А жизнь продолжала выписывать свои странные узоры. Большая часть населения, резко отброшенная за грань нищеты, выживала, как могла. Уже никого не удивлял профессор, торгующий гигиеническими женскими прокладками на городском рынке. Поток «челноков» из Китая стал нормой жизни. Сколько судеб было разбито, сколько семей распалось… Сколько вчерашних миллионеров полезло в петлю… Ну а их женщины без малейших угрызений совести перебрались в постели сегодняшних. Примеров не счесть. И я не знаю ни одного, кто выбрался из грязи в князи, а затем по воле рока с заоблачных высот опять угодил мордой в грязь и смог удержать свою женщину. Поэтому и утверждаю: любовь и деньги всегда идут по жизни рука об руку! Женщина по своей натуре обречена на повиновение. Это видно уже по тому, что всякая из них, попав в противоестественное для нее положение полнейшей независимости, тотчас же примыкает к какому-нибудь мужчине, которому позволяет руководить и господствовать над собой, и, разумеется, содержать – ведь ей нужен господин. Если она молода – им будет муж или любовник, если стара – духовник.

Как прав был старик Декарт, изрекший однажды: «Непостоянство – имя твое, женщина!» Ну не может быть любви без денег! Нередко женщины, нисколько не любя, все же воображают, будто они любят. Увлечение интригой, естественное желание быть любимой, подъем душевных сил, вызванный приключением, и боязнь обидеть отказом – все это приводит их к мысли, что они страстно влюблены, хотя на самом деле всего лишь кокетничают, чаще всего даже не осознавая этого. Ум у большинства женщин служит не столько для укрепления их благоразумия, сколько для оправдания их безрассудств.

Сотников терпеливо выслушал этот пространный монолог, не перебивая. Он и представить себе не мог, что Макс, видимо, столько испытал на любовных фронтах, что, окончательно разочаровавшись в женской преданности, сможет выдвинуть такую теорию. Живя всю жизнь с единственной женщиной, он был далек от душевных мук, терзавших его друга. Любовь давно уже покинула их обоих, уступив место привычке. Когда люди уже не любят друг друга, им трудно найти повод для того, чтобы разойтись. Так они и жили. И ничего в своей жизни менять он уже не собирался. Нечастых, ни к чему не обязывающих любовных связей ему было предостаточно. Он твердо стоял на ногах, смутные времена прошли. У него была интересная работа, которую он любил и за которую получал очень немалые деньги, и он был совершенно спокоен за свою грядущую старость.

– Что-то ты совсем уже озлобился на женщин. Натуральный женоненавистник. Одной меркой их меришь. Есть ведь и порядочные женщины, – не совсем уверенно после такой убийственной речи возразил Сергей.

– Почти все порядочные женщины, – ни секунду не задумываясь, парировал Соболев, – это нетронутые сокровища, которые потому и в неприкосновенности, что их никто не ищет. Я уже давно разделил всех женщин на две категории: порядочные женщины и женщины, которые нравятся мужчинам. А не пора ли нам баиньки? А то девочки уже заждались. Что? Не хочешь? Ну, как знаешь. Тогда я возьму обеих, тряхну стариной.

Было уже поздно. Великолепная луна сияла на небосклоне, усыпанном мириадами звезд. Несмотря на сентябрь, было необыкновенно тепло. Отправив друга навстречу блуду, Сотников некоторое время сидел на веранде, смакуя коньяк и перебирая в памяти их разговор. Со многим он не был согласен и, хоть и очень хотел переубедить Макса, считал это делом безнадежным. Они были давними друзьями, и, хотя величайший подвиг дружбы не в том, чтобы показать другу свои недостатки, а в том, чтобы открыть ему глаза на его собственные, он был уверен, что словесные перепалки не заставят Соболева отказаться от своих убеждений – и, тем не менее, считал разговор незаконченным.

Проснулся Сергей ближе к полудню. Выйдя в халате на веранду, освещенную ярким солнцем, он обнаружил там приятеля, попивавшего кофе. Девицы уже покинули эту обитель греха. Сотников примостился рядом, налил себе кофе, скинул халат и, зажмурившись, подставил тело палящему солнцу. Долгое время оба хранили молчание.

– А пойдем-ка на пляж, а? Как на это смотришь? Кто знает, какая погода будет завтра. А потом позавтракаем, – допив кофе, предложил Макс. – Вода чудесная. Это не Ланжерон и не Аркадия, там вообще невозможно купаться, настолько грязная вода.

Сотникова не пришлось долго упрашивать, и они неторопливо двинулись в сторону моря. Когда полтора часа спустя друзья вернулись на веранду, их уже ждал изысканный завтрак на белоснежной скатерти. Над столом раскинулся огромный зонт, в тени которого мужчины и расположились, спасаясь от жарких солнечных лучей. Некоторое время они, молча, поглощали еду, запивая легким вином. Наконец Сотников произнес:

– Мне не дает покоя наш вчерашний разговор. Во многом ты, несомненно, прав. Трудно не согласиться с такими убийственными аргументами. Но не во всем. Я верю, что бескорыстной любви есть место в нашей нынешней продажной жизни, и берусь тебе это доказать!

– Ну и как же ты собираешься это сделать? – Макс повернул голову. В его взгляде читалась легкая ирония.

– Самым обычным образом. На примере. Я все обдумал. Возьмем, предположим, две пары, две состоятельные пары, разорим их и посмотрим… Нет, не так. Найдем одну процветающую ныне семью, пустим ее по миру, а сделать это можно, как ты знаешь, элементарно, а затем посмотрим, как долго женщина продержится возле обнищавшего в одночасье кормильца. Со второй парой будет сложней. Нужно найти такую семью, которая потерпела крах уже давно, но женщина осталась в семье из чистой, бескорыстной любви. Причем эта женщина должна быть красивая, востребованная и многими желанная. Скажу больше, непросто найти такую женщину и убедиться, что, несмотря на лишения, причина которых – внезапное разорение мужа, она все же осталась с ним. Но и это еще не все. Мы окружим ее такими соблазнами, против которых устоять будет трудно. И если она перед ними устоит, это и будет доказательством, что любовь, настоящую любовь, не купишь! Помнишь, «Битлз» когда-то так и спели: «Can’t buy me love, everybody tells me so», – фальшиво пропел Сотников. – И я уверен, что такая женщина есть, а если я найду хоть одну, значит, существуют и подобные ей. А чтобы это не выглядело как праздный спор, мы заключим с тобой пари. Тема мне кажется интересной, да настолько, что я готов сделать из нее рабочий проект. В конце концов, я телевизионщик и сделаю потом из этого проекта грандиозное телешоу, куда мы пригласим эти две пары. Весь процесс, разорение одной и соблазнение другой, будет сниматься скрытой камерой, так что на этом шоу, помимо устных комментариев, будет отличный видеоряд. Ну и как тебе моя идея? Если проиграю я, ты получишь от меня миллион. Долларов, естественно. Ну а если ты, то миллион с тебя. Но не мне, а женщине, для которой любовь выше денег, и чек на этот миллион ты вручишь в конце шоу этой женщине в награду за ее бескорыстие.

– Мне, конечно, жаль твоего миллиона. Но ты меня интригуешь. Неплохое, мне кажется, будет развлечение. Хорошая шахматная партия, но не на доске, а в жизни. Мне это начинает нравиться. Считай, что я согласен! С первой парой все проще простого. У меня есть уже готовые претенденты на роль жертвы. Есть такие, которые пытались вставлять мне палки в колеса, некоторым это даже удавалось. Они шли по трупам, сколачивая свои состояния, и хотя бы одного из них я готов наказать. Я уже даже знаю, кого конкретно. И накажу его с преогромным удовольствием, он этого заслуживает.

– У меня тоже есть такие, которых я, при желании, потопил бы. Но я как-то все простил и просто вычеркнул их из своей жизни, а раз уж у тебя есть готовый персонаж, то предоставляю выбор тебе. Техническая сторона полностью будет на мне. Камеры, операторы-невидимки; есть у меня такие ребята, которые справятся с этим мастерски; ну и уличное видеонаблюдение… При этом, я убью сразу двух зайцев: сделаю отличное телешоу и докажу миру, что истинную любовь не купишь ни за какие деньги. Вселю надежду нашим брошенным мужикам, что существует такая любовь, что нужно просто не торопиться с выбором, а поискать ее. Ну а женщины сами об этом давно догадываются. Так что, пари?

– О’кей. Пари! – На лице Макса читалось заметное оживление. Друзья подняли бокалы, звонко чокнулись и осушили их до дна, отмечая столь необычную сделку. – А сейчас сиеста. Ты как хочешь, а я пойду, вздремну пару часов. Активные, однако, девушки попались. Давно не припомню такой бурной ночи. А девки, кстати, и не совсем простые. Одна так вообще под утро стала мне читать Блока. Под эти стихи я и заснул с благодарной улыбкой на устах. Надо будет поблагодарить Арсена; это он прислал мне девчонок; у него хороший вкус. Ладно, пошел я, да и тебе советую, хоть ты и провел ночь праведника. Как насчет вечернего бильярда, не против? У меня отличный стол.

С этими словами Соболев покинул друга и растворился в глубине дома. Минут через десять Сергей последовал его примеру. Через три часа в бильярдной они встретились вновь. Это была обширная комната площадью не менее двадцати пяти квадратов, в центре ее стоял большой стол, скорее всего, перекочевавший сюда из санатория для совковой партийной номенклатуры. Стол был отреставрирован; в углу комнаты стоял арсенал отличных киев. Угол, напротив, украшал мини-бар с множеством напитков на любой вкус и выбор. В третьем углу расположился стеллаж, забитый пластинками. Именно пластинками. Как потом признался хозяин дома, только этому формату звукозаписи он и отдавал предпочтение: «Серега, нечем пока по достоинству заменить „винил“. Я всегда придавал значение качеству звука. Все эти CD, форматы МР-3 не идут ни в какое сравнение с „винилом“, будто ты сам не знаешь». Этот музыкальный уголок вместе с проигрывателем на невысоком столике ограничивали две огромные звуковые колонки. Потолок украшала ненавязчивая импрессионистская живопись в духе Василия Кандинского. Нетрудно было догадаться, что это было прихотью нынешнего обладателя особняка.

Плеснув немного «Хенесси» в два пузатых бокала, Сотников стал намеливать кий, в то время как его партнер перебирал пластинки. Через несколько минут комнату заполнил голос Лучано Паваротти. Его «O solo mia» переворачивала душу. Первую половину партии игроки молчали, наслаждаясь музыкой и между ударами делая глоток коньяка. Лишь звонкие столкновения бильярдных шаров заглушали божественный тенор мэтра.

У обоих было отличное настроение. Сотников, глядя на благодушную физиономию приятеля, был почти уверен, что вечер бильярдом не закончится, что вчерашний разговор будет продолжен. Даже сейчас, в отпуске, он смотрел на это пари как на свою работу – просто никогда не умел полноценно отдыхать, до такой степени всегда был занят, что даже в те редкие недели отпуска, в который его буквально выталкивала Елена Михайловна, он, к неудовольствию своей жены, не выпускал из рук мобильника, постоянно желая быть в курсе рабочего процесса. Один раз на пляже во время очередной телефонной дискуссии она вырвала у него из рук телефон и дурным голосом прокричала: «Вы можете хоть на неделю оставить его в покое… товарищ?» От «товарища» Сотникова прямо-таки перекосило. Елена Михайловна, потомственная дворянка, буквально выгрызшая свою родословную и при каждом удобном случае не забывавшая упомянуть этот весьма сомнительный факт, так и не определилась с формой обращения. Так и не уразумев, что с незнакомыми людьми можно говорить вообще без всякого обращения, она и ляпала «товарищ». Сотников вырвал тогда телефон у нее из рук и зло попросил никогда больше так не делать.

– Ну и кто он, твой герой? – наконец спросил он у Максима, загнав красивый шар в угловую лузу. – Расскажи мне о нем. Может, и я его знаю.

Чуть подумав, Соболев начал рассказывать.

…В школе Алеша Свинарёв не блистал успехами, был твердым троечником и не проявлял каких-либо способностей. Он не примкнул ни к элитарной части класса, ни к компании двоечников-хулиганов, а был сам по себе, издали прислушиваясь к разговорам и тех и других. Никто не обращал на него внимания и не предлагал дружбу. Однажды на перемене, жадно поглощая принесенный из дома бутерброд с салом, он вдруг встретился взглядом с самым крутым парнем класса. Тот смотрел на обжору неприязненно. Потом сказал: «Не подавись, Свинарёв. И что это за фамилия у тебя такая свинская, а, Хряк?» И с этого момента иначе его не называли. Он чувствовал, что все его недолюбливают, что и учителя относятся к нему, как к любой посредственности, с полным равнодушием. В мелкой душе его зрела обида на весь мир. «Ну ладно, я вам еще покажу… Я им всем докажу…» – злобно шипел он сам себе, засыпая дома на кровати с продавленной сеткой под храп спящих родителей. Жила семья в однокомнатной квартире. Отца, слесаря-сантехника, попивавшего ежедневно и на выходные напивавшегося до буйства, и мать, некрасивую изможденную женщину, уборщицу гастронома, Хряк в глубине души своей презирал и стыдился. «Так я жить не буду никогда», – думал он. Как-то классе в седьмом на перемене кто-то сильно толкнул его, и он, отлетев к окну, разбил стекло. Несмотря на несвязные оправдания, учительница отвела его к директору. Пробыл он там подозрительно долго. После этого случая жизнь в классе изменилась. Многие каверзы худшей половины класса становились известны директору и учителям. Хряк стал самым обыкновенным стукачом, и многие об этом догадывались.

Однажды он по дороге из школы был бит двумя незнакомыми пацанами, которые со словами «стукачей нужно стукать» порядочно его отметелили. Кто-то из «заложенных» им одноклассников попросил тех пацанов об этом.

Кое-как окончив школу, Алеша сделал попытку поступить в Общепит, но, провалившись на экзаменах, стал работать грузчиком на овощной базе и через год надел тяжелые армейские сапоги. Вместе с ним в части оказался и один из его одноклассников, поэтому немудрено, что обидное прозвище Хряк моментально перекочевало из класса в казарму. В солдатской среде Алешу тоже не жаловали. Он заискивал перед начальством, чтил устав и уже через восемь месяцев с тайной гордостью пришивал на свои погоны по две лычки. Теперь он «стучал» крайне осторожно, зная о крутом нраве сослуживцев. Любимой книгой в армейские годы стала для него трилогия Драйзера «Финансист», «Титан» и «Стоик», которую он раскопал в полковой библиотеке. Алеша страстно мечтал разбогатеть, только совершенно не знал, как это сделать. Прочитанное конкретных ответов не давало, а лишь окрыляло его мечту. На дембель Хряк шел в звании старшего сержанта и с двумя знаками отличия на кителе. В дембельском вагоне, в тамбуре, бывшие его товарищи по оружию, крепко выпив, качественно на прощание Алешу побили, едва удержавшись от желания скинуть его с поезда, так что в свой дом – «хрущевку» на рабочей окраине города – Хряк вошел с лиловым бланшем и без двух передних зубов.

Не теряя времени, Алеша начал осуществлять свою мечту. Начав карьеру в качестве грузчика на городском вещевом рынке, он, отказывая себе во всем, стал копить деньги, и уже через полгода у него был маленький бизнес – лоток с женскими прокладками, презервативами и подобным немудреным товаром. Теперь он мог позволить себе не ходить на работу, как раньше, пешком, а ездил на общественном транспорте, а также, приобщая себя к «красивой жизни», раз в месяц ужинал в третьесортном ресторане. Наконец-то он смог вставить два недостающих зуба. Жениться Алеша из экономии пока не собирался. Прошло не так много времени, и лоток сменил маленький киоск с расширенным ассортиментом товара – за счет дамского нижнего белья, что давало Алеше возможность обмениваться репликами с представительницами прекрасного пола в более интимной обстановке.

Женщин Алеша обожал и немного побаивался. Он сразу их разделил на априори недоступных ему и тех, кого он вовсе не хотел. Внешностью он обладал самой заурядной: длинное с тяжелым подбородком лицо с близко посаженными глазами, тонким, почти безгубым ртом и крохотным вздернутым носом. Ранняя плешь, к его огорчению, уже заявила о себе.

Как Алеша ни старался, так ни разу и не смог уловить даже намека на симпатию во взглядах своих покупательниц. «Ничего, – думал он, – пока еще мое время не пришло. Разбогатею – любую куплю, сами прибегут». Но он не богател, и они не бежали.

Постепенно постигая законы рынка, Рылеев начал давать заказы «челнокам», скупавшим все подряд в приграничных зонах Китая. Оборот нарастал, киоск был уже втрое больше прежнего, но в одну ночь превратился в железный остов, попав в непонятно по какой причине возникший пожар. Причем соседствующие с ним торговые точки практически не пострадали. Горю не было границ, и впервые в жизни Алеша сильно напился. О рыночном бизнесе он с тех пор не помышлял.

Проходив две недели в полной прострации, Алеша по чужому паспорту, найденному им в базарной сутолоке, смог устроиться кассиром в пункт обмена валют: безупречная армейская характеристика и преданный собачий взгляд развеяли все сомнения работодателя. Через полгода Алеша нежно перебирал в руках солидную пачку долларов, украденную им из обменного пункта. Недели на три он затаился и ненадолго покидал квартиру лишь с наступлением темноты. Душа его ликовала, хоть в глубине ее и поселилось чувство страха.

Последующие годы его существования были ознаменованы мелкими «кидаловами» – ухищренными обманами и различными уловками. Хряк становился элементарным подонком. Друзей у него не было, а знакомства он заводил лишь с теми, кого можно было затем использовать. Но тут Фортуна улыбнулась ему на все тридцать два зуба: Свинарёв вошел в круг организаторов одной из избирательных кампаний и благодаря своей преданности делу, расторопности и пунктуальности обрел со временем доверие этого круга, причем такое доверие, что в разгар событий оказался очень близко к деньгам, собранным на кампанию. Это была касса правящей партии, исчислявшаяся миллионами долларов. Нетрудно догадаться, что деньги из кассы исчезли, а вместе с ними и Алексей. Полгода он отсиживался в доме дальних российских родственников матери (уже со своим паспортом), после чего оказался в Одессе. Прожив почти месяц в гостинице, и осмотревшись, что происходит в городе, Алеша стал хозяином добротного пригородного дома и почти нового «Мерседеса». Он не стал мотом от внезапно свалившегося на него богатства, тратил деньги очень экономно и продуманно. В какой-то момент его осенила мысль, что бумажные деньги лучше всего превращать в вечную ценность – золото. Сначала он купил несколько банковских болванок, потом решил скупать золото в ювелирных магазинах. Рядом с «Мерседесом» уже стоял новенький «Майбах». У Свинарёва было уже все или почти все, о чем он мечтал в короткие солдатские ночи. В доме не хватало лишь женщины, услады плоти в его одиноком лежбище и матери его будущих детей. И Хряк сплел все извилины своего мозга в единую навязчивую идею: «Хочу бабу, бабу хочу. Очень».