– Привет, Влад, это Настя, я тебе о ней рассказывала («Господи, что такое она обо мне могла рассказать?» – с ужасом подумала Настя). – Ну, вы тут разбирайтесь, я тогда пойду (Настя упросила ее подежурить под дверью, – на всякий случай, – но она вряд ли стала бы это делать).

И вот дверь захлопнулась, и она оказалась отрезанной от внешнего, столь привычного ей мира, в странной обстановке, наедине со страшным человеком. Дрожа, она проследовала за хозяином в единственную комнату, тесную и душную. Видно было, что обычно в ней царил бардак, и только ради особых случаев Влад прибирался здесь.

– Садись, чего стоишь? – Влад подошел к шкафчику. Она робко присела на краешек кровати. – Пить будешь? – Он вынул из шкафчика бутылку шампанского.

– Нет! – Она резко вскочила. – Давайте сразу…

– Ну сразу так сразу, – пожал он плечами и стал раздеваться. Снял рубашку через голову одним махом, стал расстегивать джинсы… Она, словно зачарованная, глядела на него, на его худое мускулистое тело. У парней в деревне, когда они раздевались на пляже, животы были обвислые, в складках, либо же наоборот, ребра торчали во все стороны… Когда Влад наконец снял трусы и натянул презерватив, она все еще стояла, не шелохнувшись.

– Ну ебать ты смешная, – произнес он. – «Давайте сразу», а сама?..

Тут она вспомнила, чему всегда учила ее Света: быть смелей и не отвлекаться на пустяки. Она решительно сорвала с себя желтую маечку – тоже одним махом, через голову. Затем сняла короткую юбочку, колготки и вскоре уже стояла перед Владом в одном нижнем белье, стыдливо опустив взгляд.

– Это тоже скидывай, – кивнул на лифчик и трусы Влад. – Стесняешься, что ли? Да не бойся ты, я ж тебе не серый волк.

Она разделась полностью и покорно вытянулась на расправленной постели. Пока Влад подходил к ней, а затем наваливался всем телом, она смотрела слезящимся взглядом в окно, за которым стучала клювом по карнизу галка, и думала о сером небе, раскинувшемся над этим серым и угрюмым районом, который все звали не иначе как «Нижние Ебеня», о телках и пацанах, трахающихся в этих самых Ебенях в таких же грязных и маленьких квартирках, а то и вовсе в подъездах или на заброшенных стройках; о Светке, которая сейчас где-то там ждет ее, а, возможно, совсем о ней не думает; о парнях из деревни; думала о чем угодно, только не об этой страшной боли…

Когда наконец все закончилось, Настя лежала, уткнувшись лицом в подушку, и слезы сами собой лились у нее из глаз.

– А ты ничего даже, – услышала она откуда-то издалека приятный голос Влада. – Я-то думал, хуже будет. Где хоть научиться-то успела?

С трудом оторвав голову от подушки, Настя увидела, что весь ее макияж размазался по желтой наволочке. Она поскорей утерла слезы и, сев на кровати, принялась собирать разбросанную по полу одежду. Влад сидел на другом конце кровати, так и не одевшись, и глядел на девочку уже не с жадностью, а даже с некоторым восхищением. Достав из кармана джинсов кошелек, он протянул ей тысячу, но она так отчаянно замотала головой, что он убрал деньги обратно и, взяв с тумбочки пачку «Винстона», закурил сам и протянул сигарету Насте.

– Я… я не курю, – робко произнесла она.

– Да ладно тебе, – усмехнулся Влад, – рано или поздно придется попробовать.

Помедлив, она взяла сигарету, прикурила от протянутой зажигалки и, вдохнув едкий дым, закашлялась. Стремясь скрыть позор, она затянулась сильнее, но успокоения, как ни странно, не ощутила, наоборот, ее замутило еще больше. Глядя, как она неумело затягивается и совсем по-детски хлюпает носом, Влад философски изрек:

– Жизнь одна, и в ней нужно успеть многое попробовать. Ничего, понемногу всему научишься.

…Этой ночью Настя долго не могла заснуть. Лежа в темноте, в привычной и уютной комнате, она прокручивала в голове весь сегодняшний день и его мелкие детали: голые стены и грязные занавески в квартире Влада, его мерзкие прикосновения, противный вкус его сигарет… Неужели каждый раз теперь секс будет для нее таким неприятным?..

Несколько дней после этого она боялась даже выходить из дому, чтобы ненароком не встретить на улице его. Родителям она сказала, что плохо себя чувствует, чтобы не идти в школу. Этот трюк у нее безотказно прокатывал с самого раннего детства: ей легко поверили и позволили остаться дома. Но возникла другая проблема: она внезапно осознала, что презерватив, который надевал Влад, вполне мог порваться или соскочить, а тогда… Она боялась даже думать о том, что могло произойти, если бы она вдруг забеременела. Не говоря уже о том, что сказали бы родители, узнав об этом. Единственным человеком, с кем она могла об этом поговорить, была, конечно же, Светка. Однако даже позвать ее к себе домой не получилось бы: сотового у Насти еще не имелось, а звонить на домашний было бесполезно: все равно подруги вечно не было дома. Раньше они умели каким-то образом встречаться, не договариваясь заранее: стоило одной выйти во двор, как другая уже была тут как тут. В крайнем случае передавали сообщение через какого-нибудь знакомого. А теперь…

На третий день Настя не выдержала и решила обо всем поговорить с мамой. Разумеется, со всей осторожностью, ни в коем случае не открывая правду.

– Слушай, мам, можно тебя спросить?.. – начала она, как только мать вошла к ней в комнату с обычной порцией лекарств (она была врачом и потому никогда не водила дочь в поликлинику, а лечила ее сама).

– Конечно, Настенька, спрашивай, – улыбнулась тетя Лена.

– А когда ты… в первый раз… ну, сделала это… ну то есть… когда ты в первый раз занялась этим?

Улыбка сползла с лица матери, и она смущенно пробормотала:

– А почему ты спрашиваешь, доченька?

– Просто так… Мне интересно узнать, что девочки вообще чувствуют, ну, когда они… ну, занимаются этим…

– Да ну как тебе сказать… – Тетя Лена присела на стул возле кровати. – Тут у каждой по-разному. Я, например, только на втором курсе, в девятнадцать лет это испытала.

– И как это было? – вскинулась Настя, чувствуя, что вот-вот, она уже близка к разгадке тайны.

– Да как тебе сказать, – снова замялась мать, – дело-то было такое… Ну ладно, слушай, все равно бы узнала. Словом, это было на втором курсе, поехали мы тогда на дачу, к подруге моей, Тамаре Селезневой, у нее день рождения был. Ну, естественно, выпили порядочно. Ну, а потом Томкин брат, зэк бывший, со мной это и сделал. Я его с тех пор больше и не видела.

– И как… что ты чувствовала? – трепеща от волнения, спросила Настя.

– Да ничего такого, – махнула рукой мать, – я ведь пьяная была, мне как-то все равно было. Но потом, конечно, старалась поменьше об этом вспоминать.

Настя поникла головой. Действительно, быть может, если бы она тогда выпила, все было бы по-другому, быть может, она ничего такого бы не почувствовала и сейчас не ощущала бы себя такой грязной? Почему-то мамин рассказ не успокоил ее, а, наоборот, оставил в душе какой-то мутный осадок.

– А если бы, мам… А если бы ты после этого вдруг забеременела? – внезапно спросила она.

Тетя Лена вдруг часто-часто заморгала и отвернулась. Настя успела заметить блеснувшие в ее глазах слезы.

– Мам, что с тобой?.. Ты… ты плачешь? Почему?

– Нет, ничего, – ответила мама глухим голосом, по которому было ясно, что она рыдает. Настя кинулась к ней, обняла за шею и, глядя ей в заплаканное лицо ласковым взглядом, начала успокаивающе шептать: «Мамочка, ну что такое? Ну расскажи мне, я все пойму». Мать посмотрела на нее отрешенным взглядом и вдруг все тем же глухим голосом произнесла:

– А я ведь и правда после того случая залетела. Сама не знаю, как это так получилось – таблетку я даже и не подумала тогда выпить.

– Как? – изумилась Настя. – Но ты же никогда не говорила…

– Вот, в том-то все и дело, – горестно промолвила мама, – я даже родителям тогда боялась признаться, они бы меня просто из дому выгнали. Я одной Томе только и сказала, у нее знакомая акушеркой работала, она-то мне аборт и сделала.

Настя сидела потрясенная, не веря тому, что только что услышала. Мать еще немного помолчала, глядя куда-то в пространство и думая о чем-то совсем ином, потом произнесла уже нормальным голосом:

– Папа твой, конечно же, ничего про это не знает. Я ему вообще перед свадьбой сказала, что я девственница – в первую брачную ночь, конечно, притворяться пришлось. А так бы, доченька, была у тебя старшая сестренка… или братик. Ты ведь хотела братика? – И, взглянув на дочку, она невесело рассмеялась. Настя с трудом улыбнулась ей в ответ.

Зачем тогда тетя Лена говорила с ней об этом – непонятно. Возможно, как врач, не стеснялась ничего, а, может быть, думала, что чем раньше дочка узнает обо всем этом, тем проще ей будет потом…

***

Пару дней спустя они со Светкой гуляли по аллее парка. После того разговора с матерью Настя поняла, что прятаться дома бессмысленно: все равно ей когда-нибудь придется выйти наружу. Была у нее еще и другая причина для встречи с подругой, куда более важная: ей надо было срочно узнать про таблетки, о которых говорила мать. Может быть, еще не поздно?..

– Да не парься ты, дурочка, – говорила Светка, куря и пуская дым ей прямо в лицо (многие в их компании курили, и Настя втайне завидовала им). – Влад парень надежный, у него никогда промахов не бывает. По крайней мере, ни с одной еще не было.

– А если все-таки… – начала было Настя.

– А если бы да кабы, во рту б росли грибы, – передразнила Светка. – Ну подумай сама, зачем ему это надо? Своих проблем мало?

Настя промолчала. Пожалуй, тут подруга была права.

– А насчет таблеток даже не заморачивайся, – махнула Светка рукой. – Если хочешь – пойдем в аптеку, купим, только зачем? Родители еще найдут, начнут спрашивать. А при парнях про таблетки даже не заикайся, им это вообще не нравится. Они, понимаешь, во всем хотят быть главными, даже в предохранении.

Некоторое время они шли молча. Настя смотрела на зеленевшие кругом деревья, на гуляющих по аллее людей и думала, стоит ли ей показывать парням свою слабость или же, наоборот, быть для них всем, чтобы они по-настоящему ценили и уважали ее.

– Слушай, – вернул ее к реальности голос подруги, – тут в воскресенье одна клевая туса намечается, у Катьки же днюха в субботу. Много наших придет, со двора еще будут, да Катькины знакомые, я их не знаю, но говорят, они классные. Ты как, пойдешь?

– А бухло там будет? – осведомилась Настя.

– Ну разумеется, а зачем же еще на днюху идут? – усмехнулась Светка.

Настя снова задумалась. Стоило ли идти, ничего не опасаясь, или слова матери должны были стать для нее предостережением?

– Ну, чего молчишь? – спросила Светка, остановившись на месте. – Идешь или нет?

– Слушай, Свет, дай мне сигарету, – попросила вдруг Настя. – А на днюху я конечно пойду, ты же меня знаешь. Только напиваться до посинения не стану.

– Ну как хочешь, – сказала Светка, протягивая ей пачку сигарет и отвечая одновременно на оба ее пожелания. – Тебя ведь никто не заставляет. А то, глядишь, может и парня себе там присмотришь.

– Я уж как-нибудь сама разберусь, – ответила Настя, прикуривая от Светкиной зажигалки и глубоко затягиваясь. Вот странно – теперь ей было совсем не так противно, как тогда, в квартире у Влада – дым имел сладковатый привкус и даже успокаивал. Может, только после этого ей так мерзко становится?

И вот, в воскресенье состоялась обещанная туса на хате у Катьки. Народу и вправду было много, как знакомых, так и нет, и бухла… Впрочем, что тут рассказывать, вы и так наверняка представляете, как проходит большинство таких подростковых тусовок, возможно, сами на них не раз бывали. Отмечу только, что свет в квартире горел только на кухне, в гостиной было почему-то темно. Основная часть тусы происходила именно здесь. Кто-то обжимался парочками по углам, другие пытались танцевать под музыку в центре комнаты, а те, кто не хотел ни того, ни другого, сидели за большим столом, заставленным всевозможным бухлом, с банкой, полной окурков, посередине, и говорили кто о чем. К этой компании примкнула и Настя. Поначалу ей было неловко среди многих незнакомых парней и девчонок, но понемногу она стала привыкать к новым разговорам и лицам, и вскоре, когда уже достаточно опьянела, ей стало казаться, что она знает их всех уже очень давно. Затуманившимся взглядом она смотрела неподвижно в одну точку – на ярко раскрашенную банку «Ягуара», стоявшую прямо перед ней, и ей нравилось все вокруг – и уютный полумрак комнаты, и прохладный ветерок, дующий с тихой темной улочки, из приоткрытого окна, и весело матерящиеся голоса, и лица вокруг…