Наверно, это просто осень

Наверно, это просто осень

Кружит среди бытья земного.

Но я блуждаю между сосен

Сознанья мутного, больного.

Наверно, это ветер свищет

В души распахнутые двери,

Где словно волчьи стаи рыщут

Мои промашки и потери.

А может это сна виденье,

Что неба хмурого мрачнее?

Жду пробужденья как спасенья,

Эх, растолкал бы кто скорее!

Тухол

Ну, здравствуй, Тухол!

Вот и свиделись, веришь!

Ты – гиблое чрево, сквозящее смертью.

Какими сегодня

Мерилами меришь,

Покоясь под толстой бетонною твердью.

Скажи, ну куда же

Они подевались

Те тысячи тысяч висков побелённых?

Не уж – то их души

С телами расстались

Под грубой печатью навечно пленённых.

А знаешь, не надо!

Молчи, я всё понял.

Глазами не видя, ушами не верят.

Ах, как этот ветер

Назойливый донял.

Слова же уже ничего не изменят.

Тухол – концентрационный лагерь для военнопленных 1919 – 1921г

Стихия

Стихийных бедствий нам не избежать,

Землетрясенья, вихри и цунами.

Они восстанут снова, чтобы «жрать»,

Их не замолишь горькими слезами.

Не изведёшь пожары как чуму,

Не истребишь торнадо как холеру.

Не удавалось это никому,

Какую бы не предлагали цену.

Стихия – это самый страшный враг,

Не взять её в стремительной атаке.

Она не принимает белый флаг,

Она идёт по миру в чёрном фраке.

Последняя песня бойцового пса

Я щенячьим счастьем прожил

Только несколько недель.

А потом иглу под кожу

Ввел какой – то мне злодей.

Бил по телу палкой больно,

Не давал ни спать, ни жрать.

Чтобы выполнил покорно

Я одну команду: «Рвать!»

Для него доход и слава,

Для меня же кровь и боль.

Чтоб была азартней страва,

Он мне в раны сыпал соль.

Я же понял всю разводку

И во сколько уценён.

Перекусят если глотку,

Буду просто заменён.

Мой соперник мечет в злости,

Поднимая пыль столбом.

За обещанные кости

Он поймёт всё, но потом.

Он свиреп, горяч, не сдержан,

Он ещё не верит в то,

Что однажды всё ж повержен

Будет кем – то всё равно.

А в толпе ревут и воют,

Крови людям подавай.

Одному из нас откроют

Скоро дверь в собачий рай.

Победителю отсрочку:

«Браво, пёсик, так держать!»

И посадят на цепочку

Малость раны зализать.

Вот ошейник распахнулся,

Я прочёл в глазах его:

«Брат, я видимо проснулся,

Мне теперь не всё равно».

Хватит крови и насилья,

Пусть нас люди не поймут.

Пусть в порыве от бессилья

Насмерть палками забьют.

Эта кость вонзилась в горло,

«Разве это жизнь, браток?

Потешать людей покорно,

Проливая кровь в песок».

И легли мы как на пляже,

Распластались всем на зло.

Нас кляли, пинали даже

Сапогами под ребро.

Глухо два хлопка раздались

За командой: «Усыпить!»

Так мы с душами расстались

В первый раз, желая жить.

Я вернусь

Я вернусь без сомнений туда,

Где морозы январские злые,

И ночные ветра до утра

Свои песни поют озорные.

Почитаю стихи тишине,

Закопченным обшарпанным стенам.

Мы, по сути, почти наравне,

Все мы будем когда—нибудь тленом.

Пусть впитает бревенчатый сруб

Всю ту горечь души и тревогу.

Что словесно срывается с губ

Ещё тёплых живых, слава богу.

Я устал без причины шутить

И наиграно злу улыбаться.

Я устал. Я хочу просто жить,

Просто жизнью своей наслаждаться.

Полной грудью охота вдохнуть

Воздух чистый без примеси яда.

И с души как с рубахи стряхнуть

Всё что чуждо, что даром не надо.

Реет пламя огня на ветру

Реет пламя огня на ветру,

Небольшая церковная свечка.

Обронив восковую слезу,

Словно Мать на ступеньке крылечка.

С перебитого горла, хрипя,

Вылетает душа словно птица,

Ты прости, если сможешь, меня,

Я ночами тебе буду сниться.

Заскрипит монотонно петля,

Не пугайся, мамуля, я – дома.

Я не вышел живым из огня,

Раскололась на счастье подкова.

Постучится синица в окно,

Ты не думай, беды не случится,

Нет меня, но я здесь все равно,

Я тебе по ночам буду сниться.

Как из форточки вдруг ветерок

Твоих нежных волос прикоснулся,

Это я, твой любимый сынок,

Среди ночи c чужбины вернулся.

Ты прости, если сможешь, меня,

По-другому не мог я, хоть тресни,

Слышишь звонкую трель соловья?

Это я для тебя пою песни.

Хранит земля

Хранит земля солдатские останки

Там где леса теперь шумят.

Во тьме засыпанной землянки

Их звёзды красные горят.

Гниют в болотных топях танки,

Ржавеют в море корабли.

Войны несчастные подранки,

Родной заступники земли.

Пройдут века и в прах единый

Сольются кости и металл.

Лишь небосвода купол синий

В лицо припомнит всех, кто пал.

Колодец

Стоит колодец – в нём вода,

Прозрачная водица.

Студёная, да вот беда:

Воды той не напиться.

Верёвки нет и нет ведра,

А горло жажда спёрла.

Пески, метущие ветра

Вгоняют в душу свёрла.

Казалось, руки протяни

И зачерпни в пригоршни.

Да руки коротки мои,

А горя нету горше.

Но трусость мне не по плечу

И, не боясь разбиться,

Я головою вниз лечу

В последний раз напиться.

Новогоднее

На высокой ноте звонкой

Запоёт в руках хрусталь.

И по лунной струйке тонкой

Снизойдёт на трон январь.

Воедино лишь сольются

Стрелки времени, и бах!

Песни, пляски понесутся

По земле на всех парах.

Загадать успей желанье,

Ночь чудес на кураже.

Хватит бед нам и страданья,

Можно счастья нам уже.

В полный штиль не терял колос семени

В полный штиль не терял колос семени,

В ураган не сносил головы.

Шли по кругу глашатаи времени,

Веял в воздухе запах войны.

Не прервётся в речушке течение,

Если не перейти реку вброд.

Нам отмеряно жизни мгновение,

На счету и закат и восход.

По росе и коса не затупится,

С ветром в спину идти благодать.

И душа в трёх соснах не заблудится,

Коли в душу не дать наплевать.

Но туманы штыками проколоты,

Издали словно брешь на весу.

У врага отыскалися поводы,

Посбивать сапогами росу.

Как медведи крушат муравейники,

Не щадя ни больных ни детей.

Но не сдастся без боя в истерике

Никогда ни за что муравей.

Так и люди стоят до последнего

За отчизну свою до конца.

За прогалину отблеска бледного,

Брат за брата и сын за отца.

В полный штиль не терял колос семени,

В ураган не сносил головы.

Било время кувалдой по темени,

Всё сгорало в пожаре войны.

Но пробила река русла новые

И текла всё живей с каждым днём.

По обугленным землям шли бороны,

Колосилася рожь янтарём.

Как в разрушенном том муравейнике,

По соломинке строилось вновь.

На набитом травою постельнике

Конец ознакомительного фрагмента.