Я давно не был на Соловках.
Видно, север даёт мне тайм-аут.
И теперь вместо птиц в облаках
В моих сжатых от солнца глазах
Отражается злой Хадрама́ут.
И когда я охвачен хандрой,
Как в минуты тяжёлой болезни,
На гитаре своей боевой –
Она в Йемене тоже со мной –
Я пою соловецкие песни.
Те, что в нашем надёжном кругу
Так давно мы не пели все вместе
На далёком морском берегу
И под снежную злую пургу.
Я пою их в арабской сиесте –
И мне кажется, что лишь вчера
Я покинул холодные дали,
Где в лесах нас жрала мошкара,
Сквозь норд-осты рвались катера.
Будто только вчера вспоминали,
Как нас в море трепали дожди,
Как нам чайка за бортом кричала.
А мы всё продолжали идти
К появившимся там, впереди,
Накренившимся сваям причала,
Где на рейде толпились суда,
Богомольных паломников полны,
За кормою бурлила вода.
И, пожалуй, уже никогда
Не забудут студёные волны,
Как в тени монастырской стены
Над багрянцем вечернего моря
Звон упругой гитарной струны
Разрывал пелену тишины,
Словно шелесту волн этих вторя.
А мы грелись от углей костра,
Как в одежде из тёплого плиса,
И могли просидеть до утра,
Наплевав на морские ветра
И на вздохи холодного бриза.
Там над морем сгорала заря,
Прорезая лучами оконца,
Купола и дома серебря
И алеющей рябью искря
В переливах закатного солнца.
Но сейчас на тех окнах узор –
Словно севера злые оскалы.
Похоронен в сугробах Фавор,
Слепят снегом глазницы озёр,
И пурга заметает каналы.
И пусть я сейчас в горной Сане,
Иссушающим солнцем согретой,
Но теперь почему-то вдвойне
Очень хочется вырваться мне
В соловецкое первое лето –
В то, где в гладях студёной воды
В тишине векового покоя
Отражаются храм и кресты,
Где струятся молитвы, и ты
Тихо крестишься у аналоя.
И пусть к вере мы часто глухи,
Я надеюсь, в минуты печали
Бог простит мне в том храме грехи
И небрежные эти стихи,
Что недосочинил на причале
Про угрюмый и сумрачный край,
Что не знает чинов и различий,
Где для каждого спрятан свой рай,
Если любишь дорогу и грай
В опустевшем лесу стаи птичьей.
В тот суровый и чистый покой
Будут рваться теперь наши души
Сквозь туман беломорский густой
Над всклокоченной штормом водой
И скупыми обрывками суши.
И я верю – на тех островах,
В нашей дружбой проверенном месте,
На как будто застывших в веках
И в немой тишине Соловках,
Мы ещё соберемся все вместе…
Декабрь 2010 г.
Сана, Йемен
Над заливом Свиней по деревьям ударили пули,
Вышибая на жаркий песок размозжённые щепки,
А вдали корабли чёрным дымом от борта блеснули,
Накрывая огнём редких дотов бетонные слепки.
Самолёты кружили в горячем апрельском рассвете,
Расчищая снарядами путь для отрядов десанта.
В лужи грязи и крови валились под взрывами дети,
И по спинам убитых шагала нога оккупанта.
Враг бесчислен, жесток. Он пришёл покарать непокорных –
Не смирившихся с подлостью, жадностью, рабством и ложью,
Отучить от идей о свободе и равенстве вздорных
И заставить их биться, как прежде, угодливой дрожью.
Гробовой тишиною смирили свой стук кастаньеты,
Когда радиодиктор прочёл леденящие вести,
И крестьяне, насупившись, наспех точили мачете
В онемевшей от ужаса душной и знойной сиесте.
Неужели напрасны былые победы и вера?
И запретные книги, что втайне читали запоем?
Разве кровь, что лилась в золотые пески Барадеро,
Будет попросту смыта кипучим хрустальным прибоем?
Как понятны тогда оказались простому народу
Те слова Че Гевары, что эхом гремят в поколеньях:
«До победы всегда! За Отечество, честь и свободу!
Лучше смерть на ногах, чем позорная жизнь на коленях!»…
Обожжённые пальмы, воронки, руины и трупы –
У свободы всегда послевкусие крови и пота.
В беспощадных сраженьях разбиты ударные группы,
И на корм осьминогам уходят остатки их флота.
Значит, в небе опять разовьётся победное знамя
С той огромной сияющей гордой алмазной звездою,
Его ветер раздует, как свежее вольное пламя,
Над истерзанной в битвах, но всё же свободной страною.
Март 2012 г.
Тринидад – Камагуэй, Куба
Светлой памяти Айдара Т.
В клубах дыма и пыли
Тусклый солнечный блин
Алой кляксой навылет
Прожигает хамсин.
Снова густо дымится
Запах крови вокруг,
И уже не садится
Закурить рядом друг.
К безутешной невесте
Комом горя и слёз
Улетает груз-200
В край дубов и берёз.
А здесь пахнет шафраном,
Перцем, бхуром3 и хной,
И опять караваном
Бродит смерть за спиной,
И опять трассерами
Пули небо чертят,
И опять над горами
Скорбно звёзды блестят.
Будто остановился
Ход судьбы на часах,
Но как я ни крепился,
Ни в сухих голосах
И ни в звоне гитарном,
За тот бешеный срок
Что-то ближе не стал нам
Этот Ближний Восток.
Будто в пепельной хмари
Промелькнули те дни,
И как в старом кошмаре
Повторятся они.
Снова красным закатом
Расцветут облака,
И внезапным раскатом
Прогремит ДШК.
А насупленным утром
В неживой тишине
Запестрят перламутром
Эвкалипты в окне.
И опять с минарета
Прокричит муэдзин
Сквозь багрового цвета
Непроглядный хамсин.
Октябрь 2012 г.
Сана, Йемен
Ноэми А.-Г.
В чёрном небе рассыпаны звёзды,
Мне под ними уже не уснуть –
В трудных мыслях российские вёрсты
Отмеряют обратный мой путь.
Там не раз мне, конечно, приснятся
Под румяной янтарной зарёй
Стаи птиц, что угрюмо кружатся,
Над далёкой бесплодной землёй,
Где, как башня из пылких рубинов
В блеске взрывов гранат и ракет,
Под отчаянный крик муэдзинов
За окном багровел минарет,
Как нас ночью из тёплой постели
Поднимал, грохоча, автомат,
И взбешённые пули свистели,
В стены нам отбивая набат.
И не раз в той лихой круговерти
Под свирепым кипящим свинцом
Мне казалось, что линия смерти
Вокруг нас замыкалась кольцом.
Мне тогда был последним спасеньем
Твой портрет на оглохшей стене –
Он питал моё сердце терпеньем
И мечтой о сияющем дне,
Когда в радостный миг нашей встречи
Я, как будто, шагнув в забытьё,
Обниму тебя крепко за плечи
И шепну тихо имя твоё.
11 января 2013 года
Сана, Йемен
Перевод с арабского4
Ты пируешь, а я голодаю.
У нас, бедных, вопросы просты:
Почему я деревья сажаю,
Почему я поля орошаю,
Но плоды пожинаешь с них ты?
Почему меня губит работа,
Солнце спину сжигает огнём,
И мой серп пьян от горького пота,
Но богатство в руках у кого-то,
Кто был вором, а стал королём?
Отвечай же мне, подлый правитель!
Мне не нужно молчанья в ответ.
Если нет – пусть Аллах-избавитель
Тебя в адову свергнет обитель,
Где мерзавцам спасения нет.
Я годами назло лихолетью
Твою жадность слезами поил,
А ты строил мечеть за мечетью,
Отнимая железом и плетью
Всё, что я для детей утаил.
Ты с усмешкой царя-изувера.
Растоптал мой несчастный народ.
Умерла в правосудие вера,
И на чёрный прицел револьвера
Уже взят твой зарвавшийся сброд.
Ты себя оградил от лишений,
А меня – от подарков судьбы.
Я не стану просить подношений.
Просто завтра в дыму разрушений
Ты узнаешь, кем были рабы.
Ты зажмуришь в слезах свои веки, –
Гнев в сердцах наших долго вскипал –
И прольются багровые реки,
И твой факел потушит навеки
Революции яростный шквал.
Преступлений твоих день вчерашний
Проклял всей твоей жизни исход.
Ты расставил дозоры и башни,
Разорил наши села и пашни,
Но не смог оковать небосвод.
И когда в грозовом очищеньи
Небеса из немых облаков
Поразят тебя в праведном мщеньи,
Положи все мольбы о прощеньи
Под покров совершённых грехов.
Ты тогда не уйдёшь от ответа
На вопрос, что был задан не зря.
И в лучах золотого рассвета
Я впервые за долгие лета
Прошепчу: «Ты прекрасна, заря!»
6–7 марта 2013 г.
Сана, Йемен
Облака в небесах караваями белого хлеба
Незаметно скользят в безотрадной тиши октября,
И вдоль рваных краев огрубевшего хмурого неба
Наливается матовым светом скупая заря.
В её отблесках, словно окутанный бронзовым шёлком,
Умирает дождливый задумчивый слякотный день,
И в сыром подмосковном лесу зубоскалящим волком
На бугры серых мшар наползает тревожная тень.
Осень сыплет устало с деревьев увядшие листья,
И они меж ветвей бесконечно кружат вновь и вновь.
Я как будто врисован в пейзаж этот сказочной кистью,
Лишь тугими ударами в сердце колотится кровь.
Я дышу полной грудью вечерней сгустившейся тьмою,
И озябшие ноздри щекочет болотный дурман –
Эта волглая хлябь так отчётливо пахнет зимою,
Но её приближенье скрывает холодный туман.
В эти грустные дни мне по-прежнему хочется верить,
Что я сяду, как в детстве, у пламенной русской печи,
И сквозняк распахнёт вдруг скрипучие шаткие двери
И небрежно согнёт беспокойное пламя свечи,
В землю гневно ударят дождём разъярённые грозы,
И лохматые тучи прольются свинцовой водой,
И забытые мной наши русские злые морозы
Уже скоро согреют мне сердце родной теплотой.
27 октября 2013 г.
Хлебниково
Consumor aliis inserviendo5
На горячий песок Колизея
Я под жадные крики ступил.
Грязный плебс, ненасытно глазея,
В сотни глоток ревел и вопил.
Мой отравленный разум дурманил
Его дикий беснующий ор,
Но глашатай уже барабанил,
И я крепче в руке сжал топор.
Я был брошен на эту арену
Развлекать пьяный мерзостный сброд
За гражданский мятеж, за измену,
Потому что за мной шёл народ –
Те, кому опостылело рабство,
Кто нашёл в себе смелость восстать
Против тех, чьи чины и богатство
Не давали нам права роптать.
Мы, взяв в руки мечи, утопили
Наших подлых хозяев в крови
И на их ненавистной могиле
В землю сбросили цепи свои.
В нищете и тяжёлых лишеньях
Под напором элитных гастат6
Мы громили в жестоких сраженьях
Легионы отборных солдат.
Мы взметнули в бескрайнее небо
Знамя трудной народной борьбы,
Но народ жаждал зрелищ и хлеба
Вместо доблестной славной судьбы.
Мы теряли в сраженьях героев,
Мы под пытками гибли в плену,
Но рабы из лакейских покоев
Не спешили на эту войну.
Быстро таяли наши отряды,
Словно свечи в безлунной ночи.
Мы в боях не просили пощады,
Разбивая в осколки мечи.
Но избегнуть позорного плена
Не смогли – и под звуки трубы
Для нас гнусная эта арена
Стала местом последней борьбы.
Тщетной жертвой простому народу
Что добыл я ему и себе?
Ни надежду, ни честь, ни свободу –
А лишь смерть на потеху толпе?!
В память всех, кто, покрыт жгучей пылью,
Умирал на крестах вдоль дорог,
Я прошу, чтобы сделали былью
Люди то, чего сам я не смог.
28 мая 2014 г.
Сканс, Тунис
О проекте
О подписке