Мы вышли. По левому борту Москва сияла башнями, по левому – редкими окнами в шикарных сталинках. Инга зябко передёрнула плечами. Её пиджак остался на спинке барного стула. Я сбросил свой и накинул ей на плечи. Я не спешил убрать ладони, она не пыталась их сбросить. Я подался к ней, она ко мне, затылок упёрся в моё плечо.

Как-то всё… Будто по сценарию какого-то нудного педанта, который напихал в сцену соблазнения все возможные штампы. Что сейчас? Что-то про глаза, прекрасный вечер, может, Бродского почитать? У меня есть, заучил когда-то, даже пару раз пригодилось. «Августовских любовников». Или Омар Хайяма «Кто чар её не избежал…» Раз штампы, так до рвотной сладости. Но нет, есть внутренне убеждение, что на неё не подействует. Эта иномарка выше классом. И опять не туда мысли сворачивают: выше, чем кто? Маша-фотомодель, лицо Баленсиага⁴? Из недавнего…

Мысли путаются, я сбит с толку. Инга лежит затылком на моей ключице, как могла бы лежать в моей постели, и от этой мысли я так напрягаюсь, что она чувствует, я кожей чувствую, как она довольно улыбается.

– Ты знаешь, Андрас меня предупреждал.

Я напрягся, но в этот раз не так. Андрас это её шеф, Звейниекс. Тот самый, под которого копает Саттаров, и из-за которого я сейчас здесь тусуюсь с его секретаршей.

– О чём? – максимально равнодушно спрашиваю я, а сам чувствую, как бешено колотится сердце, толчками перегоняя кровь через подключичную вену, на которой лежит её голова. С тем же успехом можно было подключить меня к полиграфу.

– О тебе и Саттарове. О том, что он вряд ли, а вот ты можешь попытаться… Найти ко мне подход. Он так и сказал: «найти подход».

– Извини, но твой шеф параноик.

– Может быть, – ответила она.

Мы постояли молча, пока впереди не засияла всеми цветами радуги Европейская площадь. Инга запрокинула голову чуть сильнее, и её щека коснулась моей. Она вздохнула.

– Я тебе и верю, и не верю. А потом думаю, что это в принципе не обязательно.

– Что необязательно?

– Верить. Что тебе на самом деле нужно? Если хочешь, соври.

Я ответил просто:

– Ты. Когда приглашал тебя на эту прогулку, так не думал. А сейчас нужна ты.

– Я? Ты никогда не обращал на меня внимания. – В её голосе была досада, сомнение и… что? Желание поверить?

– Я никогда не был к тебе так близко.

Теперь я повернул к ней голову, коснулся губами её щеки. Она не шевельнулась. Я вдруг понял, что мне самому нравится эта игра. Запахи, прикосновения, приглушённая музыка и гул голосов издалека, свежий ветер дует в лицо. Всё то, что было когда-то, в самом начале, а потом сменилось простыми и функциональными алгоритмами: кабак, рёв мотора по Садовому, «ко мне или к тебе?». От намерения к исполнению, без всяких душевных шевелений. Не так давно у меня это было, лет 12 назад, а уже успел забыть. Странная ты, Инга, очень странная.

Пароход причалил, мы подошли к Равилю, Инга попросила. Я познакомил их, представил её своей коллегой, не стоит ей показывать, что я тороплюсь. Она высказала восхищение, присыпала музыкальными терминами, которые я слышал, но вряд ли смогу объяснить, и, по тому, как Равиль вздёрнул бровь, понял, что слова не пустые. Потом мы с ним пожали руки, стукнулись плечами. Я сказал:

– Равиль, я в джазе не рублю, как вы с Ингой, но ты сегодня жарил от души.

– Ну, хоть не врёшь, – улыбнулся он, и мы сошли на набережную.

Когда трезвый водитель подкинул нас к её дому, я открыл рот, но она сказала:

– Спасибо за вечер.

Поцеловала в щёку и скрылась в подъезде.

– Куда теперь? – спросил водила, ехидно ухмыляясь.

– На Кутузовский, – ответил я, сдержав желание вмазать ему в ухо.

Мой двор перекопали. Пришлось бросить машину чёрт-те где. Подъезд от меня отделили рамы с натянутой бело-красной сеткой. Я прикинул расстояние влево, вправо и тупо полез в приоткрытые ворота. Парковка, дорога, тротуар, всё было вскрыто и препарировано. Залитая светом прожекторов рана зияла вывернутым асфальтом и влажными комьями земли. Со дна торчали нервы кабелей и кишки труб, между ними копошились черви в оранжевых жилетах.

Кто-то из них кинулся ко мне, размахивая руками, но я оттолкнул его и ступил на деревянный мостик, перекинутый на другой край. Внезапно меня шатнуло, повело в сторону…

На корабле я был трезв, будто не пил ничего, а сейчас вдруг забурлили в голове выпитые соединения и смеси. Короткий щит, переброшенный через траншею, стал узким и длинным. Подъезд уехал далеко вперёд, как зад удаляющегося такси. Я бросил взгляд под ноги, и голова закружилась, а к горлу подкатил комок. Под ногами была яма глубиной с песчаный карьер, и на дне тускло посверкивали заострённые копья.

Я задержал дыхание и пошёл вперёд. Сзади кричали что-то, может даже не по-русски, но голоса становились тише и тише. Я двигался по узкой деревянной дорожке над пропастью, походкой профессиональной манекенщицы, нога перед ногой, по одной прямой. Щит стал шириной в одну доску, по-другому никак. Меня шатало, но я держался.

Так ходила Машка-фотомодель, моя случайная подруга на одну ночь с рейса Милан – Москва. На цыпочках – от меня к окну, от окна к бару. На её правой лодыжке блестит золотая цепочка, и больше на ней ничего нет. Так тогда шёл я, балансируя в воздухе раскинутыми руками. И надо ж было так набраться?

Потом всю ночь долбили отбойные молотки, будто не было никаких норм и требований Роспотребнадзора. Я терпел долго, потом заорал с балкона:

– Сгорите в аду, твари!

Никто не обратил внимания, кроме мужчины в костюме и белой каске. Он задрал голову и крикнул в ответ:

– После вас!

Я сплюнул и ушёл внутрь. Завернулся в одеяло и провёл остаток ночи на дне сухой ванны. А утром позвонил Саттаров.

– Ты её трахнул? – спросил он сразу, без приветов.

– Нет, – ответил я, – а должен был?

Я слышал его тяжёлое дыхание. Современные телефоны дают слишком много дополнительной информации собеседнику. Надо всегда об этом помнить.

– Что там за эхо, будто ты в склепе?

Я перевернулся на спину:

– Я дома, в ванне, за стеной долбят отбойные молотки, а я очень хочу спать. Можно я сегодня возьму отгул?

– Нет, Юл, всё очень серьёзно, и времени у нас нет. Совсем нет. Я всю ночь… – он замялся, – тоже не спал, я работал. Смертельно устал, а уснуть не могу. Скажи, что всё идёт по плану.

– Всё идёт по плану, – эхом отозвался я.

– Скажи, что скоро будет результат.

– Скоро будет результат.

Саттаров замолчал. Губу, наверное, жуёт.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – буркнул он и отбился.

Я закинул запись разговора в отдельную папочку. Может, лагерь сменить? Слишком шеф не стрессоустойчивый оказался. Хотя это глупая мысль. Предатели никому не нужны. Придётся биться до последнего и не думать о том, что ждёт, если мы проиграем.

¶

В тот момент, когда я въезжал в подземную парковку, на верхнем этаже нашей башни Инга уже была на месте, просматривала входящие письма. В приёмную вошёл Звейниекс, остановился перед её столом.

– Доброе утро, Инга, – сказал он, ласково улыбаясь.

– Доброе утро, Андрас Адамович, – ответила она и отвела взгляд.

– У тебя всё в порядке?

Инга помолчала немного и неохотно сказала:

– Вы были правы.

Он покачал головой: «Рад был бы ошибиться, но увы…»

– И что ты?

Инга дёрнула плечом:

– Не знаю. Я не уверена.

Звейниекс протянул руку. Костлявая кисть в складчатом мешочке пигментированной кожи коснулась её щеки. Инга замерла, закрыв глаза.

– Ты большая девочка, разберёшься, – он коснулся пальцами её подбородка и скрылся в своём кабинете. Когда хлопнула дверь, Инга ещё сидела с закрытыми глазами. Через пару секунд она стряхнула оцепенение и вернулась к работе.

¶

Утром Михаил Тушин, корреспондент одного из федеральных каналов, получил письмо с временного адреса. В нём – ссылка на сайт интерната для детей с девиантным поведением в Тверской области и ниже сообщение:

«Сегодня, около 14 часов CEO «АлияХим-Фарма» А. А. Звейниекс посетит интернат. Он привезёт крупную партию оборудования: компьютеры, телевизоры, кинопроекторы и т. п. Г-н Звейниекс – человек скромный, он не хочет афишировать свои благотворительные акции. Но нам кажется несправедливым, когда такие великодушные поступки проходят мимо внимания общественности. Надеемся увидеть в эфире вашего телеканала репортаж об этом благородном поступке».

К письму было прикреплено фото благообразного худого старика с пышной седой шевелюрой в деловом костюме и скриншот лимузина с хорошо видимыми номерами, снятый с записи камеры наблюдения.

Тушин скривился.

«Тухляк», – отбил он в ответ.

Через минуту чирикнул телефон. Тушин открыл пуш из банка и удивился.

«В чём подвох?» – сбросил он на мыло, но получил в ответ только:

«Это письмо создано автоматически сервером, отвечать на него не нужно. К сожалению, Ваше письмо не может быть доставлено одному или нескольким получателям».

Он озадаченно почесал затылок. Покрутил ситуацию и так, и эдак. Деньги получены, надо отрабатывать.

– Веник, – говорил он в трубку, сбегая по лестнице, – быстро собирайся, едем в Тверскую область… В дороге объясню.

За тухлый нонивент ⁵про бизнесмена-благотворителя, который и смотреть никто не будет, прилетел гонорар, который закроет самые проблемные долги. Бабки ни за что. А ни за что бабок не бывает. Чутьё подсказывало, что за этой безобидной заказухой стоит достаточно агрессивный бэкграунд⁶.

Левой рукой он крутил руль, правой сёрфил на смарте публикации про Звейниекса и «АлияХим-Фарм».

– Посмотрим, посмотрим, – бормотал он себе под нос. – Что вообще за тупое название для крутой корпорации? Баба у него, что ли, Алия?