Для виду Леонов улыбнулся и даже откусил бутерброд, но про себя подумал, что Любочка на стенд не вписывается: смазливая, но тупая, и гостей обслужить толком не может – только в рот начальнику смотрит.

…Только так можно спасти мир от апокалипсиса.

Его признаки он видел повсюду. Сын стал звонить не пять раз в неделю, а три, в основном по поводу денег для его киберспортивной команды и одного проекта, связанного с сетевой безопасностью. В Питере стало холоднее весной. Очередной любимый актер оказался геем, и теперь придется избавляться от коллекции дисков с его фильмами – такая незадача.

Но особенно громко шаги приближающегося апокалипсиса гудели в театре.

Гендиректора театра имени Шевченко задержали рано утром. Тогда же о задержании узнал Леонов – ему прислали смс. Он был приятно удивлен.

А весь мир узнал о задержании – днем, когда следственный комитет выпустил пресс-релиз, где среди прочего писали, что театру Шевченко несколько лет назад выдали грант на инновационный культурный проект, из которого гендиректор по имени Матвеев украл шесть миллионов рублей – не один, конечно, а с сообщниками: худруком Цитриным, бухгалтером Маславской и сотрудницей Минкультуры Шерстобоевой.

Мягкий был текст, слишком компромиссный. Но автор, скорее всего, и не знал, что на сцене театра Шевченко творилось. У пресс-секретаря перед глазами просто была еще одна уголовка, ну, не в подворотне, так в театре, написал – переходишь к следующей. А у Леонова – у Леонова был альков русской культуры, который день за днем оскверняли кощунники. У Леонова – миссия, которую он не должен был провалить. Так что про театр Шевченко он знал куда больше автора сухой заметки.

Театр Шевченко существовал на бюджетные средства – и за бюджетные же средства ежедневно оскорблял Господа и русскую нацию. По сцене ходили обнаженные геи и трясли своими причиндалами. Женщины целовали женщин. Звери в лесу на детском спектакле несли либеральную чушь. Непонятные люди в непонятных сценах выкрикивали мат и безобразия. Традиция классического русского театра была убита – застрелена в спину.

Последней каплей для Леонова стала совершенно издевательская постановка «Тараса Бульбы». Остап и Андрий там становились геями, ходили в барбершоп, как и все казаки. В постановке не было ни одной женщины – видимо, потому что казакам на Сечи и без женщин было хорошо… Казаки устраивали оргии, разодевшись в униформу, а сопровождалось всё это криками «Есть еще порох в пороховницах?!» и «Нет уз святее товарищества!». Потом вакханалию прекращал Тарас, но сыновья повадились за новыми удовольствиями к иностранным агентам. Никакой панночки у Андрия, конечно, не было – был пан, который просил увезти себя с Патриарших от строгого папы. Завершалась постановка сценой, где Тарас, со здоровенным крестом на груди, во главе росгвардейцев в касках избивает Андрия и орет: «Что, пидор, помогли тебе твои ляхи?!».

…Если Россия хочет быть сильным государством, с нормальным искусством и нормальной культурой, – такие театры ей не нужны.

Возможно, придется ей какое-то время вообще обойтись без театра.

Леонов пообедал стейком с кровью в импровизированном передвижном ресторане на задворках форума и запил обед пивом. Там же он видел брюнетку Любу в кокошнике, с тяжелой черной косой вдоль спины. Вне стенда красно-золотое платье смотрелось странно. Странно, но на вкус Леонова – красиво. Люба была похожа на матрешку, которой открутишь голову – найдешь новую.

Презентацию назначили в пресс-центре. Стены были синими, а мебель – белой, еще и подсвеченной софитами, – так что глаза Леонова немного ослепли. В зал тоненьким ручейком вливались журналисты, модератор что-то шептал на ухо Леонову. Появились и не-журналисты – какие-то мужчины в одежде цвета хаки, с небритыми щеками, и скучающие жёны с прическами а-ля Доширак.

Наконец, модератор из Исторического общества войны объявил начало презентации – «Фома Леонов-Юлианов с новым томом его масштабного труда “Государство”!!!» – и Леонову стали задавать вопросы, делая вид, что вопросы эти интересные. А Леонов подыгрывал. Один раз, впрочем, ему и правда стало интересно: когда спросили об аналогичном историческом проекте одного либерального писателя.

– Слушайте, вот форум, на котором мы с вами сейчас находимся, еще пятнадцать лет назад проходил в Лондоне. Тогда там ходил Березовский и всем руки пожимал. Я был простым сотрудником банка и чувствовал себя неприятно. Все тебя поучают, говорят, как тебе нужно жить, как надо заниматься бизнесом. Но эти времена окончены! – Леонов выразительно стукнул кулаком. – Теперь форум проходит в Петербурге, в бывшей столице Империи, у нас много иностранных гостей – вот я полчаса назад буквально говорил с делегацией из Африки, обговорили много перспективных идей. Россия учит мир, а не мир Россию, так что, ну, что нам эти авторы с грузинскими фамилиями? Теперь мы сами можем хранить и чтить свою историю, без подсказок с Запада!

В зале жидко захлопали. Между рядами ходили Люба и Алена и кукольными почти движениями предлагали гостям подносы.

И когда презентация уже подходила к завершению, Леонов увидел светильники из Иоанна. Точнее, звёзды.

Звёзды сидели на самом последнем ряду, поэтому он не сразу их заметил. Звёзды были прицеплены к погонам на черном кителе Следственного комитета. Три на левом плече, и четыре – на правом.

Семь звезд. Семь светильников. Апокалипсис начался.

– Игорь Романов. – Пожатие было крепкое, ладонь была красная, как будто обваренная. – Очень нравится, что вы говорили на презентации.

– Ну, главное не то, что говорят, а то, что делают, товарищ полковник, – заметил Леонов и улыбнулся. – А что сделали вы для победы русской нации?

– Вы же понимаете, что меня не просто так зовут Романов, – полковник улыбнулся в ответ, а потом огорошил Леонова известием: он из тех самых Романовых, и некоторое время уже взращивает интеллектуальную элиту новой России.

Слово за слово, они переместились из пресс-центра сначала в буфет, потом – в павильон Башкортостана, где можно было говорить без лишних глаз и ушей. Романов поражал Леонова рассказами о монархических съездах, о вечерах и балах, о кадетских корпусах, в которых тысячи молодых людей перековываются в будущую императорскую гвардию следствия. Леонов же не отвечал, а только слушал, но под конец был уже убежден в том, что сделает дальше.

– Полковник, мы с вами оба – люди дела, так что позвольте сделать вам предложение. Вы слышали что-нибудь о театре Шевченко? Об аресте гендиректора?

– Так точно.

– Я так понимаю, следственная группа там еще не сформирована?

Полковник приподнял бровь и медленно сказал:

– Ну, технически уже формируется, наверное; кто-то же должен допросить задержанного и…

– Но есть вероятность, что группой еще никто не руководит, ведь так?

Теперь Романов смотрел внимательно. Послышался звук бегущей воды: это под стенами башкирской пещеры тек водопровод.

– Вы хотите что-то мне предложить?

– Я хочу сказать, что в нынешние времена настоящим патриотам России редко выпадает возможность помочь русской культуре. – Леонов постарался сделать свой вздох театрально тяжелым. – Поэтому долг тех немногих, кто на это способен, то есть нас, взять на себя такую ответственность. Особенно в обмен на достойную компенсацию этих усилий. Вы со мной согласны?

Романов осклабился и сцепил руки перед собой. Теперь он готов был обсуждать условия.

Когда Романов ушел, Леонов понял, что звезд у него было не семь, а шесть. Ну, естественно, он же полковник. Странно было бы, если б звезд было семь.

Но это всё равно был знак. Какая разница, шесть или семь, если горели, словно освященные святым пламенем.

А детали для Леонова не играли никакой роли.

Стригоев

Чиновник спасался бегством по коридорам форума, а человек в черном следовал за ним.

Никто из них не бежал, конечно. Оба они делали вид, что не замечают друг друга. Рыжеволосый человек в черном спокойно фланировал между залов, инсталляций, пресс-подходов и пресс-воллов, лениво оглядывая гостей форума и мысленно листая тома уголовных дел, которые потенциально можно было завести на каждого из них. Чиновник тем временем переходил на шаг и то и дело пожимал руки, сбиваясь со счета и не узнавая лиц. Один раз он даже споткнулся и прикрикнул на преградившего ему дорогу человека, которым неожиданно оказался председатель правления железнодорожной компании-монополиста. Чиновник побледнел и рассы́пался в извинениях, но не успел повелитель железных дорог усмехнуться и отпустить остроту, как чиновника и след простыл, зато на его месте тут же возник человек в черном, ответил на остроту встречной подколкой, чем привел окружающих в восторг, а председателя правления – в озадаченное смущение, подогреваемое тем, что нахамившего ему человека в черном он видел первый раз в жизни.

Во время бегства чиновник сбил с ног робо-собаку, прототип которой разрабатывали пять лет; залез в беспилотный автомобиль, который создал IT-отдел одной из крупнейших банковских сетей, и вылетел оттуда, как только понял, что беспилотник никуда не поедет; врезался в девушку в кокошнике на расписанном под хохлому стенде, отчего та выронила поднос с бутербродами; врезался в портрет Терешковой, выложенный из роз, и бросился прочь, весь усыпанный белыми и розовыми лепестками.

А человек в черном следовал за ним.

Открыл дверь в сортир, но вышедший оттуда смуглокожий уборщик выставил категоричный желтый знак. Сунулся в подсобку – заперто. Добрался до другой – и там дверь, о чудо, открылась, но по всему полу был рассыпан белый порошок, и сотрудница клининга смерила чиновника таким взглядом, что он молча закрыл дверь.

Наконец, он забежал в пустой павильон с голограммой Венеры Милосской – и тут, как ему показалось, спасся… И спустя пару мгновений услышал, как за спиной, издавая жестяной скрежет, поехали вниз рольставни.

Человек в черном вышел из-за голографической Венеры, пряча пульт в карман. Подошел вплотную к осевшему на каменную плитку чиновнику и обернулся через плечо.

– Ее нашел французский моряк, который подрабатывал нелегальными раскопками. Он вел раскопки вместе с турками на одном из островов в Эгейском море – и оказался самым успешным копателем на всё долбаное Средиземноморье. Непонятно, когда ее лишили предплечий: то ли турки во время перевозки продолбались, то ли ее в таком виде и нашли. Но полгода спустя она оказалась в Лувре – и вот уже двести лет кочует туда-сюда исключительно без рук. Забавно, правда?

Скорчившемуся на полу чиновнику было как угодно, только не забавно.

– Столько технологий вокруг: голограммы, нейросети, – а всё никак не могут приделать руки обычной статуе. Или даже ее изображению. Грустно немного. – Человек в черном опустился на корточки. Чиновник поежился и что-то пролепетал. – Так и с репутацией. Не находите? Стоит приобрести себе определенную репутацию – она от тебя не отлипнет, как бы ты ни старался. А надстроить сверху новую репутацию о-о-очень сложно.

Приятное контральто через громкую связь объявило, что выступление президента в главном зале экспоцентра начнется через пятнадцать минут.

– Времени у нас с вами немного осталось, так что выбирайте. – Человек в черном держал в руках документы.

– Что я должен выбирать? – просипел чиновник.

– В этой папке у меня договор о заключении контракта, достаточно поставить вашу подпись, – пояснил человек в черном. – А в этой – постановление о возбуждении уголовного дела. Но ваша подпись здесь уже не требуется! – Лицо человека в черном превратилось в жутковатую ухмыляющуюся маску. – Или вас запомнят как молодого способного технократа, героя Томской области, который умел превращать дерьмо в золото, или, – он кивнул на постановление, – как казнокрада, который получал взятки от подставных фирм, а затем обеспечивал им победу на госзакупках.

– Чушь какая-то, – выдохнул чиновник, всё еще скрючившийся на полу, – все конкурсы всегда проходили честно, пока не появились ваши эти и не стали предлагать, а я…

– Поберегите силы, Арсений Сергеевич, скоро президенту аплодировать. Поскольку преступление выявил сотрудник Управления, ваш покорный слуга, то и расследовать его будут следственные органы Управления, а не Следственный комитет.

По мрачному лицу чиновника было понятно, что стадию отрицания он уже прошел.

– Так каким запомнит вас Томская область, Арсений Сергеевич?

– Хер с вами, Стригоев, – проворчал после минутной паузы чиновник, поднимаясь с пола и отряхивая помятые полы пиджака. – Давайте ручку.

– Конечно, минуточку.

Стригоев покопался во внутреннем кармане костюма и достал наконец черную ручку. На ее кончике сидел Микки Маус.

– Вы издеваетесь?

– Прошу, Арсений Сергеевич, не сердитесь. – Стригоев протянул Микки Мауса чиновнику. – Процедура – не главное, главное – благополучие нас с вами и области.

Отражение в солнцезащитных очках Стригоева качнулось в сторону документа, а потом снова превратилось в лицо чиновника – серое, усталое.

– Вы сделали правильный выбор сегодня, – улыбнулся Стригоев, после чего нащупал пульт от рольставней, и чиновник едва не рухнул под отъезжающую вверх белую панель. Когда он поднялся, человек в черном уже исчез, и лишь голографическая Венера мерцала в галогеновой пустоте павильона.

…Стригоев направился к конференц-залу и по дороге набрал шефа.

– С Мидренко разобрались, он всё подписал. Нет, шеф, не потребовалось.

Стригоев услышал похвалу, а следом – вопрос.

– Хорошо, я выясню.

Потом был конференц-зал и президент. Президент говорил долго. Сначала костерил американца за выход из соглашения по климату. Соглашение по климату – это важно, а американец этого не понимает. В соглашении по климату сила, а не в деньгах. Но, может, еще одумается. В чем еще сила? В цифровой экономике. Что это такое, никто не знает, но нам она очень нужна. Главное, чтобы всё было безопасно, и чтобы бизнесу и гражданам ничего не угрожало, – а то интернет как начинался проектом ЦРУ, так и развивается. В этот момент в зале кто-то зааплодировал: Стригоев был почти уверен, что хлопал Фома Леонов-Юлианов. При этом действия правительства не должны вредить экономике и должны поощрять конкуренцию, особенно когда речь идет о госзакупках. В экономике страны началась фаза подъема, экономика повысилась на один процент. Средства надо вкладывать не в экономику, а в потребление.

Всё это время Стригоев наблюдал за белым клобуком. Белый клобук сидел с краю третьего ряда партера и качался в такт рассуждениям об экономике. «Не укради», гласила заповедь. Злые помыслы ведут к обману, говорил Матфей. Но Матфей говорил, президент говорил, а клобук качался. Стригоев сидел на краю последнего ряда и ждал.

Стригоев перехватил Митрополита в буфете, когда тот заказывал себе латте без кофеина.

– А все-таки нехорошо по ложным доносам людей арестовывать…

Митрополит вздрогнул, едва не выронив чашку с кофе, и обернулся. Серые глаза сузились и заблестели.

– Уж чья корова бы…

– Дружеская шутка, отче. Что новости в столице, всё интриги?

– Я бы вам рассказал, но что-то давненько не видел вас у себя в приходе на Лубянке, – вкрадчивым голосом сказал Митрополит, после чего забрал с подноса безе на фигурной бумажке и с аппетитом откусил. – А Господь благоволит праведным.

– Ну, вы знаете, служебные надобности и отсутствие выходных плохо влияют на поиски Бога. Это римляне могли и богам помолиться, и защитить государство успеть…

– Мы и есть римляне, – оборвал его Митрополит, отирая бороду рукавом сутаны. – Точнее, византийцы. Не все это признаю́т, но это правда. Вы будете смеяться, но наша связь с Византией сейчас крепче, чем когда-либо. Духовная связь, что ли…

– Старик в своем нелепом прозябанье схож с пугалом вороньим у ворот.

– Что?

– Ничего.

– Уж не знаю, о каких доносах вы говорите, – митрополит жевал безе, так что говорил невнятно, – я – честный человек, и при советской власти никого даже… Хотя мог, конечно, мог… но я точно знаю: чтобы не получилось, как в тот раз, чтобы сохранить империю, а империю сохранять мы обязаны, тем более очищенную духовно, это наш священный долг… надо бережно следить за корнями зла, которые постоянно там и тут прорастают. Без этого же как, ну, мы станем как вот те за бугром, – понимаешь, да?

Стригоев кивнул.

Митрополит нахмурился и облизнул губы.

– Не знаю, с чего вы взяли, что я какое-то отношение имею к театру…

– Я не говорил о театре.

– Да сейчас все говорят о театре! – попытался исправиться Митрополит. – Кого ни спросишь, все обсуждают или задержание директора театра Шевченко, или соглашение о климате. И о душе, о душе никто не думает! Никто не подходит и не говорит: знаете, батюшка, я хочу исповедаться. Хотя я такой же священник, вообще-то, как и остальные, просто в другом одеянии.

«И долларовым счетом на много нулей», – подумал Стригоев, но вслух сказал:

– Но вы-то, наверное, знаете людей, которые ставят духовность превыше всего.

Тут Митрополит осклабился и кивнул.

– Фома Владиленович, например?

Митрополит снова прищурился. Прищур был – как у старика, хотя Митрополит был еще относительно молодым человеком. Но белый клобук и природная хитрость делали свое дело и добавляли морщин.

– Не знаю, что за игру вы там в своем Управлении затеяли, но я тебе так скажу! Да! – Он допил кофе и направился в сторону уборной, нисколько не озаботившись предупредить Стригоева. Тот последовал за Митрополитом. – Если есть человек, которому важно, чтобы страна не скатывалась в геенну огненную со всем этим богомерзким либерализмом, – то это Леонов! И правильно делает, потому что с вами, с людьми типа вас, начинается вечное: вот, нужна цифровая экономика, права человека надо соблюдать… Ну и что, что права человека? Люди всё равно не рождаются равными! – Митрополит открыл кран и начал мыть руки. – Но мы почему-то должны делать все вид, что нет, для нас и эти важны, и эти важны, а уж если какие-то меньшинства появятся, то им дорогу открывай! Нет, ничего такого в России нет и не будет, как бы вы ни просили. Ни невидимых этих прав ваших, ни невидимых цифр, ничего.

Стригоев молчал. На скулах Митрополита ходили желваки, пока он сушил руки под технологичными рукавами «Dyson».

– Но ведь душа тоже невидима, – вдруг сказал Стригоев. – Невидима, но есть.

– Да-да, но о душе вам на проповеди всё доходчиво объяснят, а вот про права человека у кого ни спросишь – у всех мнение разное, – проворчал Митрополит. – Уже до того дошло, что у сумасшедших, которые решили, что не в том теле родились, тоже есть права! Про какие-то цифровые права в интернете заговорили…

– Президент, кажется, тоже считает, что цифре надо уделять больше внимания.

– О, с ним я об этом поговорю отдельно, – отмахнулся Митрополит. – Приедет ко мне завтра утром – всё ему скажу, что я думаю насчет сетей этих и… Это же паутина! Паутина, понимаешь?

Стригоев понимал.

Когда Митрополит выходил из туалета, едва не врезался в девушку в красном кокошнике; та деланно засмеялась. А Стригоев дождался, пока Митрополит исчезнет, и снова набрал шефу.

– Это они.

Шеф спросил что-то, отчего Стригоев удивленно почесал висок.

– А разве вы не просили, чтобы я за… А… Ага. Понял.

Стригоев положил трубку – и уже пару часов спустя покидал расцвеченный огнями Питер. В аэропорту он увидел девушек со стенда принадлежавшего Фоме Леонову-Юлианову канала. Они были уже без кокошников, в деловых костюмах, почти не отличимые от других гостей форума. Одна показала другой мем в инстаграме, и обе посмеялись.

Стригоев посмотрел последние новости о судах и отключил телефон. Впереди под облаками его ждала Москва.