Вопрос

 
Приходит время. Наступает зрелость.
Когда же мы опомнимся? Когда
Вновь обретём утраченную смелость,
Чтоб оценить прожитые года?
 
 
На праздниках, по планам пятилетним
Учились с детства мы рапортовать.
Что передали нам – двадцатилетним,
Что сами можем мы передавать?
 
 
Награды сверху. Снизу только сплетни,
Где правды ото лжи не отличить.
Чему учили нас – тридцатилетних,
Чему мы сами можем научить?
 
 
Как научиться? Как расправить плечи?
Как на себя всю боль переложить?
Что нам учить, чтоб больше не калечить
Не нами покалеченную жизнь?
 
 
Как ощутить себя из безразличья,
Из скуки, показухи, воровства?
Как отличить гримёрное обличье
От честного прямого естества?
 
 
Каким пределом должен быть отмечен
Последний человеческий предел,
Когда палач «партийно обилечен»,
А остальным лишь лагерный удел?
 
 
И жизнь опять по бездорожью мчится,
Проносится. В какой вагон вскочить?
Успеть и осознать, и научиться,
Чтоб мы смогли чему-то научить?!
 

1986 – 1995

Калым по-советски
или сказ о том, как я зарабатывал на кедровом орехе в промысловой бригаде

 
Я калымил на орехе,
Был в бригаде «лазаком».
Это тот, кто где-то сверху
Бьёт по шишкам кулаком.
 
 
Все рисковые ребята,
Не срываясь, не дрожа,
За своё, не за зарплату
Собирали урожай.
 
 
Что в итоге? Кто заплатит?
Не могу писать без слёз:
Стоило оно «горбатить»,
Чтобы кинул нас лесхоз.
 
 
Оптом сдать? Опять халтура,
В полцены – тонка кишка.
В общем, взял своё натурой —
Три увесистых мешка!
 
 
Думал, думал. Тихо, лихо,
Прокручинил все глаза,
Лишь один надёжный выход —
Со стаканом на базар!
 
 
Был ли рынок там? Едва ли,
Тот период не пришёл.
Правда, плату собирали
За твой собственный мешок.
 
 
Ну, приехал, честь по чести,
Расплатился за такси.
Посмотреть решил на месте,
Чтобы – Боже упаси!
 
 
А внутри знакомый шёпот
Ноет, жалобно скуля: —
 
 
«Нулевой в торговле опыт
Ты завлаб, не спекулянт.
Ты ж не сможешь торговаться
И на весь базар орать —
Налетай! Созрело, братцы!
Да ещё и деньги брать?
 
 
Прекращай замашки эти,
Что для умственных калек.
Вдруг ещё тебя заметит
Кто из вузовских коллег?
 
 
То-то шуму будет, сраму,
На весь город продудим…
Может мы на килограммы
Взвесим оптом и сдадим?»
 
 
А вокруг лихие дяди
Восхваляют свой товар,
То деньгой его погладят,
То ворожат на навар.
 
 
Кто-то с шуткой, кто-то с «матом»,
По команде, как в строю.
Я ж, учёным кандидатом
Всё стеснялся на краю.
 
 
Груз сомнений был не долог:
Мой орех! Моим трудом!
И про кедры как биолог
Я же знаю «от» и «до».
 
 
В кедре всей природы сила,
Кедр осине – не чета,
Ведь тогда «Анастасию»
Вряд ли кто-нибудь читал.
 
 
Тут же развернул беседу,
Дух научный не подвёл,
Презентацию по кедру
Исключительно провёл.
 
 
Распродал минут за сорок
Пяти вéдерный мешок,
И полсотни сторублёвок
Заработал, как нашёл!
 
 
На зарплату переводом,
Если даже кандидат,
Их бы только за полгода
Через кассу в аккурат.
 
 
Средь торгового народа
Быстро я сообразил:
В рынке все дары природы —
Это полный эксклюзив!
 
 
От шашлычной дым струился
Ветром свежих перемен.
Вот тогда я и родился,
Как успешный бизнесмен.
 

август 1987

71-я «ГодовщИна» – ноябрь 1988

 
Очередной Октябрь стучится в двери
Демократично, гласно, как герой.
Но, что-то остро гложет недоверье,
Ведь сколько было всяких разных «берий»,
А вдруг опять придёт очередной?
 
 
Вам аргументы? Их искать не нужно,
Достаточно взглянуть через плечо:
И «ельциных» заплевывают дружно,
И всюду, как и прежде, правит службу
И партократ, и вор, и Лигачев.
 
 
Из года в год, навечно, испокону
Крепчает сила главная, одна.
Сама себя поставив вне закона,
Она у нас единственно законна
И нами правит именно она!
 
 
Уже восьмой десяток направляет
На благо всех и светлой жизни для.
То с самых умных головы снимает,
То самых глупых бурно восхваляет,
При этом всех нас «искренне любя».
 
 
Любить не трудно, лишь бы не накладно,
Призывы, речи, лозунги, аншлаг:
«Вот где-то там за далью неоглядной
Все будут жить престижно и нарядно.
Пока же только нам хватает благ».
 
 
И здесь всё справедливо, по заслугам,
Они же слуги, значит это им!
А остальным – полаяться друг с другом,
Подёргать уголь, поразмяться с плугом
И, наконец, построить этот «изм»!
 
 
Так и живём в предверье, в обнищании,
Хлебнувши горя, наломавши пик.
И путь наш среди лживых обещаний,
Основанный на массовом сознании,
Всё более походит на тупик.
 
 
Октябрь. Культ. Застоя «брежневщúна» —
Вот наших лет советских череда.
Поэтому и слово «годовщина»
От самого великого почина
Писать нам нужно только через «а».
 

Сибирские тракты

 
По сибирским далям,
По тюремным сводам
Сколько раз гоняли
Вольницу-свободу.
            С площади Сенатской
            До сибирских копей
            По могилам братским
            Сорняки-осоки.
 
 
По пыли, по сыри
Только след подковы.
Здесь брела Россия
В кандалах-оковах.
            Трактом шла Московским,
            Трактом шла Иркутским.
            На лаптях-обносках
            Капли крови русской.
 
 
Приговором быстрым
От особой тройки
Прокатился выстрел
Казематом горьким.
            И везут к оврагу
            На санях-подводах
            Узников Гулага,
            Как «врагов народа».
 
 
По сибирским трактам,
По болотным гатям
Пропадала правда,
Пропадали братья.
            По краям России
            Без вины, без меры
            Исчезала сила,
            Иссекала вера.
 
 
Слишком уж ретиво
Вырубали корни.
На засохшей ниве
Не посеешь зёрна…
            Во селе, в слободе
            Слёзы горькой доли
            По былой свободе,
            По народной воле…
 

1987

Авось

 
Внутри себя мы преспокойно жили,
Привыкли все не думать, а молчать.
Тут нам сполна такое разрешили,
Что мы не знали – нáчать иль начáть?
 
 
Когда же и границы отменили
На то, что раньше было не дано,
Тут мы, конечно, стену проломили,
Туда, где Пётр прорубал окно.
 
 
Нам МВФ без дураков сулило
Раздать кредиты в разные концы,
Так мы по банкам «баксы» насолили,
Как раньше в «трёхлитровки» огурцы.
 
 
Вот был размах! Какие там соленья,
Мы в рынок русской поступью вошли.
За пару лет на душу населенья
По «Мерседесам» Запад обошли!
Тут грянул криз. Нас вычеркнули с драфта,
К рублю большой привесили кирпич.
Сегодня мы все импортные «авто»
Всё больше заправляем под «Москвич».
 
 
Но сделан шаг, обратной нет дороги,
Идём вперёд, точней, то вкривь, то вкось.
Когда же перестанут наши ноги
Надеяться на русское «авось»?
 

 
Когда ж мозгов утечка обессилит,
И будет здесь творить «и мудр и крепк»,
Чтоб головы оставшихся в России,
Быть перестали вешалкой для «кепк»?
 

декабрь 1999

Лексик… он

 
Мы новый имидж претворяем,
И наша речь как «музыкá».
В эфире гордо повторяем
«Велик могучим языкá».
 
 
И все слова доступны, внятны,
И «черномудры», и остры.
И всем становится понятно: —
«Был у сестрé, иду к сестры».
 
 
Мы с грамотой боролись с детства,
«Упёртым» не было «детствá».
Чтобы облегчить наши «бéдства»,
Нам льготы «нýжны» и «средствá».
 
 
Когда же мы в стремленье «ихнем»
Начнём друг друга величать,
То мы таких высот достигнем,
Нам только б «нáчать», чтоб начáть!
 
 
И фразы кругло так ложатся,
Слова в них «ложут», не кладут.
Я тоже буду выражаться,
Когда кругом «здесь вам не тут».
 
 
Коль тот язык «системасиськи»,
То не поможет логопед,
Ведь очень модно по-российски
Окончить парт.– и юр.– и пед.
 
 
И вот тогда уже «де-юре»,
«Де-факто» как-то не в струю,
Так громко гнать по-русски «дуру»,
Что «спикать» хочется в «ду ю».
 

2000

Горячая точка

ветеранам томского спецназа

 
Я слышал недавно рассказ ветерана,
Чечни и Афгана горячий букет.
И форте и пьяно, он трезвый, я пьяный,
Но всё без обмана, и орден в руке.
 
 
Рождественский вечер. Горящие свечи,
Болгарское «лечо», гранёный стакан
Сегодня не лечит, и словно предтеча
От встречи до встречи щепоть табака.
 
 
Военная база. Команда спецназа.
От пули и сглаза потёртый пятак.
За час до приказа будильник, зараза,
Не сбившись ни разу, тик-так, да тик-так.
 
 
Как Спарта и Троя, шеренгой и строем
Уходят по трое под крики «Ура!»
Мальчишки – герои на новые роли,
Чужие гастроли не в наших горах.
 
 
Горячая точка. Туманная ночка.
Не ждите сыночка к тому рождеству.
Отрывок листочка, последняя строчка,
И алые точки дырявят траву…
 
 
И память далече, и тяжесть на плечи,
И струны калечит старлея рука.
Рождественский вечер. Оплывшие свечи.
Осталась от встречи щепоть табака…
 

февраль 2000

Я не люблю тебя Москва

 
Я не люблю тебя, Москва.
Не за название столицы,
Не за кремлёвские бойницы
И не за красные слова.
            Ещё тебя я не люблю
            Не за проспектов суетливость,
            Не за старушечью сварливость.
            Я это как-нибудь стерплю.
 
 
Где старый творческий Арбат?
Где говорливая Тверская?
Был воровской Каретный ряд,
Теперь ты вовсе воровская.
            Не по желанью москвичей,
            По криминальному указу.
            Чтоб замолить твою проказу,
            Не хватит по церквям свечей.
 

 
Мне так хотелось полюбить
Твою, Москва, былую скромность
И величавую соборность,
И всё, что век не смог сгубить.
            Чтоб не остаться «на бобах»
            От развевающихся стягов,
            И от засилия «варягов»
            На твоих княжеских хлебах.
 
 
Но не умею, не люблю.
За гонор всех, в тебе осевших,
И как-то сразу обрусевших,
И присосавшихся к рублю.
            Моя вселенская тоска,
            И боль провинции российской,
            От Магадана до Каспийска
            Я не люблю тебя, Москва.
 
 
И всё же нужно приезжать,
Чтоб до конца не отлучиться
От тех, кто дал мне шанс учиться
Всё понимать, а не брюзжать.
            Чтоб никогда не променять
            Ни Визбора, ни Окуджаву…
            За нелюбовь ко Вседержавной
            Прости, о Господи, меня…
 

февраль 2000