Мордовия. Весна. 1960 год

Прислонившись к стволу сосны, и почувствовав холод от прикосновения, мужчина попытался сбить свое дыхание. Сердце стучало, словно паровой котел. Его биение отдавалось даже в ушах. Ноги стали ватными, тяжелыми, будто налились свинцом. Каждый шаг пронизывала острая боль. Но он упрямо повторял про себя только одно: «бежать, бежать, бежать». Если они остановятся все – кранты. Тогда напрасны будут все его ожидания. В этом лесу фраза о том, что «человек – царь природы» звучит робко и фальшиво. Они здесь не больше чем насекомые. Как комары, которых можно прихлопнуть одним движением руки. Так будет и с ними, если они не выберутся из окружающего их соснового частокола. Они останутся погребенными заживо. Если не сегодня, то завтра. Этот лес превратится в их могилу, похоронив навсегда.

Сняв ушанку, он вытер ею пот со лба и посмотрел себе за спину. Тубус уже почти догнал его. Дыхание его напарника со слабым присвистом из бронхов напомнило ему старую проржавевшую гармонь. Тубус мутными глазами посмотрел на него и с усилием произнес: – Давай остановимся. Сил уже моих уже нет.

За прошедшие сутки он полностью выдохся, держась из последних сил. Тубус выглядит изможденным, взгляд угасший. Морщинистая кожа на исхудалом лице стала серой и обвисла, как у ящерицы. Глаза, когда-то ярко-голубые, едва проглядывали из-под тяжелых век.

– Хочешь сдыхать – сдыхай, – грубо ответил он Тубусу. – Останавливаться нельзя.

Он так и не знал настоящего имени Тубуса. Тубус так Тубус. Ему без разницы. Хоть Орфей, хоть Цыпа. Вдвоем все-таки легче, чем одному. Настолько он знал, свою кличку Тубус получил еще до первого срока. Тубус был вором, и все свои кражи совершал при помощи футляра для чертежей. Идет себе такой парнишка – ботаник, с интеллигентным выражением на лице, прижимая к себе черненький футлярчик. Короткие штанишки, повязанный пестрый галстук, очочки на худеньком лице. И никому не приходило в голову, что этот неприметный паренек идет не на лекции, а на очередное дело, пряча внутри футляра свой воровской инструмент.

Сейчас же Тубусу прятать было нечего, даже горбушку хлеба в кармане ватника. Как в той поговорке, что у него «как у латыша – хрен да душа». Душу свою он уже давно продал, а хрен может еще и пригодится, – улыбнулся он про себя, посматривая на напарника. В отличие от Тубуса свое существование он подчинил строгим внутренним правилам, в первую очередь, полагаясь лишь на себя и состязаясь только с самим собой.

– Долго еще хоть, следопыт? – после короткого молчания спросил Тубус, подтягивая голенище сапога, облипшее грязью.

– Три дня лесом, два дня полем, а там – через речку, и ждет тебя, красна девица с хлебом солью, – пошутил он, натягивая ушанку на голову, готовясь бежать дальше.

– Шутник хренов, – зло ухмыльнулся Тубус, а затем сплюнул через губу.

– Давай вперед.

Он хлопнул ладонью по дереву, словно дав себе команду, и втянув голову в плечи, побежал, не дожидаясь Тубуса.

Колючие, острые ветки все время безжалостно хлестали по лицу, и ему приходилось прикрываться рукой, из-за чего темп бега значительно затруднялся. Кроме этого нужно было еще смотреть под ноги, боясь не зацепиться за неприметную корягу или выемку в земле. Не хватало только подвернуть ногу. В их положении это недопустимо. Тубус не бежал – плелся, но терпел. А ведь он моложе его. Не того он выбрал. Не того.

Они направлялись в южном направлении. Именно там имеются железные дороги с маленькими полустанками, где есть шанс уехать товарным поездом подальше отсюда, пока их не настигла группа преследования. Четвертые сутки в бегах – суровое испытание, даже для таких как они. Он верил в свои силы и свои возможности. И в удачу. Без фарта никак. Не для того он совершал побег, чтобы снова угодить на нары и получить дополнительный срок. Тогда все – считай вечная каторга, и прощай сладкое слово «свобода».

Он посмотрел вперед. За высокими прямыми стволами сосен показался редкий подлесок. Он прибавил ходу и через минуту оказался практически на открытой местности. Это в первый день они избегали открытых обозримых участков, обминая их стороной, порой совершая лишний крюки, пытаясь запутать следы. Сейчас, когда погоня отстала, а в этом он не сомневался, доверившись своему чутью, можно и облегченно вздохнуть.

Тубус настиг его и стал рядом. Потер заросшее щетиной лицо и спросил:

– Куда теперь? – вопрос вполне разумный.

Тубус полностью доверился ему, рассчитывая на его опыт и знания. Хотя для обоих это был первый побег, Тубус именно его считал вожаком, следуя за ним. В этом грубом, крепком парне чувствовалась сила и твердое убеждение в успешный исход побега. Еще в лагере он выделялся своим упрямством и силой воли. Чего только стоил его перевод в карцер на долгий месяц. Не каждый выдерживал там и недели, ломаясь словно тростинка. А он нет – вышел с высоко поднятой головой и презрением в глазах. Начальник лагеря Петраков еще долго пытался его прессовать, но так и не подчинил, встретив отчаянное, почти звериное сопротивление. Внутри него сидело что-то дикое, животное, необузданное, готовое выплеснуть свой гнев на любого, кто попадется на его пути.

– Ты слышишь? – подельник поднял ладонь вверх, призывая Тубуса к молчанию. Оба застыли, как статуи, задержав заодно дыхание, став немыми в одну секунду, и навострив свой слух.

Послышался резкий и протяжный звук. Знакомый звук, который ни с чем не перепутаешь. Звук, который несет им надежду и шанс на долгожданную свободу.

– Гудок! Ты слышишь, Тубус? Гудок! – схватив Тубуса за ватник, он стал его трясти, не скрывая своей улыбки.

– Точно. Гудок, – прошептал его соучастник, словно боясь спугнуть удачу.

Тубус вытаращил свои глаза. С края рта по подбородку побежала слюна. Его затрясло мелкой дрожью. Он выглядел как сумасшедший, пытаясь вырваться из оков сковавшего его безумия.

– Бежим, Тубус, бежим! – прокричал напарник Тубусу прямо в лицо, дергая его за локти.

Рванув с места, словно спринтеры, они побежали вниз – туда, где видимо и проходила железная дорога. Через мгновение перед ними завиднелась бесконечная лента рельсов и ребра шпал. И куда только подевалась усталость, когда вот она – манящая свобода в какой-то сотне метров. Свобода сама летит к ним на всех парах по узкой постеленной дороге, пробиваясь сквозь дремучие мордовские леса.

Бежали они не долго, всего пару минут, смотря все время на восток. Именно оттуда был слышен сигнал паровоза. Миновав подъем, они увидели железнодорожное полотно. Глаза загорелись лихорадочным блеском, еще совсем не понимая, того, что это действительно происходит с ними.

Три дня и три долгих ночи они шли к этому. Запас еды кончился уже на вторые сутки. Ночью спали по очереди, а иногда вдвоем, прижавшись, друг к другу, пытаясь таким образом согреться. Страха не было – ни перед животными, которые могли напасть на них, ни перед своими преследователями. Инстинкт самосохранения уже был в крови, расщепляясь на мельчайшие частицы, перемешиваясь с клетками плазмы.

Из-за поворота показался несущийся паровоз, тянущий за собой грузовой состав.

– Быстро к тем соснам. Они ближе всех к рельсам, – прикинул он расстояние, рассчитав, что у них будет достаточно времени, чтобы проделать задуманное.

Тубуса уже можно было не подгонять. Он все прекрасно понимал. Или сейчас или никогда. Второго шанса возможно и не будет.

– Пропускаем первые вагоны, а затем бежим.

– Ага, – с лица Тубуса не сходил безумный взгляд, наполненный азартом и твердым желанием идти до конца.

Вон несется, дыша горячими мохнатыми парами, многотонный паровоз. Громадина паровоза едет клином вперед, разрезая воздух. Его маховики, словно взбесившиеся мельничные жернова. Он проносится прочь, таща за собой длинную цепь громыхающих вагонов.

– Пора, Тубус.

Десять метров показались вечностью. Это был короткий забег между пропастью и жаждой свободы. Грохот, лязг, плотный воздух хлещет по лицу. Он первым крепко схватился за поручень и потянулся вверх, чувствуя, как под ногами образовалась пустота. Стиснув зубы, резким движением всего тела вытягиваясь как струна, перехватил руками поручень, пытаясь при этом достать ногами до буфера вагона. Почувствовав под собой опору, он посмотрел вправо, где уже висел на поручне Тубус. Его взгляд молил о помощи. Эта секунда решала все. Он видел, как на лице напарника смешались все чувства. Теперь вся жизнь Тубуса зависела от него. Колебался он не долго. Расправив ладонь, он протянул свою руку подельнику.

Еще долгую минуту они стояли рядом. А затем оба синхронно засмеялись, впервые за долгие дни, не боясь быть услышанными. Смеялись долго, прямо до хрипоты.

Будто по чьей-то злой иронии, вагон, на который они взобрались, вез бревна, на вырубку которых их каждый день выводили из бараков.

– Неужто наши? – изумился Тубус, хлопая по грубой коре сосны.

– Поваленные беглых везут, – выдал он шутку и еще долго слышался их нервный, надрывный и в тоже время счастливый смех…

Юг Украины. Август. 1966 год

1

«Черт, опоздал», – недовольно поморщился мужчина, выйдя на пятачок улицы. Сеанс уже начался. Это не входило в его планы. Нужно теперь как-то привлечь к себе внимание односельчан. Задача не из легких, учитывая тот факт, что все зрители внутри и сюжет фильма теперь полностью завладел ими. Еще на подходе к летнему кинотеатру он услышал громкий, но короткий смешок, разнесшийся по залу. «Как там называется фильм? «Берегись автомобиля»? Да, именно так», – вспомнил он яркую афишу, расклеенную еще с самого утра у Дворца культуры. Комедия, кажется. А нашему народу только дай повод посмеяться от души. Пускай повеселится – завтра снова на работу. Начало новой трудовой недели; еще одна неделя, состоящая из колхозных трудодней, со своими обычными трудностями, проблемами, задачами.

Он прибавил шаг, заприметив Марию Поликарпову, которая медленной, старческой походкой шла от летней киноплощадки. Вот – в самый раз. С нее он и начнет.

– Что, Мария Петровна, не понравился фильм? – с ходу спросил он, настигая старушку.

– Да, какой там. Старая я по этим фильмам ходить, да и зрение подводит, – сокрушалась женщина. – Внучку свою проводила. Схожу к Павловне, посижу, дождусь, когда кончится сеанс и обратно домой.

– Понятно, – закивал мужчина, выслушав объяснение старушки.

Она жила со своей внучкой, на отшибе, у самого кладбища. Судьба преподнесла ей суровое и страшное испытание. Ее дочка и зять сгорели при пожаре, а вот единственную внучку удалось спасти. Теперь она осталась с девочкой, заботясь сама об родной кровинке. Фильм закончится поздно, а путь далек – через всю Преображенку. Чего не сделаешь ради любимой внучки.

– Как там Оленька?

– Оленька? Растет себе ребенок. Скоро совсем взрослой станет, – тяжело вздохнула женщина, а затем, словно вспомнив что-то важное, взяла его за локоть, развернула к себе и посмотрела прямо в глаза. – Хорошо, что тебя встретила. Нужна опять твоя помощь.

– Что случилось?

– Радиола моя что-то совсем расстроилась.

– В смысле – расстроилась?

– То работает, то молчит, как немая. Привереда, а не радиола, – взмахнула дряблой ладонью Поликарпова.

– Понятно, Мария Петровна. Сделаем, – заверил старушку мужчина.

– Вот это дело, – оживилась Поликарпова. – Завтра починить сможешь? А то нам с Оленькой как-то скучновато без нее. Вечера скоро пойдут длинные, а на кино не находишься. А, так включим ее и слушаем.

– Только вечером. Раньше не получится.

– Ну, хорошо. Вечером, так вечером. Только приди, не обмани, – потрясла пальцем старушка, одарив его скупой старческой улыбкой.

– Буду обязательно, – и он, прижав женщину за плечи, улыбнулся в ответ, пытаясь развеять ее сомнения.

На том и разошлись. Он поспешил к билетерше, которая уже засобиралась покинуть свое привычное место, в предвкушении подсчета выручки. Он даже представил, как она станет раскладывать полученную мелочь, применяя свою методику: сначала сортирует каждую копеечку по номиналу, потом отсчитывает по рублю, формируя таким образом «столбики». Потом все очень просто. Останется лишь рубли из «столбиков» посчитать. Но сначала пускай вручит ему заветный билет.

– Валюша, извини за опоздание. Что с билетами? Только не говори, что их нет, – и он уже притворно сложил ладони, смотря на билетершу умоляющим взглядом, полным надежды.

Валентина Бровко, с невозмутимым видом вытянула пустующую ленту. Жест короткий и понятный.

«Что же, придется свалять дурака», – он был уверен, что этот барьер ему по плечу, зная простецкий характер девушки. Она всегда его забавляла. И дело не только в ее внешности, хотя именно сейчас он собирался сделать акцент как раз по поводу ее внешнего вида, и начать свою игру. Ему нужно одно – чтобы она его запомнила.

Валентина распустила свои буйные локоны; ее огненная шевелюра никогда не поддавалась никаким стрижкам, ни укладкам. На ее лице, потерявшее к этому времени значительную часть веснушек, застыла тень ожидания. Она догадывалась о его последующих намерениях и потому ее легкий наклон головы, послужил как бы для него сигналом.

Время уходило и ему нужно поскорее попасть внутрь летней киноплощадки, и потому, сверкнув улыбкой, он начал заигрывать.

– Ах, Валя, Валя, Валентина, ты красива как картина, если был бы шанс…

Но его импровизированный стих оборвался жестом Валентины.

– Все – концерт окончен. Иди уже. Но предупреждаю – мест нет.

Он всунул десять копеек в теплую ладонь девушки и наклонился, чтобы поцеловать в щеку, но та вовремя увернулась и зыркнув своими зелеными глазищами, с напускной строгостью произнесла:

– Озорник, давай без этих твоих…

– Валентина, да я же с самыми серьезными намерениями. Нравишься ты мне.

– Болтун, ты. Намеренья у него, – девушка издала смешок и удалилась.

Он засунул сокровенный билет себе в карман, да поглубже. Авось еще пригодится. В летнем кинотеатре не было где яблоку упасть. Сельчане полностью заполнили его. Кто-то фильм смотрел стоя, а некоторые, самые проворные, вон даже принесли лавки из соседних дворов, заняв место прямо на проходе. Ему стоило большого труда протиснуться вперед, под недовольные возмущения, пытаясь подсесть к замеченному им Ивану Борисову, с которым он был в хороших отношениях.

– Подвинься, – шепнул он Ивану, и не став дожидаться ответа, насильно отодвинул мужчину в сторону, отвоевывая себе край сиденья.