Цитаты из книги «Спектр»

Я хочу поговорить о доверии, – сказал Мартин. – Не о том, что заставляет людей открывать друг другу душу, вместе рисковать жизнью… идти в разведку или в горы в одной связке… О самом обычном доверии, которому учатся с детских лет. «Веришь – не веришь?» – играя, спрашивают друг друга малыши… и не поймешь, чему они больше учатся, верить – или лгать. Наверное, все-таки лгать. В детстве есть хотя бы родители, которым доверяешь всегда и во всем. Споришь, ссоришься, но веришь. Стоит чуть-чуть повзрослеть – исчезает и это доверие. Конечно, кто-то умудряется сохранить его на всю жизнь, кто-то меняет на доверие любимой женщине или идеалам, Богу или надписям на этикетках… Но все равно жизнь человеческая – это сплошной выбор. «Веришь – не веришь?» Я знаю ответ, веришь? Я знаю, что она тебя не любит, веришь? Я знаю верную дорогу, веришь? Я знаю, это вовсе не опасно, веришь? Я знаю, мы хорошо повеселимся, веришь? Каждому человеку, с которым мы общаемся, будто выставлены баллы доверия. Кому-то – средненькие, но почти во всем. Кому-то высокие – но только в тензорном исчислении или истории итальянской оперы. Иного выхода нет, увы. Никто из людей не владеет абсолютной истиной. И мы стараемся доверять в меру. Так, чтобы неоправданное доверие не принесло нам слишком много вреда. И вся история человечества, по сути, есть уменьшение потребности в доверии. Мы заменили личное доверие общественными законами и обычаями. Мы построили государства – которым, быть может, и не доверяем в частности, но доверяем в целом. Мы стремимся расписать и регламентировать всю свою жизнь. Для каждого события должна быть готовая модель поведения. Лишь бы не полагаться на доверие… слишком уж часто оно нас обманывало. Слишком часто те, кто требовал доверия от всех, предавали каждого доверившегося. Мы играем в демократию и свободные выборы – потому что подозреваем, будто единоличный правитель немедленно сворует всю страну. Мы подписываем брачные контракты, делим в суде барахло и детей – потому что побоялись довериться до конца самым близким людям.

Жизнь сама по себе является смыслом и сутью существования. Что же такое смысл жизни? – Может быть – смысл смысла? – предположил Мартин. – Вы простите, если я задел вас…

Не слишком ценил Мартин кухню азиатскую, в том числе и прославленную китайскую, безоговорочно капитулируя лишь перед уткой по-пекински и курицей с апельсиновым соусом. Глубочайшие сомнения вызывала у него заокеанская гастрономия – хваленые индейки под шоколадным соусом, ставшие притчей во языцех блинчики с кленовым сиропом и коктейль из фенилаланина и ортофосфорной кислоты, для маскировки называемый колой. К мексиканской кухне Мартин был более дружелюбен и порой готовил мясо с миндалем или гвакамоле.

любое разумное существо не захочет переходить на следующую ступень развития и будет подыскивать такие-то и такие-то аргументы против…

Грусть и виноватость вызывает ребенок, отвергающий детство, торопящийся жить, вприпрыжку несущийся навстречу взрослости. Грусть и виноватость… будто наш мир оказался слишком жесток для детства. Смущение и жалость вызывает взрослый, скачущий наперегонки с детишками или балдеющий в сорок лет под «металл». Смущение и жалость… будто наш мир оказался недостойным того, чтобы вырасти. Молодящиеся старички, мудрствующие юнцы – все это упрек миру. Слишком сложному миру, слишком жестокому миру.

Грусть и виноватость вызывает ребенок, отвергающий детство, торопящийся жить, вприпрыжку несущийся навстречу взрослости.

секретная русская формула: время пьянки равно задушевности беседы, деленному на количество выпитого

Мир слишком разнообразен, чтобы быть неизменным. Нет у нас такого права! Спасибо нашим великим литераторам девятнадцатого века, властителям дум, Достоевским и Толстым, Куприным и Буниным… прочим – несть им числа. Уж если гуманизм – так со всепрощенчеством, уж если справедливость – то мгновенно, сразу и всем. Кухарок – в государыни… ведь предупреждал Александр Сергеевич, чем заканчиваются эксперименты с удовлетворением кухаркиных запросов… нет же! Захотели построить рай на Земле – в итоге получили коммунизм.

– Наша российская беда, – неожиданно перешел к высоким материям гэбэшник, – именно в том, что мы любим крайности. Либо немытый тупой детина с многодневным похмельем и перегаром изо рта, либо самодовольный нувориш, боящийся испачкать пальчики и презирающий «быдло». А Европа давным-давно поняла – будь джентльменом, если к тому есть хоть малейшая возможность, превозмогай все – если возможности нет. Потому рафинированные английские джентльмены построили великую империю…

Нет ничего лучше для испугавшегося мужчины, чем обнаружить рядом перепуганную женщину, – сразу придает мужества. К счастью, ожидание было недолгим. Они ничего не заметили. Гиперпереход, как и смерть, приходит быстро и без театральных эффектов. Только небо вокруг корабля будто мигнуло: звезды сменили свое положение, но без излишней резвости, рисунок созвездий изменился едва-едва. Три световых года – ничто по меркам галактики.