Петроград. 31 декабря 1916 г.

– Валерий Сергеевич, благодарю Вас, что соизволили задержаться сегодня. Как Ваша работа? Меня интересуют, прежде всего, Ваши выводы и рекомендации.

Кладу на стол папку с докладной запиской.

– Первые двенадцать страниц – анализ полученных сведений из конфиденциальных и общедоступных источников. Последние три – мои рекомендации по нашим дальнейшим действиям.

– Доложите суть.

– Слушаюсь. В начале войны наша Империя страдала недугом германофобии и шпиономании, что совершенно оправдано. Но перебор был явный. Мы оттолкнули от себя русских немцев, большинство которых немцами себя уже давно не считают, многие приняли православие, обрусели, а немецкий учили только в гимназиях. Фамилии им остались только как напоминание о происхождении. Больше всех из них, конечно, досталось тем, кто имеет определенный ранг в обществе – заводчики, фабриканты, банкиры, ученые, профессоры, землевладельцы. Затем мы бросились подозревать друг друга независимо от вероисповедания, происхождения и сословия. Германия в первый год войны исправно вела боевые действия, но с 1915-го года начала активно искать возможность подписания мирного договора.

– Отчего?

– Думаю, немцы поняли, что Австро-Венгрия не самый сильный союзник и справиться с нами в союзничестве с Францией и Англией будет не под силу. Сие упомянуто в одном из донесений на восьмой странице моего доклада. Как вариант рассматривался вывод из войны одной из стран Антанты через заключение мирного договора. Желательно России. Тогда у Германии появлялась возможность перебросить все свои армии на западный фронт и после победы над Англией и Францией вновь воевать с нами, но уже один на один.

– Разумно.

– Немцы настойчиво стучались в двери наших Высочайших особ, чтобы с их помощью получить желаемый мир, но безрезультатно. Поэтому поменяли тактику – переключились на работу среди наших пленных, иноземцев и население на неоккупированной ими территории. В последнее время они в больших количествах печатают и распространяют агитационную литературу, а мы до сих пор работаем по инерции 1914 года – ищем шпионов и вредителей. Германия же практически не разыгрывает карту русских немцев, а пытается в целом изменить настроения населения. Считаю необходимым соответственно переориентировать наших агентов в Империи и жандармерию.

– Согласен. А что по революционерам?

– Вы были правы. Германская разведка и Министерство иностранных дел активно вербуют и финансируют наших революционеров. У Парвуса объемный и детальный план саботажей и диверсий на нашей территории с последующим перерастанием в революцию. Парвус – крупная фигура с не менее крупными связями и поддержкой в коммерции и немецкой разведке. Запрашиваемый им объем финансирования огромный, но для немцев игра будет стоить свеч. Наши революционеры имеют не один десяток лет опыта по организации стачек, пропаганды и террористических действий. К тому же большинство из них находятся в Германии и Швейцарии. Только вот сидят без гроша, кормятся собиранием средств у сочувствующих заводчиков и европейских социал-демократов на издание своих публикаций, проведение конференций и достойный быт. Если немцы вольют в них хотя бы часть из запрашиваемых Парвусом миллионов и помогут перебраться в Россию, то Германии останется только ждать, когда они развалят наш тыл.

Демид Елизарович глубоко вздохнул.

– Прямо как вагонетка в шахте: нагрузи, подтолкни и поедет, набирая скорость и ломая все на своем пути.

– Приблизительно так.

– Что еще?

– Думаю, необходимо больше сотрудничать с французской разведкой. У них также есть информация по нашим революционерам в Европе.

– Резонно, – подполковник открыл мой доклад и бегло просмотрел несколько страниц. – Валерий Сергеевич, не имеете ли желания поприсутствовать на одном из революционных совещаний или съездов? Думаю, сие будет полезно для Вашей работы. Посмотрите на них вблизи, лучше поймете революционные мотивы и настроения.

– Слушаюсь.

– У Вас, по всей вероятности, не имеется подходящего гардероба. Позаимствуйте в Департаменте внешнего наблюдения. И главное, не брейтесь несколько дней. Усы поставьте щеточкой и никакого парфюма, – с улыбкой произнес подполковник. – А теперь о жизни и праздниках. Надеюсь, Вы не забыли, что сегодня встречаем Новый 1917-ый год?

– Никак нет.

– Где встречаете?

– Дома.

– Неужели в одиночестве?

Я кивнул.

– Никуда не годится! Пожалуйте ко мне. И не отказывайтесь. Вы произвели на мое семейство самое благоприятное впечатление. Дочь даже спрашивала о Вас, – подполковник снова улыбнулся и, как всегда, поправил усы и погладил бороду, а у меня дрогнуло сердце.

– Не смею отказаться.

Буэнос-Айрес. Июнь 1921 г.

Как-то вечером, придя с работы в уже родную для меня церковную библиотеку, я обнаружил трех новых постояльцев, прибывших на пароходе из Копенгагена: моряк с колчаковского фронта Сластницкий, корабельный гардемарин Рудзевич и унтер-офицер кавалерии бородач Бабашев. Отныне жизнь моя потекла малой иммигрантской общиной. Оказалось, что они проделали тот же путь, что и я – порт, консульство, собор. Поскольку я уже довольно неплохо знал местную жизнь, то счел своим долгом поделиться опытом, дать рекомендации относительно жизни в Буэнос-Айресе и поиска работы. Мои соотечественники оказались отменными патриотами – над дверью повесили привезенный с собой портрет адмирала Колчака и флотскую фуражку Сластницкого, а по бокам прикрепили фотографии генерала Деникина и Врангеля. Впрочем, общаться подолгу не удавалось из-за моего длительного рабочего дня, почти полного отсутствия выходных и постоянной усталости. По вечерам за стаканом чая мы вспоминали войну с Германией, революцию и гражданскую. Как-то я им рассказал о случае на пароходе, когда аргентинский офицер спросил меня, почему мы, кадровые офицеры Императорской армии, все проиграли. Сказал, что мы плохо воевали, и я не нашел, что ответить. Бородач Бабашев страшно возмутился, стал доказывать, что сие не его дело, а воевать мы умеем намного лучше, чем местная армия. Только записываться туда не будем, ибо у них все устроено по-немецки.

– Господа, – не унимался Бабашев, – мы должны создать Союз русских офицеров, истинных патриотов Отечества. Объединим всех, кто бежал в Бразилию, Аргентину, Чили, Боливию. Установим связи с Европой – там большая часть нашего офицерства. А затем и с теми, кто остался в России.

Оказалось, что Сластницкий и Рудзевич давно вынашивали такую же мысль. Оба сразу же включились в разговор.

– Истомин, наша война не окончена. Чем Вы хотите тут заниматься? Всю жизнь работать разноразрядным персоналом и лет через десять открыть такое же кафе? Пить матэ и вино? Достойно ли такое звания русского офицера? Отечество в руках большевиков, всем правят Советы. Наш долг – свергнуть их и восстановить монархию.

– Не получится, – возразил я, – Императорская семья расстреляна.

– Но остались еще члены Императорской фамилии. Надо их разыскать. Все российское офицерство объединится вокруг них.

Я согласился, что прожект грандиозный и достойный, но работа предстоит трудная. Поначалу нужно объединить третью волну русской иммиграции в Буэнос-Айресе, ибо именно мы более всего разобщены и неустроены. Первая волна – еврейская – живет своей жизнью и рада, что сбежала от черносотенцев. Вторая – обиженные царским правлением, уехавшие после первой революции и возможно в ней участвовавшие. А вот третья – это мы, Императорские офицеры, чиновники, инженеры и купцы. Еще не успели укорениться в Аргентине и готовы вернуться при первой возможности.

– Вот именно! – воскликнул Рудзевич. – Третья волна! Самая свежая! Правильно рассуждаете Истомин. Завтра же пойдем в Министерство юстиции и зарегистрируем Союз русских офицеров. Мы четверо будем исполнительным комитетом.

– Превосходно, господа, – согласился я. – Вот только со временем у меня трудновато. Сами понимаете – работа и потерять ее я не могу.

– Истомин, – не унимался бородач Бабашев, – Вашу жизнь надо менять по-революционному!

– Как?

– Немедленно… – смутился он.

– Давайте сначала все продумаем, – возразил я, – устав, задачи, полномочия. Затем уже приступим к действиям. А сейчас, господа, позвольте откланяться. Я в постель. Мне к шести на работу в кафе разноразрядным персоналом. Спокойной ночи.

Кажется, я разочаровал моих друзей. Они переглянулись и последовали моему примеру. Теперь следовало повернуться спиной к стене и как следует обдумать неожиданный разговор.

Если мы создадим Союз, то мне придется стать общественной фигурой, постепенно раскрыть им подробности моей службы в России, указать кого из моих сослуживцев в Европе и в России можно привлечь к сотрудничеству, раскрыть приемы и методы работы. Готов ли я к сему? Пока нет. Сколько мы знакомы? Несколько недель. Чем связаны? Общим местом проживания и тем, за кого боролись в России.

Бабышев знает, что наши офицеры осели в Бразилии, Аргентине, Чили и Боливии. Откуда? Мне сие до сих пор неизвестно. До настоящего момента я искренне полагал, что вся белая иммиграция Южной Америки осела в Буэнос-Айресе. А ведь я здесь нахожусь дольше него, общаюсь с прихожанами церкви и местным населением. Он же на церковные службы почти не ходит, по-испански не говорит, как и Рудзевич со Сластницким. Сластницкий… Он сказал "члены Императорской фамилии"… Обычно говорят "особы Императорской фамилии"… Бабашев знает о германском влиянии в аргентинской армии, а я до сих пор не знал. Так вот почему аргентинский пограничник предпочел со мной говорить по-немецки, а не на другом языке.

Как унтер-офицер кавалерии, несколько недель назад приехавший в Аргентину, может знать больше, чем..? Откуда у младших чинов такие грандиозные планы по созданию южноамериканской белой организации и объединению офицерскими союзами в Европе и России? Пить матэ и вино… Они заходили в местные рестораны! Искали там работу? Вряд ли, не говорят по-испански. А в наших иммигрантских кафе подают черный чай с рафинадом и водку с соленым огурцом. Об их поисках работы я знаю только с их слов. Испанский не учат, о своих планах в Аргентине, кроме создания союза, не говорят. О желании уехать в другую страну не упоминают. Они здесь временно! А значит, по заданию. "Вашу жизнь надо менять по-революционному! Немедленно…" По-революционному… Исполнительный комитет Союза русских офицеров… Странное сочетание слов для белого офицера… Ну что ж, начинаем игру, господа. Или товарищи?

Из служебной папки штабс-капитана Проскурина

Донесение агентуры. Петроград. Январь 1917 г.

Революционерами распространяются слухи о нехватке хлеба в городе.

Заметка Проскурина:

Продовольствия у нас достаточно.

Донесение агентуры. Петроград. Январь 1917 г.

Рабочие заводов требуют повысить зарплаты наполовину.

Заметка Проскурина:

Совершенно нереально в условиях войны. Зарплату им никто не понижал. Кто подсказал такое требование?

Донесение агентуры. Петроград. Февраль 1917 г.

Рабочие заводов начали забастовку.

Донесение агентуры. Петроград. 2 марта 1917 г.

Императором подписано отречение от престола.

Заметка Проскурина:

???!!!

Донесение агентуры. Петроград. 5 марта 1917 г.

Вышел первый номер большевисткой газеты «Правда». Тираж 100 тысяч экземпляров. Распространен бесплатно среди рабочих и солдат.

Заметка Проскурина:

Бесплатно? Кажется, всплыли революционные деньги Парвуса.

Донесение агентуры. Берн. Март 1917 г.

Ульянов (Ленин) встречался со швейцарским социал-демократом и председателем Интернациональной Социалистической Комиссии Робертом Гриммом, завербованным немецкой разведкой. Просил помочь в возможном проезде в Россию через Германию.

Заметка Проскурина:

Не забыть ознакомиться с материалами по Ульянову. Кажется, он становится ведущей фигурой.

Донесение агентуры. Берлин. 26 марта 1917 г.

Перехвачена телеграмма заместителя статс-секретаря иностранных дел Бусше в Берн: «Специальный поезд с русскими революционерами получит военное сопровождение. Передача будет произведена ответственным сотрудником министерства на пограничной станции Гогмадинген или Линдау. Немедленно вышлите информацию о дате отправления и список отъезжающих».

Донесение агентуры. Берлин. 1 апреля 1917 г.

В Министерство финансов Германии из Министерства иностранных дел поступил запрос о выделении пять миллионов марок на политические цели в России.

Донесение агентуры. Берлин. 2 апреля 1917 г.

Телеграмма заместителя статс-секретаря иностранных дел Бусше германскому посланнику в Берне Ромбергу: «Согласно полученной информации желательно, чтобы проезд русских революционеров через Германию в Россию состоялся как можно скорее, так как Антанта уже начала работу против этого шага в Швейцарии».