Мы стояли в бойлерной, расположенной где-то на границе между помещениями собственно храма Христа Спасителя и подземными помещениями приюта. Шумела вода в трубах, щелкали какие-то реле. Десяток молчаливых полицейских, караулящих здесь, прятали глаза. Они останутся в относительной безопасности, а мы пойдём навстречу полутора тысячам голодных восставших.
– Эта дверь ведёт в нижнюю бойлерную, а оттуда – в помывочную, – сказал Протоиерей, указывая на крепкую железную дверь, запертую изнутри на замок и внушительный засов. – В помывочной нет видеокамер, нас заметят не сразу.
– Почему нет? – удивился Михаил.
– Настояло общество защиты прав восставших, – объяснил Протоиерей. – Среди пациентов ведь есть несовершеннолетние.
– О Господи, – вздохнул я.
– Если вас утешит, я тоже считаю это глупостью, – ответил Пётр. – Но в данный момент это нам на руку. После помывочного зала мы выйдем в пятое отделение, пройдём мимо палат… – говоря, он водил пальцем по разложенной на шатком пластиковом столике схеме. – Потом лаборатория микробиологии, кухня…
– Кухня? – Меня охватил нервный смех.
– Так её называют. Потом коридор, комнаты персонала и главный пост охраны.
– Скажите, а чего требует Виктория? – поинтересовался Михаил. – То, что она отпустила людей, – обнадёживающий признак. Быть может, если мы пойдём на её условия…
– Она требует вертолёт с заложниками, которым обещает сохранить жизнь и позволить выпрыгнуть с парашютом, личные вещи покойного мужа и три миллиона рублей.
Я присвистнул и покрутил пальцем у виска.
– Да, любопытно, – сказал Михаил задумчиво. – Возможно, у нас тоже бывают психические расстройства. Значит, три миллиона рублей…