Глава 2

Изменения на прусском престоле

«Мне искренне жаль императора. Его обирают все, кому не лень», – так прокомментировал известие о Белградском мире король Пруссии Фридрих Вильгельм.

Осень 1739 года король, как обычно, проводил в Вустерхаузене, своем охотничьем замке в 70 километрах от Берлина. Фридрих Вильгельм любил поохотиться в окрестных лесах, но на этот раз он даже не притронулся к ружью. Старый недуг, мучивший его несколько лет назад, вновь дал о себе знать, превратившись в опасную «водяную болезнь». Старания медиков ни к чему не приводили. Состояние короля, впавшего в глубокую меланхолию, не улучшалось.

Рождественские балы и маскарады в Берлине в ту зиму из-за болезни его величества прошли скромно и сдержанно. Особенно невеселой и даже гнетущей была атмосфера при дворе. Часовые внутренних караулов иногда слышали по ночам глухой стук, разносившийся по пустым полутемным коридорам, и исходивший из королевских покоев. Казалось, будто сама смерть пришла за старым королем, и стучится своей костлявой рукой в дверь его спальни.

Стук и на самом деле был, и доносился он из комнаты короля, но происхождение его было, конечно же, совсем иным. Чтобы скоротать бессонные ночи в те нечастые моменты, когда боль отступала, Фридрих Вильгельм, увлекавшийся когда-то столярным ремеслом, вновь взялся за инструменты, что-то мастеря в своей спальне.

Его старший сын, кронпринц Фридрих, иногда наведывался в Берлин из своего любимого замка Рейнсберг, где он после женитьбы в 1733 году проводил большую часть своей жизни. Ему нельзя было делать это слишком часто. Ему нельзя было даже слишком часто справляться о здоровье отца. Его сыновняя озабоченность могла быть принята за озабоченность совсем другого рода.

Так прошла зима необычайно суровая для Пруссии. Яркая весенняя погода вдохнула, казалось, в короля свежие силы. Он все меньше времени проводил в постели, больше занимался государственными делами, которых за время его болезни скопилось немало. Все считали, что кризис миновал. Но Фридрих Вильгельм знал себя лучше.

27 апреля 1740 года, переезжая в Потсдам, в летнюю резиденцию, король, обернувшись, долго смотрел назад, на удалявшиеся башни и крыши своей столицы. «Прощай, Берлин, – проговорил он с грустью. – Я больше тебя никогда не увижу».

Действительно, в конце мая состояние Фридриха Вильгельма снова ухудшилось. Предчувствуя скорую кончину, старый король подготовил декларацию об отречении от престола в пользу своего старшего сына, 28-летнего кронпринца Фридриха. Утром 31 мая он лично зачитал ее тихим, дрожащим от слабости голосом, специально приглашенным для этого во дворец высшим генералам и чиновникам. Генерал Бредау громко слово в слово повторял за ним текст декларации, чтобы всем было слышно.

Сняв с себя бремя государственной власти, теперь уже бывший монарх пожелал посмотреть на строевые занятия своих гвардейцев-великанов. Собранные чуть ли не со всей Европы, рослые гвардейцы под бой барабанов и пение флейт совершали сложные перестроения на дворцовой площади, радуя своей выучкой и бравым видом взор старого короля. Они представляли собой цвет, элиту 80-тысячной прусской армии, прекрасно вымуштрованной и экипированной…

Взойдя на берлинский престол в 1713 году, Фридрих Вильгельм коренным образом изменил жизнь двора, столицы и всего королевства. Рачительный хозяин, бережливый и экономный до скупости, противник всяческой роскоши и изящных искусств, он не пускал, как отец, деньги на ветер. При нем составленная из разрозненных кусков Пруссия превратилась в крепкое государство со стабильными финансами и сильной армией, численность которой выросла с 47 тысяч до 80 тысяч человек, и уступала лишь армиям таких перворазрядных держав, как Франция, Австрия и Россия. И это притом, что по народонаселению Пруссия занимала лишь 13-е место в Европе.

Слабым местом армии Фридриха Вильгельма было, пожалуй, то, что она почти совсем не имела боевого опыта. Единственный раз король употребил свои войска в дело во время Северной войны. В 1715 году, когда ее исход был фактически предрешен, пруссаки присоединились к анти-шведской коалиции, и совместно с датскими и саксонскими войсками приняли участие в осаде Штральзунда.

С тех пор Пруссия наслаждалась миром, а ее армия проводила время в бесконечных строевых занятиях, парадах и смотрах. Правда, в 1734 году в войну из-за польской короны Фридрих Вильгельм отправил на Рейн в помощь императору 10-тысячный корпус. Но кампания протекала вяло, и в крупных военных действиях поучаствовать пруссакам так и не удалось. Когда же Карл VI в союзе с Россией начал бесславную войну с турками, Фридрих Вильгельм не помог ему ни одним солдатом. Опыт, приобретенный в боях с османами, вряд ли пригодился бы его войскам. Восточный вопрос интересовал короля лишь постольку, поскольку он отвлекал силы Австрии от имперских дел…

Фридрих Вильгельм не без гордости наблюдал из окна дворца за своими любимцами – потсдамскими гвардейцами, за их четкими, слаженными, доведенными до автоматизма движениями. Он верил, что его труды не были напрасны, что его армия еще покажет себя, и не только на смотрах. Европа стояла в преддверии новой большой войны, и Пруссия не сможет, да и не должна остаться в стороне от нее, стремясь всеми доступными средствами извлечь для себя максимально-возможную выгоду. Как это делал его дед, великий курфюрст Фридрих Вильгельм, заставивший с уважением относиться к Бранденбургу. Как это делал его отец, добившийся у императора королевской короны. Как это делал, наконец, он сам. Старый король не сомневался, что его сын продолжит эту добрую традицию и сумеет воспользоваться благоприятной ситуацией для еще большего возвеличивания Пруссии…

Однако утомленный процедурой отречения, Фридрих Вильгельм вскоре почувствовал себя плохо и потерял сознание. Его осторожно перенесли в спальню и вызвали священника. Там сознание на некоторое время вернулось к нему. Фридрих Вильгельм попросил принести ему зеркало.

– Какое безобразное лицо, – проговорил король, посмотрев на себя. – Как будто я уже мертвец. Как долго это будет продолжаться, Питч? – спросил он у своего врача, стоявшего рядом.

– Увы, Ваше Величество, уже недолго. Пульс пропадает.

– Невероятно, – сказал король, поднимая руку. – Как бы я мог шевелить пальцами, если мой пульс пропадает?

Это были последние слова Фридриха Вильгельма. Его рука безжизненно упала, он снова впал в безпамятство и через несколько минут скончался, не дожив до своего 52-летия два с половиной месяца.

А с улицы все еще доносились барабанный бой, пение флейт и мерный топот солдатских башмаков по вымощенному булыжником плацу, к которым вскоре с опаской и уважением станут прислушиваться все соседи Пруссии.

Едва старый король сделал свой последний вздох, как Фридрих повелел закрыть все берлинские ворота, чтобы предотвратить получение этой новости иностранными дворами до того, как гарнизон, генералы и министры не присягнут ему на верность.

Первой на верность новому королю присягнула армия. Ее главнокомандующий, фельдмаршал князь Леопольд Ангальт-Дессауский, возглавлявший в свое время прусскую военную реформу, приехал во дворец к Фридриху с соболезнованиями и поздравлениями. Фридрих был тронут клятвой фельдмаршала, служить ему верой и правдой, как он долгие годы служил его отцу. Но когда князь спросил, будет ли за ним сохранен пост главнокомандующего, ему был дан лаконичный ответ: «В армии есть один главнокомандующий – король».

Фридрих, несмотря на свои сугубо мирные увлечения литературой, философией, музыкой, не был дилетантом и в военном деле. Отец с раннего детства приучал кронпринца к субординации, порядку и дисциплине, зачислив его в специально созданную кадетскую роту, выросшую позже в батальон. Исподволь, через не хочу, иногда из-под палки юный кронпринц, не отличавшийся тогда крепким здоровьем, постигал со своими сверстниками премудрости военной науки. Наравне со всеми он по несколько часов в день занимался строевыми упражнениями и ружейными приемами, учился фехтовать и стрелять. В 12 лет Фридрих получил свой первый офицерский чин. В 14 лет он был пожалован в капитаны, в 15 – в майоры, в 17 лет стал полковником.

Усилия Фридриха Вильгельма не пропали даром, сделав из кронпринца настоящего солдата и отличного командира. Пехотный полк, командование над которым в 1732 году получил Фридрих, вскоре становится одним из лучших в прусской армии. А в 1735 году после участия на правах волонтера в рейнской кампании под знаменами самого принца Евгения Савойского Фридрих был произведен в генерал-майоры. Имея возможность чуть ли не ежедневно общаться с прославленным фельдмаршалом, участвуя во всех военных советах, Фридрих вынес для себя много полезного за ту кампанию, хотя и бесславную для Австриии и самого Евгения.

Фридрих Вильгельм был растроган похвалой Евгения, заметившего в кронпринце, которого он очень полюбил за его живой ум, мужество и скромность, задатки будущего полководца.

14 июня тело Фридриха Вильгельма было выставлено для прощания с ним народа. Король лежал в полковничьем мундире потсдамских гвардейцев в дубовом гробу, на который пошла большая часть его ночных занятий столярным делом, на возвышении, в центре мрачной, освещенной лампадами комнаты. Людской поток не прекращался весь день. Народ любил своего короля-хозяйственника.

Ровно в 10 часов вечера крышка гроба навсегда скрыла Фридриха Вильгельма от взоров его подданных. В своем завещании он просил наследника не устраивать пышной траурной церемонии, а похоронить его скромно, как простого генерала прусской армии. Фридрих не выполнил этот пункт завещания, проводив отца в последний путь с королевскими почестями.

Три безукоризненно даннных ружейных залпа, завершивших церемонию погребения, были последней услугой потсдамских гвардейцев старому королю. Сразу же после похорон Фридрих, исполняя волю покойного, издал указ об их роспуске. Так прекратилось существование полка «великанов», любимой игрушки Фридриха Вильгельма и визитной карточки его правления.

Пруссия вступала в новую эпоху – эпоху Фридриха II, которого потомки нарекли «Великим».

Глава 3

Англия ищет союзников.

Обстановка в Европе, сложившаяся к лету 1740 года была чрезвычайно сложной. Тлевшие угольки противоречий двух заклятых колониальных противников – Великобритании и Испании – осенью 1739 года вспыхнули ярким пламенем очередного конфликта. Пока военные действия велись в основном в Вест-Индии и на морях. Однако в любой момент они грозили перекинуться и на европейский континент, тем более что в схватку на стороне своего испанского родственника готовился вступить французский король, Людовик XV. Не было никакого сомнения, что Людовик не откажет себе в удовольствии нанести его британскому величеству удар по самому дорогому, что у него было – по его родовой вотчине, Ганноверу.

Дело в том, что отец Георга II, ганноверский курфюрст Георг Людвиг, приходившийся правнуком английскому королю Якову I, в 1714 году, после смерти бездетной королевы Анны, был приглашен на британский престол с сохранением за собой и своим потомством ганноверской короны.

В результате такой унии, Британия, обретя возможность более активно влиять на германские дела, лишилась своей былой неуязвимости, которой она так дорожила. У нее появилась ахиллесова пята – Ганноверское курфюршество – легко доступное для ее врагов и, прежде всего, для Франции. Англия, не имевшая сильной армии, при всем своем желании не смогла бы его защитить. Ей нужны были союзники на континенте, которые отвлекли бы на себя сухопутные силы Франции.

Британский премьер-министр Роберт Уолполь развил бурную деятельность в поисках таких союзников. Английские дипломаты стучались в двери всех европейских дворов, не питавших нежных чувств к Бурбонам и могущих выставить в поддержку Георга, за деньги или какие-то иные обязательства, контингенты своих войск.

Но самое главное, Уолполь стремился реанимировать старый австро-британский союз, который, как надеялись в Лондоне, послужил бы становым хребтом будущей анти-бурбонской лиги. В эту лигу помимо Австрии Уолполь рассчитывал привлечь также Голландию, Россию и Саксонию.

Определенные надежды, как на возможного союзника, Уолполь возлагал и на Пруссию, игравшую все более заметную роль в делах Германии. Маленькое, но сильное прусское королевство представлялось ему идеальным сторожем для Ганновера. К голосу Берлина прислушивались даже в Вене. Считались с ним и в Париже.

Однако взаимная неприязнь двух монархов, прусского и британского, делало их сближение весьма проблематичным. Родственные узы – прусский король Фридрих Вильгельм был женат на родной сестре Георга – не связывали, а скорее, наоборот, разъединяли дворы. Причиной, породившей напряженность между ними, были споры из-за наследства, в частности из-за герцогств Остфрисланд и Магдебург. Георг оказался более ловким. Опираясь на авторитет Англии, он сумел добиться, чтобы оба эти герцогства после смерти их бездетного правителя отошли к нему, с чем никак не хотел смириться Фридрих Вильгельм.

К окончательному разрыву отношений между родственниками привела скандальная история с графом Борке, прусским посланником в Лондоне. Борке сманивал рослых английских гренадер в гвардию Фридриха Вильгельма, в знаменитый полк потсдамских великанов. Гнев Георга, узнавшего об этом, был таким, что посланнику пришлось уехать из британской столицы, даже не получив отпускной аудиенции…

Едва возникла угроза столкновения с Францией, Георг II, обеспокоенный за судьбу Ганновера, пожелал отправиться на родину, где не был уже три года, со времени смерти супруги. 23 мая 1740 года, отпраздновав бракосочетание дочери, принцессы Марии, и принца Гессен-Кассельского, его британское величество в сопровождении небольшой свиты покинул Лондон.

Перед отъездом Уолполь настойчиво советовал Георгу наладить отношения с Фридрихом Вильгельмом. «Пруссию, – говорил премьер, – с ее многочисленной армией желательно иметь в числе друзей, нежели видеть в стане врагов».