Единственное занятие состояло в нескольких уроках по фортепиано, которые я вынужден был давать, чтобы как-то просуществовать. Такое прозябание, столь же утомительное для меня, как и для окружающих, длилось больше года. Я не жил – я вел растительный образ жизни, лодырничал и ни на что не надеялся. От мысли о том, что мне суждено остаться учителем по фортепиано, я покрывался холодным потом. Но что мне оставалось другого? Дважды или трижды меня приглашали играть в концертах. Я соглашался и имел некоторый успех. Но что толку? Возможность появиться на концертной эстраде предоставлялась мне настолько редко, что я не мог рассматривать это как материальную основу для жизни. Не приходилось рассчитывать и на то, что консерватория предложит мне место преподавателя фортепиано, так как неприязнь Сафонова к Зилоти распространялась теперь и на меня, да и вообще он не считал или не хотел считать меня пианистом. В равной степени он не мог пригласить меня солистом на симфонические концерты, даваемые Императорским музыкальным обществом