и отняли. Бесплатная медицина ничего, кроме как отрезать кусок отмершего тела, предложить не могла. А ступня все болит, спасу нет. Даже пальцами как будто могу шевелить, чувствую каждый нервный узел на ней. Успокойся, – оборвал Михеев себя. – Это всего – навсего только мое воображение. Моя больная фантазия и дьявольская промозглая погода».

Он не спал уже второй час, как ни пытался, все не мог заснуть. Лежал на спине, прислушиваясь к раскатам грома. И всматривался равнодушно в ночную рябь за окном, где в свете молний одиноко раскачивались яблони. Яблони ему достались по наследству от тетки вместе с домом, и теперь без надлежащего ухода совсем одичали, и плоды на них стали мелкими и кислыми с горчинкой.

«Вырублю их к дьяволу при случае, на фиг они мне сдались, никакого дохода не приносят. Одна морока с ними. Даже пацаны в мой сад не лазают, обходят стороной», – он вздрогнул от особенно яркой вспышки молнии.

Тетка рассказывала ему, что однажды, лет двадцать назад, когда на ее доме еще не был поставлен громоотвод, через окно залетела молния, побила стекла в рамах, двинулась через большую комнату к зеркалу напротив. У тетки в комнате стояло большое трюмо. Разбила его на мелкие осколки и ушла в сенях в земляной пол. Зеркала молнии притягивают как магнит. Это знать надо. Может, при случае пригодиться.

Дождевые потоки воды монотонно шумели в водосточных трубах, обильно орошая землю во дворе. Теперь трава полезет, весь огород заполонит, язва болотная. Придется ее косой выкашивать по десять раз на дню. Иначе нельзя.

Вот такой же ливень лил две недели назад, ни зги не видно, когда он возвращался на своем «Запорожце», консервной банке с ручным управлением, домой из районного центра, куда он ездил переоформлять пенсию.

Жил он всегда тихо, одиноко, обособленно. Семьи в свое время не заимел, а теперь уже и не к чему. Дружбы особо ни с кем не водил, ни с кем не ругался. В дурных компаниях никогда не участвовал. Было ему ужу далеко за шестьдесят. И он мечтал об одном, как дожить эту жизнь достойно, а больше всего о том, как не помереть с голоду. Он от рождения нытиком не был и теперь молча боролся за жизнь, если его нищенское существование можно назвать жизнью. Ведь пенсия, что он получал – с воробьиный скок, воробью же на смех. Думать о ней-только себя изводить.

Жил он до смерти своей тетки в городе. Вся прежняя работа Михеева была связана с жилищно – коммунальным хозяйством. Кому капающий кран починить, кому гвоздь в оторвавшуюся доску вколотить. Этот приработок его кормил. Во всяком случае, если не на водку, то на хлеб хватало. А ему много и не нужно. Пить он особо не пил, так рюмашку опрокидывал под горячую котлетку. Либо выпивал со старым корешом Петровым. Это не питие, а так – лечение.

В тот день, возвращаясь в свою неудобную берлогу, ехал он медленнее обычного. Дворники едва успевали сметать дождевые струи с лобового стекла. Уже свернув на свою тихую, утопающую в зелени улочку, он вдруг с ужасом увидел перед своим капотом стройную женскую фигурку. Он среагировал мгновенно, умело бросив машину на бордюр. Мощный удар пришелся на передние подвески, и визг тормозов заставил женщину обернуться. Он увидел перед собой широко открытые испуганные глаза, косметику, перемешанную со струями дождя, и тяжелые, намокшие волосы, беспорядочно лежащие на плечах. В правой руке она держала раскрытый цветной зонт, который мало чем мог помочь ей в этой ситуации. Насквозь промокшее платье облепило тонкую девичью фигурку. Вблизи он узнал ее. Девушку (она и в самом деле была еще не замужем) звали Галей Акимовой. Она работала почтальоном в их поселковом отделении связи. Перекинутая через маленькое хрупкое плечо тяжелая почтовая сумка притягивала ее к земле.

– Здравствуй, Галя, – сказал Артем Петрович ласково. – Испугалась? Ты не бойся. Я тебя не перееду. Я очень осторожный водитель. Письма разносишь? – поинтересовался он.

– Да, – улыбнулась Галя. – Не только. У меня есть и к вам письмо.

– Бог мой! От кого? – удивился он. – У меня и родни-то нет. Один я как сыч на белом свете. Худой, забытый, никому не нужный мужчина. – Губы его искривились в иронической усмешке. Давно прошла пора бесшабашной удали. Он обвел Галю печальным взглядом.

– Вы не подвезете меня до конца вашей улицы? – попросила она. – Мне всего в четыре дома осталось разнести газеты, – и похлопала тоненькими пальчиками по изящному металлическому замку на сумке.

Эта сумка, небрежно перекинутая через плечо, на мгновение приковала к себе взгляд Артема Петровича. В душе его, словно ребенок в утробе, шевельнулась окаянная мысль. Но до полного оформления ее в стройный план было еще далеко.

«Запорожец», натужно тарахтя мотором, вихрем проскочил по центральному деревенскому тракту, в конец деревни, и вынырнув из очередной колдобины, остановился перед облупившимся, вросшим в землю деревенским домом, что возле выгона агрофермы.

– Зачем себя утруждать в такой-то ливень? – сказал он дружелюбно Гале. – Давай, садись, я подброшу тебя до почты. А оставшиеся газеты развезу по адресам.

– Спасибо, – Галя широко и лучисто улыбнулась и наотрез отказалась от его помощи.

– Зря ты мне не доверяешь, – пробурчал он, помогая почтальонше вылезти из машины.

– Что вы, Артем Петрович, я вам верю, – сказала Галя на прощание. – Но это моя работа, я не могу ее никому перепоручить. Я должна сама, – и расхохоталась звонким веселым голоском.

«Садануть бы тебе дроби под хвост. Птица ты эдакая. Да посмотреть, чем ты начинена! Пожалуй, ты бы и не так запрыгала», – подумал он озлобленно.

Пенсию Михеев получал исправно каждый месяц шестого числа. Впрочем, приносили не только ему. У них половина Солнечной улицы, на которой он жил – пенсионеры. И все они получали деньги в этот же день.

«Надо же, кому-то пришла в голову блажь назвать улицу по имени Солнца! Добро бы жили на ней люди богатые или зажиточные-тогда другое дело. Такое название оправдывает само себя. А то живут большей частью старики и старухи, которые одной ногой уже на том свете. Десятку какую-нибудь паршивую и то занять не у кого! Они бы и хотели дать ему взаймы, да взять с них нечего. Голь перекатная. А у миллионеров, что на той стороне деревни коттеджи возвели, так тоже напрасный труд просить. Они за копейку, что у них возьмешь, удавятся.

А тут и не пьешь, да как дальше жить – неизвестно. Денег на хлеб нет. Ну, положим, эти русские, что на иномарках разъезжают, не откажут, на булку дадут. Но у них брать зазорно. Ведь он, это мурло, не просто так даст тебе копейку, он даст тебе ее, чтобы лишний раз унизить. Поскольку за человека тебя не принимает. Ты для него хуже собаки бездомной, хуже кошки, что тянутся к людям за ласковое слово. Ты вынужден будешь стоять перед ним, перед этим мерзавцем, навытяжку как рядовой перед генералом. По стойке «смирно» и не выкобениваться, а тихо слушать тот бред, что он будет тебе вдалбливать в твою и без того голодную башку».

Артем Петрович жадно затянулся последней папиросой. Едкий дым выел легкие. Дед закашлялся.

– Жизнь гребаная, – выругался он матерно в сердцах. – Нет денег даже на «Беломор». – А курить тянуло. И очень не хотелось отвыкать от этой естественной для его лет привычки. Тот, кто как он с 13 лет пристрастился к табаку, бросит курить разве что в гробу.

Он зажег свет в комнате, бросил взгляд на часы, затем на окно. Без пятнадцати пять. В рассветной мути длинные ветви деревьев в саду казалось нашептывали ему что-то тайное, зловеще о чем-то предупреждали. Одновременно было ощущение, что их длинные стволы врезались в небо, пробили толщу густых облаков.

«Если уж начало в чем-то невезти, то одним пустяком дело не закончится, – подумал Артем Петрович. – За одним невезением придет второе, третье… А там одна неудача за другой длинной вереницей постучатся в дом».

Неделю назад у него «сдох» аккумулятор, а тут не прошло и трех дней после этой беды, восьмилетний пацан разбил переднюю фару на бампере. Да и мотор что-то не очень тянет. Начал чихать. Видно, доживает последние дни. И хотя отец пацана клятвенно пообещал возместить ущерб, но только с получки. Все это, конечно, Михеева не утешало. Ему ли не знать, как нонче платят работягам. В час по чайной ложке с рассрочкой на три месяца. Фара – черт с ней. Она не главная проблема. Его заботит сейчас другое. Аккумулятор для «Запорожца» ему достал Егорыч, сосед с другой половины деревни. Теперь он должен ему за него 450 рублей. И хотя Егорыч его не торопит, предоставил ему, что называется, бессрочный кредит, но долг есть долг. Он Артему Петровичу, что удавка на шее, тянет вниз посильнее гири. Рано или поздно его отдавать надо. Чем раньше отдашь, тем лучше.

Сегодня шестое мая. День этот еще хорош и тем, что Галя Акимова с толстой синей кожаной сумкой через плечо разносит пенсию. На приблатненном языке пенсионеров – «святой день». Обещающий хоть и скудную, через пень – колоду, но кормежку. А значит, и так можно рассудить – первую радость для стариков.

Ох, эта синяя, толстая, с железным замком почтовая сумка – предел желаний Артема Петровича. Она, эта сумка, всякий раз была полным полна. Надо думать денег в такой «кошелек» помещалось немало. А Михеев, когда поглядывал на этот «кошелек», невольно облизывался, как кот, мечтающий о хозяйской крынке с молоком. Попади эти денежки в его руки, он бы нашел им применение. В первую очередь рассчитался бы с долгом за аккумулятор, купил бы цветной телевизор японского или корейского производства. Его черно – белый «Таурус» уже год как работал вполсилы, без звука. И хотя дед Михеев не жаловался, приноровился смотреть немое кино. По всем статьям выходил какой-то перебор. В век сверхзвуковых скоростей и компьютеров глядеть испорченный старый телевизор! Да мало ли чего еще можно купить благодаря синей сумке почтальонши! Мечтать о большем Артем Петрович пока не отваживался…

Готовиться к приходу Акимовой он стал загодя. Тщательно побрился на кухне тупой бритвой перед осколком большого зеркала. Надел лучший костюм, который у него был со времени, когда он еще сшибал деньгу в коммунальном хозяйстве. На шею повязал красный с горошком шелковый галстук. И все для того, чтобы произвести на девчонку впечатление. Ни для кого из знакомых ему старых женщин или, говоря проще, старых перечниц, он не намерен был таким образом выкобениваться. Только для Гали Акимовой.

Затем достал старый гвоздодер, обтянул его шерстяным чулком, достал несколько целлофановых пакетов побольше, прикинул свои действия – надо было точно знать, как он будет действовать. Чтобы, не дай Бог, не сорвалось, не случилось промашки.

Без пятнадцати двенадцать во дворе залаяла собака. Артем Петрович поспешно пригладил седую шевелюру, поправил галстук и выскочил на крыльцо. Несмотря на майский полдень, на деревенской улице было темно как в могиле, что не видно было соседних домов от такого сильного ливня. Даже черт не выходит в такую лихую погоду чинить свои козни. Но Артем Петрович внутренне ликовал. Сердце его прыгало от радости, предвещая удачу. Он давно ждал такого благоприятного стечения обстоятельств. Почтальоншу он решил встретить во дворе. Поставив руку козырьком ко лбу, прикрывая глаза от бьющих капель дождя, он спустился с крыльца к калитке и приглашающе махнул рукой долгожданной гостье, несмотря на то, что за три секунды промок с ног до головы.

Это была она, Галя Акимова. Улыбнулась ему весело как хорошему и давнему знакомому.

– Собака ваша меня не загрызет? – кокетливо спросила она и нащупала пальцами задвижку на калитке.