I

В подвале – сыро, темно, зябко. Меж голых бетонных стен завывали жуткие сквозняки, качали лампу, свисающую с треснутого потолка на тонком расползшемся проводе, по местами затопленному полу бегала едва различимая в огне примуса рябь. Дождь, что лил как из ведра больше часа, наконец-то закончился, и теперь там, где-то в глубинах полуразрушенного дома, журчала стекающая вода, не смолкало глухое эхо. Изредка к этому гулу добавлялись отвратительные писки крыс. Они резвились во мраке, среди заброшенного мусора, плескались в холодной дождевой воде.

Капли неустанно барабанили то по металлу, то по дереву, то по бетону, то по трубам, сотрясали несмолкающую ни на минуту темноту, наполняли все вокруг какими-то ускользающими звуками. Еще немного послушав эти «голоса дома», я помешал вилкой крысятину в банке из-под рыбных консервов и сделал огонек примуса поменьше, принюхиваясь. Пахло скверно – собака есть не станет.

– Ну, дай бог, не сдохну… – смирился и достал из кармана крохотный бумажный пакетик с солью.

Посыпав тошнотворную бурду, – еще разок все хорошенько перемешал, мысленно перекрестился, филигранно подцепил зубчиком небольшой грязно-бордовый кусочек и кинул в рот. Скривился, быстро прожевал и проглотил, чувствуя странное послевкусие.

– Неплохо, – неожиданно отметил для себя и выключил примус, подвигая поближе, – можно и пообедать…

Достал из армейского вещмешка небольшую полупустую бутылку воды, сделал маленький глоток, приступил к трапезе. Пока ел, крысы вконец осмелели и сидели теперь уже на гнилых столах и продуктовых корзинах буквально в нескольких шагах от меня. Ближе подходить все-таки не решались – боялись. Как ни крути, а инстинкт выживания у этих мусорщиков на высоте: прикармливай, заманивай – все равно не подойдут. Раз человек рядом, они и носа не сунут – мало ли, чего ему в голову взбредет.

– Что, проголодались? – чавкая жареным мясцом, по вкусу отдаленно напоминающим курицу, спросил я своих пищащих «гостей». Те прибывали с каждой секундой, чуть слышно хлюпали по лужам. – Извините уж… угостить ничем не смогу – сам вон… – зачем-то кивнул на банку, словно ожидал от них глубокого сочувствия, понимания моего печального положения, – …подножным кормом питаюсь.

Мокрые крысы в ответ запищали, зашуршали коготками, закрутили хвостами. Некоторые даже вытянулись, зашевелили усиками.

– Я теперь такой же, как и вы, – продолжил я и, доев мясо, приправленное солью, отхлебнул водички и пояснил хвостатым друзьям: – Помоечник, мусорщик… – кинул им опорожненную банку, сложил пожитки. – Если хотите, можете подкрепиться своим собратом – ничего другого у меня для вас нет.

Но голодным грызунам по душе и объедки: навалились скопом, пронзительно запищали, закишели – лишь бы ухватить хоть что-то. Жир, остатки – плевать. Жесть скрипела, шуршала, ерзала о камни, обо что-то металлическое, а потом и вовсе заплескалась вдалеке – словом, пошла «по рукам». Слушая это многоголосье, я улыбнулся, грустно вздохнул и заполз в карман накидки за зажигалкой и фотографией.

– Где же ты, принцесса?.. – подсветив тусклым огоньком изображение улыбающейся дочери в косухе, сидящей в кафе за столиком, в очередной раз спросил себя и побледнел – опять слишком близко подпустил самую страшную мысль о ее судьбе. – Нет… нет… – завертел головой, отгоняя этот ночной кошмар, – ты жива и я найду тебя… непременно найду, слышишь?.. – засопел, поцеловал дорогую сердцу фотографию, убрал обратно во внутренний карман и достал почти пустую мятую пачку сигарет, горько закуривая. – Хоть весь мир обойду, но найду…

Сделал затяжку, другую, немного успокоился.

Крысы тем временем уже не на шутку драли банку, да так, что звон и молотящие стуки разлетались по всему заброшенному залитому помещению. А я же, накинув просторный капюшон, откинулся на потресканную влажную стену и задумался, потягивая предпоследнюю сигаретку. Но наслаждался ей, ей-богу, как последней…

– Папа, быстрее!!.. – в восторге кричала Бетти, крепче держась за меня, и разглядывала левый отбойник, сливающийся в единую линию. – Круто!.. Как круто!

– Держись крепче, малышка! – через мотошлем улыбнулся я, выкрутил ручку газа и – вверх по пустой скоростной трассе под рыканье глушителей. – Это еще не предел!

Спортивный мотоцикл уносил нас прочь от оживленного, вечно шумного и пыльного города, позволял насладиться скоростью и встречным ветром. Мимо проносились вывески, рекламные баннеры, билборды, афиши, мелькали ограждения. За ними – неисчислимые высотки, улицы, люди, машины – весь «муравейник». Такое все незначительное, незаметное, неинтересное. Ни мне, ни Бетти не хотелось отвлекаться от дороги, смотреть по сторонам. Обоих сейчас увлекала только езда, визг колес на поворотах и… больше ничего. Время как будто остановилось, его не стало: впереди – горизонт, позади – обыденная серость. И между ними – короткий миг, яркий, прекрасный. Мы были так свободны, так счастливы, что весь мир, необъятный, сложный, казалось, слился в единую разделительную полосу, асфальтовое покрытие, стал простым и понятным. А закатное солнце, тщетно слепящее меня через тонированное забрало, будто куда-то увлекало, заманивало, раззадоривало, заставляя цепко держаться за руль и… гнать, гнать, гнать без оглядки…

– Пап, может, заедем куда-нибудь… перекусим? – сквозь вой ветра и ор двигателя услышал голос Бетти. – Возьмем по гамбургеру и коле. Что скажешь?

– Ну а что я могу сказать? – усмехнулся я. – Конечно я «за»! Вон, кстати, какая-то забегаловка вдалеке… – сбавил скорость, пригляделся, – можно туда и заглянуть, в принципе. Да и народу, думаю, там немного.

– Тебе решать, пап, – ты же за рулем-то, – засмеялась дочка, покрепче прижалась к моей мотоциклетной куртке.

Остановились на полупустой парковке забегаловки Biff Day's. Заглушил двигатель, снял шлем, вместе с Бетти слез с мотоцикла, поставил на подножку.

– Пойдем? – вытащив ключ зажигания, улыбнулся я зевающей дочке и приобнял. – О-о-о! Кого-то, вижу, дорога утомила, а сама мне говорила: «Да я хоть до ночи кататься готова!» – и засмеялся.

Бетти насупилась и беззлобно толкнула в плечо.

– Займи пока местечко, а я чего-нибудь закажу, – оглядев полупустое помещение с семейной парой у окна слева и скучающим кассиром в чудной шляпе и фартуке, распорядился яи-к кассе.

Проводив дочку ласковым взглядом, – дождался, когда она займет столик возле прохода, окликнул молодого парня с раскрасневшимся лицом и заказал по коле и большому фирменному гамбургеру. Пока готовился заказ, посмотрел на уставшую Бетти. Та играла в телефон, потом, видимо, почувствовала, как смотрю на нее, подняла глаза, искренне улыбнулась и кокетливо поправила волосы. Расплатившись, – забрал поднос и направился к дочке. Присел рядом. Бетти переложила черно-желтый шлем на свободный стул и принялась за прохладную газировку со льдом.

Помолчали.

– Теперь увидимся только в следующее воскресение?.. – нарушила она тишину, потягивая колу через трубочку.

– Твоя мама так решила… – разочарованно и без намека на укор ответил я, кусая гамбургер. – Она считает, что так лучше для тебя…

– Почему ты не поговоришь с ней?., – расстроенно спросила дочка, разворачивая сэндвич. – Яуверена, что она поймет все и… – запнулась, взгляд похолодел, словно хотела сказать что-то весомое, но потом передумала, сдержалась, – в конце концов, ты – взрослый человек и имеешь право видеться сродной дочерью чаще!..

– Бетти… – вздохнув, начал я, отпил колы. Голос подводил, дрожал. – Все не так просто… – достал зажигалку, пачку сигарет, закурил. – Понимаешь…

– Просто это ТЫ ничего не хочешь менять… – сердито и обиженно высказала она, кинула на поднос надкусанный гамбургер. – И видеть меня тоже… – посмотрела на меня заслезившимися глазами. – А я устала ждать каждое воскресение, чтобы увидеть тебя вновь!.. Мне надоело! Слышишь?!

– Принцесса…

Но дочка отвернулась, тихо всхлипнула.

Обнял, утер слезы со щечек.

– Я обязательно с ней поговорю, – погладив по рыжим волосам, пообещал я. – Мы что-нибудь решим. Хорошо? Хорошо, малышка?.. Ты веришь мне?..

Замолчали.

Крысы визгливо запищали и безвозвратно выдернули из воспоминаний, какими так дорожил. Недовольно тихо выругался, выплюнул окурок, вгляделся в темноту.

– Чего вы там опять?.. – спросил и – умолк, слыша отчетливые шлепки по воде где-то за стеной справа.

Обитатели подвала, почуяв смертельную опасность, притихли и – кто куда: одни – по норкам, другие – обратно по лужам куда-то в дальний конец. Дождавшись, когда они разбегутся, – поднял с пола заряженный арбалет, притаился и вгляделся в пугающую тьму. Шлепки приближались, а с ними – хорошо знакомое протяжное ворчание и хрип.

– Унюхал все-таки, скотина… – шепотом выругался я и на цыпочках отошел в сторонку, держа арбалет наготове. – Ну ползи-ползи…

Присел за пахнущей плесенью бетонной плитой, давным-давно упавшей с верхнего этажа, осторожно выглянул и напряг зрение, уже различая смутно прорисовавшиеся серо-черные глянцевые лапки морфа-загонщика.

– Поближе… – чуть слышно завлекал я, – не бойся, подходи поближе, мать твою…

Но пришлец показываться не торопился – к чему-то по-собачьи принюхивался, плескался водичкой, ворчал, переворачивал продуктовые корзины, ничейную мебель, опять ворчал. А через секунду в трех шагах от меня прямиком в лужу угодил прогнивший стол, и я напрягся, дожидаясь подходящего момента.

– Ну не дай бог вещи мои тронешь… – пригрозил и опять высунулся – тот рыскал уже возле моего недавнего места пребывания. Кожа – серо-черная по-рыбьи блестящая склизкая, конечности – неправдоподобно длинны, трехпалы. Передвигался на четвереньках, мотал огромной головой, обросшей извивающимися отростками. Нос плоский, глаза – большие, бледные, навыкат, без зрачков. – Тогда, нюхач, пеняй на себя…

Морф, конечно же, плевать хотел на угрозы и бесцеремонно запустил лапищу в вещмешок, параллельно обнюхивая сухой пол, где сидел я. И вот когда незваный гость уже совсем обнаглел, вытащил примус, по-глупому уставившись на непонятный предмет, я вытянул руку и спустил курок. Тот в момент выронил добычу в лужу, истошно заверещал, обливаясь черной, как мазут, кровью, ударился об стену и схватился за дротик с ярко-оранжевым оперением, торчащим из левого глаза.

– Допрыгался! – обрадовался я и, повесив арбалет на крепление на правой ноге, снял с пояса охотничий нож, выбежал и – два точных удара в пульсирующую измазанную черным шею. – Ну что? Долго искал меня, вынюхивал?.. – выдернул боеприпас, вытер о подол, убрал в компактный колчан на левой голени. – Ну и хрен с тобой, молчи, – пнул труп и достал из мешка, запачканного темными брызгами, пластиковый пищевой контейнер. – Молчание – золото.

С подозрительностью оглядевшись, понял, что кроме меня никого в подвале больше нет, хладнокровно обрезал загонщику все восемь тошнотворных на вид отростков, сложил в емкость и захлопнул крышку.

– Неплохой улов, – взвесив трофеи, довольно отметил я и, закинув в вещмешок, зачехлил нож. – Хотя за охотника куш вышел бы посолиднее, но и этого хватит – на пару баночек тушенки я себе точно наскреб.

Вытащил из грязной лужи маленький походный примус, насухо вытер и – в мешок.

– Сейчас ручонки только сполосну, и можно в путь, – резюмировал я и, закинув пожитки за плечи, вымыл руки, испачканные инопланетной кровью. – Ну, с богом…

И, засмолив последней сигаретой, двинул к выходу.

* * *

Сирена протяжно завыла, нарушая непринужденную и теплую атмосферу внутри казармы, и немедленно сменилась взволнованным голосом, периодически тонущим в какофонии пулеметных очередей и криков:

«Говорит вышка-2! На Внешний Периметр Горизонта-26 движется огромная волна морфов! Всем отрядам Тенеборцев немедленно занять позиции и приготовиться к отражению нападения! Повторяю: на Внешний Периметр Горизонта-26…»

Заслушав уже повторяющееся по второму кругу сообщение, невысокий крепкий мужчина в серых камуфляжных штанах и майке недовольно цокнул, пригладил длинные черные волосы и сбросил игральные карты на покрывало своей койки, обращаясь к напарнику:

– Короче проиграл ты, Марк, – пара тузов у меня, – язвительно улыбнулся, сверкнул серебристыми глазами, – но так и быть: жетончик твой срывать не буду, но вот пивом сегодня угощаешь ты.

– Да я так разорюсь, Айс! – обиженно вскричал тот и, сложив колоду в коробочку, забрал с верхнего яруса вместительную сумку защитного цвета и кинул на стул. – Мне, блин, и так жалование задерживают!

– Не надо тогда играть садиться, приятель! – похлопав того по твердому плечу, насмешливо поддел Айс и, вытащив из-под кровати такую же сумку, громко и четко прокричал всем остальным: – На сборы даю двадцать секунд! Как будете готовы – выходим и – к стенам! Всем ясно?

– Так точно! – отрубило в унисон. Зашуршали сумки, расстегнулись молнии.

– Марк, электрострел побольше возьми – поджарим сволочей, – по-отечески, тепло попросил он и, заглянув в зеленые глаза, полные тревоги, кивнул: – Все будет в порядке.

Марк секунду помолчал, а потом хмуро улыбнулся, не скрывая запредельного волнения, и слегка дрожащим голосом ответил:

– Как скажешь, Айс, встретимся снаружи.

Айс еще раз потрепал друга за плечо, успокаивая, наспех обулся в высокие штурмовые ботинки на шнуровке, надел серебристо-черные доспехи, липучкой закрепил на запястьях кожаные перчатки со стальными вставками и, выпустив два коротких лезвия, – со всех ног к двери с ярко-красной вывеской «АРСЕНАЛ».

Открыв обшарпанную дверь, он затолкался меж металлических ящиков со взрывчаткой и огнестрельным оружием и подошел к бледно-желтой стене со множеством стендов с луками, почти сразу же натыкаясь на свой:

«СТАРШИЙ СЕРЖАНТ АЙС ЭВАНС»

– Соскучился? – шутливо обратился Айс к большому блочному черному боевому луку и, сняв, признался: – Я тоже, дружище.

Забрав пустой вместительный колчан такого же цвета, – ловко повесил через плечо и быстрым шагом направился к большому матовому поцарапанному контейнеру с надписью «Осторожно!» Усмехнувшись в очередной раз предупреждению, он торопливо откупорил замки, быстро пробежался глазами по различным стрелам, рассортированным по типам, набрал по два десятка разрывных и обычных, переложил к себе и – назад.