любой из ангелов жуток
(рильке)
любой из тех что здесь летают вокруг меня
так что звенит в ушах и я глохну
от их присутствия
с каждым днем
на правое ухо совсем уже оглох
теперь очередь за левым
вот уже ни черта не слышу, кроме ангелов
а те все путают (или я?):
вместо добра слышу зло
вместо целомудрия похоть
вместо смирения вызов
вместо любви отторжение
потому что любовь ужасна в своем эгоизме
добро за добро равняется кабале
добродетель лицемерна и ищет похвал
целомудрие целиком умудряется заполнить голову
не оставив в ней места для мысли
смирение преисполнено гордости за то что оно есть
покорность – затаенного гнева
послушание – застывшей ненависти
все что хорошо кончается плохо
а потом приходят посланцы Божий
один звонит в первый звонок
другой во второй
до тебя наконец начинает доходить что это больше не игра
что это давно уже всерьез
и выбирать можно было только из того
что осталось за спиной
в 10 часов сентябрьского вечера в подъезде
студенческого общежития в стрельне
сорок лет назад
а кроме этого было всего лишь все остальное
и вот тут приходит третий и ты наконец видишь
что в общем-то jeder engel
ist schrecklich.
13 августа 2009
где-то ревет бесконечный прибой
кто-то не спит слыша грохот волн
разбивающихся о берег
а у меня в ушах полная тишина
окно настежь
недвижный черный воздух
жаркая ночь снаружи
беспокойство внутри
беззвездное небо сверху
ничего не происходит
четыре ноль три утра
ни побед ни поражений
одно стояние на столпе
бесконечное
и глухота в ушах от грохота жизни
разбивающейся о голову
каждый день.
20 августа 2009
слоняюсь ночью в кухнях одиночеств,
ищу вслепую смыслы снов,
но вяло в глубине пророчеств
колышет плавником улов,
а ночь стоит, в ней застревает небо,
над головой провисшее в пути,
и мечется язык, и все нелепо,
и слов для жизни не найти.
26 октября 2009
утром чувствую Христа
как рубашку на спине,
норму с чистого листа
начиная в полусне.
утром чувствую свой ум
исторически простым,
не изношенным от дум
и животно молодым.
утром чувствуется день
как ступенька в небеса,
как окошко в чудеса,
для которых жить не лень.
утром в город выхожу,
удивляясь каждый раз,
что вообще еще хожу,
открывая третий глаз.
26 октября 2009
предпочитать разнообразие формы
политическим метаморфозам.
не стремиться к цели.
жить и зимой – собранным и тверезым,
подобно ели.
стоять в духе, смотреть непременно влево,
слушать покой вселенной,
тропе военной
предпочитая вечное древо,
уходящее корнями опыта и сознанья
в пространство меж облаком и травою,
там, где единственное заданье, —
быть собою.
17 декабря 2009
зима, рождественские дни.
уже замерзло пять бездомных,
уже замерзшие, они
в нечеловечески безмолвных
мирах летят как снег босой
снижаясь в пригород бесшумно,
срезая ледяной косой
всё, что греется разумно,
вдали от всех живых природ
природу веры поглощая
в домах, где молится, прощая
себя, рождественский народ.
20 декабря 2009
чистая слепая вера
бросающая вызов здравому смыслу
чистая слепая вера
в яростном беспощадном бескрайнем
океане вселенной
где царят законы
безразличные к судьбам
крохотных разумных существ
чистая слепая вера
в человека
который поверит в тебя
не пройдет мимо
не бросит в беде
спасет
сам
всеми оставленный.
21 декабря 2009
по всей стране справляют Рождество,
последних карпов мочат в ванне,
с Распятым беглое родство
отметив благостью желаний,
предчувствуя себя вполне
посланьем в Божеском конверте.
а рядом тут – морзянка смерти:
«Сменить радиста»[5], это мне.
21 декабря 2009
боль – союзник, ally
боль – ангел-хранитель
боль связывает с людьми
чувствующими чужую боль
и отделяет от тех
кто ощущает
лишь собственную
вторых очень много
а первые
не любят подглядывающих.
да, священна душа
и ее боль
но более священна плоть
такого я придерживаюсь постулата
(на нем должна была бы стоять вера
последних двадцати восьми поколений хомо сапиенсов)
но тело не стоит того чтобы его жалеть
говорят мудрые и человек прикосновенен
прикосновенны тела человеческие для воспитания душ
говорят мудрые и бьют инфарктами тело
и бьют его правдоподобным лганьём
подозреньями и нетерпимостью
глупостью невежеством и надменностью
пока не убьют в нем наконец его невоспитанную душу
и остается только прикосновенное тело
на тропе войны.
22 декабря 2009
не хотелось брать на себя роль руководителя жизни
сидя в баре так легко было обрести ритм
всю ночь пить
ближе к утру когда бледнеют облака
слушать шум предрассветного дождя
потом покачиваясь брести в пустую квартиру
чтобы часа через четыре принять душ побриться
потащиться на работу
и когда от ночи останется только головная боль
вновь довериться ритму
как-нибудь прожить это утро
потом доверившись судьбе как-нибудь прожить день
после работы вернуться в бар
доверившись вину как-нибудь прожить ночь
и так доверившись сознанию своей незначительности
прожить жизнь.
хотелось уйти в паломничество
долгое-долгое
далеко-далеко
чтобы снять с себя все
что налипает на человека в этих странах
на этих материках
в этих бесконечно тянущихся кошачьих жизнях
хотелось перестать быть кошкой
вечно падающей
на все четыре
хотелось стать каким угодно другим
но только так чтобы были дождь и рассвет
дождь и рассвет дождь и рассвет
без промежутка между ними
обычно заполняемого тем
что считают жизнью.
23 декабря 2009
я страдаю как животное
не имеющее возможности спастись
потому что спасение идет изнутри
думал Витгенштейн во время брусиловского прорыва
и записал в свою фронтовую тетрадь
что это язык дает смысл всему что мы видим
присваивает ему качества оттенки тени отсветы
определяет его как «жизнь» «вера» «бог» «спасение»
с этим знанием о мире он отступал тридцать дней
вместе со всей седьмой армией
и именно потому что он знал об этом
брусиловский прорыв в конце концов захлебнулся
потому что язык не завалить[6]телами в серых шинелях
как и того единственного
кто знает об этом.
24 декабря 2009
на заправке у пскова
помню ты сказал сам себе
что после дембеля
вернешься на свой тральщик
а мне – чтобы всегда и во всем
оставался самим собой
иначе из жизни
ни хрена не выйдет
ты был моим сержантом старый спиногрыз
я твоим преданным шулыгем[7]
но с хитринкой – никогда в жизни
я не был самим собой
всегда кем-то другим в сотнях
перевоплощений в сотнях жизней
которые я прожил лепя слова
роли личины
вышло ли что-нибудь судить тебе
но ты давно не помнишь меня
псков струги-красные рождественно
только декабрьский дождь толкающийся в карнизы
сводит нас вместе
ночь коротка и жизнь оказалась
еще короче.
26 декабря 2009
если этого не было
я сделаю так чтобы это было
вот все что надо уметь
чтобы быть
если это уже было
я сделаю вид что мне все равно
и сделаю это вновь
и по-своему
если то что я сделаю
окажется всем известным
никому не нужным
и давно потерявшим смысл
я найду этот потерянный смысл
посмотрю ему в глаза
мы помолчим друг с другом
день месяц год
и тогда быть может
он заговорит со мной о том
чего еще не было.
27 декабря 2009
в понедельник после Рождества,
просветленный, пришел на службу.
первая книга, которую надо занести в каталог:
«Очерки современных казней», москва, 1906.
белостокский погром.
фотографии обезображенных трупов.
родные, молча сидящие рядом.
задранные к небу бороды.
открытые непонимающие глаза.
штаны спущены ниже пояса, рубашки задраны,
белые животы, потому что били по головам.
зимель цукерман, берель пат, мордхе левин,
ицхок гвирцман, шлема сшицкий,
блюма лапидус (была женщиной),
хаим фредкин, абрам махай,
семья айнштейн (три женщины, двое мужчин),
шимой эпштейн, трое неопознанных,
шлема пружанский, арон лапидус, зорах панде, ицхок небель
и двое сгоревших.
никто из них не канонизирован,
не признан мучеником, святым, блаженным,
хотя бы праведником,
ни о ком из них не написаны книги
отечественными и иностранными авторами,
никем не рассказаны трогательные истории их любовей,
дружб, надежд, вер, неизлечимых детских болезней,
никому из них не поставлен памятник,
увлеченные краеведы не собирают их телесные останки,
не проводят экспертиз, не исследуют дворы, чердаки, подвалы,
в которых они были убиты.
ставлю подпись, укладываю файл, закрываю книгу,
кладу к другим, тянусь за следующей.
«Царственные страстотерпцы», москва, 2006.
библиотекари – как врачи: им надо спасать всех,
чьи истории записаны.
даже когда дрожат руки
и слезы, невидимые миру,
стоят в глазах.
27 декабря 2009
в конце лета 68-го дежурил ночью
на его восемнадцатой радиостанции.
слушал радио Люксембург
с клёвым джазом.
кажется, телониус монк это был или дэйв брубек, не помню.
но классная тема прокручивалась в квадрат,
когда рыжий сержант-сверхсрочник по кличке микадо
сунул голову в фургон и крикнул,
перекрывая ударные:
серега, в бога душу мать,
да лучше б я негром был в америке.
чем что, спросил я сверху.
как что, как что, крикнул микадо снизу,
наши же в праге, заткни свой гребаный Люксембург,
голоса давай.
пришлось вырубить телониуса монка
или дэйва брубека?
не помню.
28 декабря 2009
О проекте
О подписке
Другие проекты