Мы не чистый лист, в нас заложена привязанность и обычные человеческие потребности. Джон Боулби развил теорию привязанности, основанную на наблюдении за сиротами76. Вспоминая о сиротах, показательным будет и исследование Нельсона, именуемое «Бухарестская программа раннего вмешательства»77. Исследовали 136 детей в возрасте до 3-х лет, живущих с рождения в детском доме, коэффициент развития был сильно ниже среднего до того момента, пока их не забирали в приёмную семью. Это показывает, что нам с рождения нужна забота и любовь, какое бы вы значение этому слову не придавали. Мозг пластичен и до какой-то степени он может восстановиться.
Можно пойти по более тонкой грани, окунуться в психологию, сказать, что Баумастер и Лири говорили о «врождённой привязывающей системе». Много кто изучал всплеск гормонов стресса при разлуке ребёнка с опекуном78 79 80.
Я, думаю, мы и после предыдущих глав поняли, что в нас много чего заложено. Инстинкты – это не то, что появляется у нас в 16, 21, 55 лет. Инстинкты с нами всегда, просто какие-то явно выражены, какие-то нет. Эта часть главы подошла к тому, чтобы описать, как это стало возможным.
Мозг – это не просто набор программ-инстинктов, систем внимания, а дальше «будь как будет», небось человек получится. Случайностей в нашей биологии нет, ничего не поставлено на волю случая. Мы можем сослаться на Бехтерева, Павлова, Леду или Скиннера. Сказать, что вся жизнь – это подкрепление и реагирование на внешние раздражители, что вся жизнь – это череда сменяющихся условных рефлексов. Часть правды в этом есть, явное внимание контролировать мы не можем. Такие грубые обобщения я делать не буду. Понимание человека только через последователей бихевиоризма – сделает ограниченным наш подход. Поведение людей немного сложней, чем просто реакция на стимул. И что есть стимул? Мы к этому еще вернёмся во второй части, сейчас нам интересно другое.
Как изменяется мозг?
Наиболее весомым открытием в нейронауках за последние 50 лет стала его пластичность. Пластичность – это не только изменение количества нейронов, но и то изменение синаптических связей, о котором мы так часто говорили. Это открытие в очередной раз поставило научное сообщество с ног на голову. Открывая пластичность мы узнали, что разные зоны мозга могут переориентироваться, что слепой может вновь «увидеть», что пластичность проявляется и во взрослом возрасте, что каждый из нас может научиться чему угодно и когда угодно, что пластичность напрямую зависит от опыта человека, что действия индивида отражаются на морфологии, строении мозга.
Мы так часто говорим о нём, но что такое синапс?
Связь между нейронами представляет из себя нечто материальное. Сигнал в мозге – это нечто электрическое. Не клеится пока? По природе электрический сигнал проходит через нейрон, концевые участки аксона (через который нейрон передаёт сигнал) выделяет «пузырьки», в которых находятся нейротрансмиттеры. Не пугайтесь новым названиям, нейронтрансмиттеры – это просто гормоны или прочие активные вещества, которые помогают нейронам установить физический контакт81. Сигнал, если помните мы говорили, перепрыгивает между нейронами (Рисунок 8).
«Ток», сигнал идёт по пути меньшего сопротивления. Что это значит? По более прочным связям. А это что значит? И это не глупые вопросы, мы ответы на них получили не так давно.
Эрик Кандел получил Нобелевскую премию в 2000 году за открытия изменений мозга при обучении. Он показал на молекулярном уровне, что возбуждающиеся нейроны – соединяются вместе. Никто до него не мог доказать знаменитую мысль Хебба с 1940 года82, что работающие вместе нейроны имеют более прочную связь.
Важно вспомнить одну деталь – что нейрон соединяется с бесчисленным количеством «собратьев», аксон кидает множество разветвлений, каждое из которых более или менее устойчиво. Сигнал идёт по пути меньшего сопротивления, то есть лучших синаптических связей. Связь лучше и стабильней, чем чаще пользуются данной сетью, чем больше гормонов (или других нейротрансмиттеров) выделяется. Мозг поистине сложная штуковина.
Конечно, мы еще узнали о нейрогенезе, что во взрослом возрасте иногда появляются новые нейроны83 84. Конечно, сам нейрон тоже специалист «высокого профиля», он может брать изначально чужие функции, переобучаться. Конкурентная нейропластичность имеет место быть, мы уже говорили, что у нейрона нет понимания, есть только умение. Это всё довольно ново и не исследовано. Я же предлагаю пластичность мозга сделать более узким понятием – изменение сетей мозга.
Встаёт вопрос, а что мы знаем о сетях мозга?
Мы так говорим, как будто это не про нас.
Нейропластичность – это наука о том, что ваш опыт меняет мозг.
Сети мозга – это ваши паттерны поведения, привычные действия.
Предупреждаю, я обобщу их и назову:
– Ментальными моделями.
Зачем? В начале книги я пообещал предупреждать о подобных вещах.
Привычка или паттерн не отображают всего многообразия ваших мыслей. Часто возникающая в голове идея – это тоже модель, это тоже работа ваших нейронных сетей. Зачем я назвал моделью понятие МЕМа? МЕМ не отображает всей сути того, что мы создаём в голове систему, которая помогает нам в утолении чисто человеческих желаний.
Поэтому мы предположим за работой нейронных сетей – создание моделей.
Модели – это то понятие, которое сильно часто будет встречаться в книге. Мы и создавали модель мозга, мы и говорили о том, что млекопитающее обзавелось моделью объекта, что к восприятию примата добавилась модель себя. Это настолько же абстрактное понятие, насколько оно и фундаментально для нашего мышления. На этом моменте перестану «оправдываться», логичность этой гипотезы вы оцените к концу книги, нам еще о многом предстоит узнать.
Мы мыслим моделями, они далеко не всегда сознательны, логичны и последовательны. Мозг – это динамическая, чувствительная система, реагирующая на всё, что мы видим, слышим, думаем и делаем. А где этому начало?
Наше научение начинается с рождения!
Кристофор Паллье исследовал французских детей, которые были рождены в Корее85. Мозг некогда усыновлённых детей реагировал на французский язык и его фонемы так же, как это происходило у коренных жителей86. Показателен же здесь фокус исследования. Хотели найти «схожесть» мозговой активности и её нашли. Интересен этот опыт в свете других открытий самого же Кристофора Паллье. Он сравнил различия коренных французов и детей, усыновлённых из Японии87. Французы имели проблемы с различением слов, которые отличались длиной гласных. У японцев же таких проблем не возникло, поскольку в их родном языке это обычный «приём».
Опыт повторила группа учёных из Канады88. Детей из Китая в возрасте до года усыновляли в Канаде, само исследование проводилось, когда они подросли до 9-17 лет. Цель исследования состояла в том, чтобы выявить различия в реакции мозга коренных жителей Китая, Канады (франкоязычные) и, собственно, этих детей на китайские и французские фонемы. Усыновлённые дети реагировали на Канадский диалект французского языка, как на родной. Изюминка исследования в том, что дети родом из Китая реагировали и на китайские фонемы, мозговая активность была в речевых центрах. «Ну реагирует на язык и что?» – подумаете вы. Китайские фонемы – это просто звуки для всех, кроме жителей Поднебесной89. Для нас это просто «тон», мелодия, звук. Для детей из Китая – это язык, хоть в сознательном возрасте они там и не жили.
Эти дети никогда не говорили на родном языке, изучали всю сознательную жизнь французский, но…
Наша биология не ждёт того момента, когда вы станете понимать.
За гранью здравого смысла находится то,
Что мы создаём модель мира до того,
Как начали сознательно мыслить!
МЕМы поселяются глубоко в голове. Вы выбираете МЕМ лишь по предполагаемой пользе и пытаетесь создать модель. Польза эта вполне конкретная – возможность утоления инстинктов, ваших настоящих желаний.
Инстинкты вам никто не подкидывал, от них вы не избавитесь, их отголосок в каждом вашем действии, они наполняют его смыслом. Ведь в вашей модели мира должен быть элемент, который приносит радость, который заставляет идти вперёд. Хотя сама модель радости может и не приносить, многие культурные знания просто «вбиты» в нас. Если подкрепления не будет от слова совсем – модель будет пересмотрена, изменена и вы можете усомниться даже в общественных устоях. Деятельность, которая не вызывает эмоций, неустойчива и недолговременна.
Научная основа теории «Коллективного бессознательного» Юнга появилась не в его век. Культура начинает на нас влиять с рождения. Ребёнок впитывает всё как губка, он пытается утолить свои природные посылы и сталкивается со шквалом информации. Сложными или простыми, логичными или лишёнными смысла, но мы мыслим моделями. Эти нормы поведения, привычки и роли мы не унаследовали, мы их впитали с культуры своего времени.
Модели поведения, которые мы впитываем с детства с нами на всю жизнь.
Мы привыкли видеть этот мир по-своему,
Нас слепила…
О проекте
О подписке