История вторая

О том, как я был композитором и поэтом

Припоминаю, как я крепко спал. Спал, даже не осознавая, что сплю. Не снилось ничего, что можно было бы назвать сном. И вдруг сквозь сон, который не снился, я услышал нежный голос жены:

– Вставай, дорогой! Уже утро! Тебе пора писать песню.

«Кажется, что-то начинает сниться», – подумал я и мысленно удивился: «Какой странный сон!»

Мнебынеперечитьтебе начала меня трясти и будить. Уже не совсем нежным голосом:

– Вставай, а то не успеешь написать песню! Уже шесть утра! Пора писать!

Я вскочил, ничего не понимая, и сквозь бредово-невыспавшееся состояние кое-как сформулировал вопрос:

– Какие песни по субботам?

– Вот именно! По субботам! – похоже, Мнебынеперечитьтебе пыталась объяснить простые и очевидные истины. – Ты вошёл в нашу семью, Больше. Значит, должен соблюдать наши традиции. Сегодня первая суббота нашей совместной жизни, и тебе полагается написать своей жене песню.

– Что я, композитор, что ли, по субботам песни писать?

– Композитор или не композитор, а писать придётся!

– Слушай, Больше Мнебынеперечитьтебе, я и петь-то не умею, нот не знаю и стихов ни разу в жизни не писал…

– Всё это нелепые отговорки. Вставай, будем соблюдать традицию.

Встал. Кое-как. Умылся. Как смог. Сел завтракать. Без всякого желания что-нибудь есть и понимать. Мнебынеперечитьтебе наливала мне кофе и рассказывала:

– Мой отец тоже не умел ни петь, ни сочинять, но сочинил и спел. Сейчас я тебе спою акапельно.

– Как споёшь? – уточнил я.

– Акапельно, то есть без музыкального сопровождения, только главное, только слова и мелодия. Слушай, Нибольше Нименьше.

И она запела:

 
– Подумайте только:
Она влюбилась в простого суслика!
Она – королева красоты среди сусликов.
О-о, яхим-яхим, бутубуту яхим-яхим!
 
 
Подумайте только:
Она влюбилась в простого страуса!
Она – королева красоты среди страусов.
О-о, яхим-яхим, бутубуту яхим-яхим!
 
 
Подумайте только:
Она влюбилась в простого ёжика!
Она – королева красоты среди ёжиков.
О-о, яхим-яхим, бутубуту яхим-яхим!
 
 
Подумайте только:
Больше без памяти влюбилась в Чтоумнее!
Она для Чтоумнее королева красоты!
О-о, Больше лучше всех! Яхим-яхим!
О-о, Больше лучше всех! Яхим-яхим!
 

Закончив петь а капелла, она спросила:

– Ну как?

Я сделал глоток кофе. Подавился. Поперхнулся. И сказал:

– Гениально.

Она улыбнулась:

– Уверена, ты напишешь лучше. Не зря я тебя разбудила, чтобы у тебя было больше времени для творчества. Правда?

– Правда. Скажи, а что там было такое «яхим», «бутабута»?

– Бутубуту, – поправила Мнебынеперечитьтебе, – это самое главное в песне. Никто не понимает этих слов, кроме автора, но в них живёт вся его животворящая энергия, вся его любовь к молодой жене. Эту песню отец до сих пор поёт маме, когда они встречаются. А как тебе общий смысл песни?

– Наверное, я ещё не понял всей глубины этого произведения. Суслики, страусы, кто там ещё?

– Ёжики, любимый. Да, глубина действительно поражает. Представляешь, у всех своя королева красоты, а у папы – своя. Это моя мама.

– Кстати, а где она? Что значит «когда встречаются»?

– Это отдельная история. Сейчас на неё нет времени. Допивай кофе – и за работу. А я уйду пока.

– Куда?

– Не куда, а зачем.

– Ну, зачем? – поправил вопрос я.

– Я уйду зачем-то. То есть уйду, как будто мне зачем-то надо уйти. Понятно? А когда я вернусь, ты споёшь мне свою первосубботнюю песню.

У меня на лице, видимо, отразилось такое количество эмоций, что Мнебынеперечитьтебе решила поставить последнюю точку в моём задании на весь сегодняшний день. Она сказала:

– Не волнуйся. Я приду не скоро!

И я ушёл в традицию с головой. Оставлю все свои эмоции в покое, хотя они повлияли на результат моего творчества, и сконцентрируюсь на рассказе о самом творческом процессе. Первые две строчки я написал довольно легко и быстро:

 
Мне бы не перечить тебе, Мнебынеперечитьтебе.
Мне бы любить тебя, Мнебынеперечитьтебе…
 

Дальше вдохновение кончилось, толком ещё не начавшись. Я вспомнил старые художественные фильмы, в которых показывались разные гении. Они прежде, чем выдать что-то гениальное, начинали ходить по комнате из угла в угол. Меня осенило так, что аж подбросило и подкинуло. Я вскочил с дивана и стал мотаться из одного угла в другой. Мотался минут пятнадцать. Гениальность во мне не просыпалась. Я решил, что всё дело в углах и сменил диагональ. И вот творческий процесс приобрёл совершенно иное направление. Я придумал первую версию самого главного, по словам моей супруги, в песне. Это главное звучало задорно, весело и на первый взгляд нестандартно: «Трали-Вали, Гав-Гав».

Воодушевлённый своим первым творческим успехом, я отправился выпить чашечку кофе. Выпил. Вновь вернувшись к созданию нерукотворного памятника семьи Больше, я понял, что первый успех на самом-то деле является первым провалом. И тогда я начал усердно работать над главной строчкой. И это было правильно. В дальнейшем я не раз убеждался в том, что всегда нужно начинать с главного.

Первым делом я изменил «гав-гав», что отдалённо напоминало собачий лай. Получилось «глав-глав». Это уже производило впечатление, чего-то главного не только по сути, но и по содержанию. Затем я убрал второе «глав». Это показалось мне осмысленным. Главное – оно и есть главное. Нечего ему пытаться быть главнее главного.

Далее я начал размышлять над «трали-вали». Серо, избито. Много раз использовано. Просто-таки литературный штамп. Новая идея не заставила себя долго ждать – «тили-мили». Это звучало свежее, но в то же время традиционнее. Добавив к этому «били», я понял, что наконец-то достиг результата. Теперь главная строка песни приобрела свою окончательную форму: «Тили-мили-били, Глав!»

После ещё одной чашки кофе (просто невыносимо, сколько кофе в день выпивают простые гении, это же вредно!) я приступил к созданию всего текста первосубботней песни. Первый куплет был закончен быстро:

 
Мне бы не перечить тебе, Мнебынеперечитьтебе,
Мне бы любить тебя, Мнебынеперечитьтебе.
Больше всех, Больше, я люблю тебя!
Тили-мили-били Глав!
 

После написания первого куплета я прилёг на пять минут и проспал три часа. И приснилась мне белая лошадь, которая то ли несёт меня в пропасть, то ли уносит под облака. И спрашиваю я лошадь подо мной: «Куда ты несёшь, куда ты уносишь меня?» Приснится же такое… И отвечает мне лошадь: «Какая разница, если ты не успеешь написать первосубботнюю песню к приходу своей супруги?» Я проснулся весь в холодном поту. Видимо, когда засыпал, было тепло и светло, а когда просыпался, становилось темно и холодно. Так объяснял я своё состояние, потому что не говорящей же белой лошади я испугался в конце концов.

Однако рука моя судорожно схватилась за ручку так, как великие поэты второй половины восемнадцатого века – первой половины девятнадцатого хватались за перо. Вторая рука в порыве безудержного вдохновения пододвинула к себе тетрадь в клеточку. И творческий порыв, сметая всё на своём пути, вылился из меня. Я обессилел. Но вскоре взял себя в руки, чтобы пересчитать количество написанных куплетов. Их было много. Пришлось выбирать лучшее из лучшего, потому что всё написанное было лучшим. Тяжёлый труд утомил меня, и я запел. И как-то сами собой на мотив легли только три куплета и апофеоз.

И тут в дверь вошла она, прекрасная, как обычно.

– Вижу по твоему лицу, – сказала она с порога, – тебе это удалось!

А затем вопросительно:

– Тебе это удалось?

Вместо ответа я запел:

 
– Мне бы не перечить тебе, Мнебынеперечитьтебе,
Мне бы любить тебя, Мнебынеперечитьтебе.
Больше всех, Больше, я уже люблю тебя!
Тили-мили-били Глав!
 
 
Мне бы всю жизнь с тобою, Мнебынеперечитьтебе,
Прожить, как в раю, и мне бы не перечить тебе.
Больше всех я буду всегда любить тебя!
Тили-мили-били Глав!
 
 
Мне бы носить тебя на руках, Мнебынеперечитьтебе,
Мне бы ловить каждое твоё дыхание, каждый взгляд!
Больше всех, Больше, я всегда любил тебя!
Тили-мили-били Глав!
 
 
Что нам время?
Оно ничто!
Что пространство?
Оно ничто!
Нименьше и Больше любят друг друга всегда, но сейчас!
Тили-мили-били Глав!
Тили-мили-били Глав!
 

Я закончил петь. Молчание. Осознание. Больше бросилась ко мне на шею:

– Любимый! – сказала она … (здесь стоит многоточие, потому что не существует слов, которые способны описать её реакцию). – Ты у меня самый-самый. Я буду любить тебя и сейчас, и всегда, как сейчас.

Должен признаться, Мнебынеперечитьтебе сдержала своё обещание, сделанное, как оказалось, по традиции, после прослушивания первосубботней песни.

Эта песня единственная у меня, первая и последняя. Как и та любовь, которая живёт в нашей семье и не угасает ни на мгновение.

Сейчас, уже в будущем, вспоминая прошлое, я думаю, много ли семей, даже счастливых, имеют свою первосубботнюю песню. Впрочем, о чём здесь думать? Такую песню написать никогда не поздно.

История третья

О том, что и как я узнал о семье Больше

С самой нашей свадьбы, с первого дня знакомства, что, по сути, одно и то же, я начал приставать к своей жене. Каждый день. Я просил её рассказать о своей семье. Она отвечала уклончиво.

– Ещё не время, – так говорила Мнебынеперечитьтебе.

Я уже начал успокаиваться. Ну, действительно, чего нервничать? Не время – так не время. Больше виднее. И вот оно наступило, время рассказа.

– Дорогой! – начала Мнебынеперечитьтебе и сделала паузу, которую нарушать не стоило по причине многозначительности момента.

– Любимый! – усилила она интригу и снова сделала паузу, в два раза многозначительнее первой, но в три раза короче. В дальнейшем я не раз убеждался, что многозначительность паузы напрямую не зависит от её продолжительности, и наоборот. Иногда самая глупая пауза тянется годами, а самая значимая – не более секунды. В тот момент рассуждать на эту тему я не мог, потому что внимательно слушал.

– Сегодня десятый день нашей совместной жизни, – после паузы, о которой всё уже сказано, начала свою речь Мнебынеперечитьтебе. Говорила Больше не останавливаясь. Речь её лилась, как… Оставлю сравнения, чтобы передать сказанные слова так, как они звучали из уст самой Мнебынеперечитьтебе:

– За это время мы смогли узнать друг друга достаточно, чтобы я рассказала тебе историю своей семьи. Моя мама познакомилась с папой, когда он находился на пике славы. Она тогда работала, спасая тех, кто на него забрался, а спуститься не мог. Не знаю, скольких она спасла до папы, но папу спасла точно. Мой папа был очень известным человеком, но не под именем Чтохитрее Чтоумнее, а под псевдонимом Хочешьчтобы Вечно. Он вёл какую-то супермодную передачу на телевидении, о которой давно никто не вспоминает. Мама полюбила его ещё задолго до того, как увидела на пике славы. Трудно сказать, за что именно, но его фамилия Вечно ей очень нравилась. Кто же знал, что это лишь псевдоним ведущего? Мама мечтала носить его фамилию. Представляешь, как бы тогда звучало Мнебылюбитьтебя Вечно? Но он признался ей, что Хочешьчтобы Вечно – не его настоящее имя. Разлюбить мама папу уже не смогла, ведь не в фамилии дело, и вышла за него замуж, но так и осталась на всю жизнь Мнебылюбитьтебя Больше. Потом они договорились, что все мальчики, которые у них появятся на свет, будут носить фамилию отца, а девочки – фамилию Больше. Теперь ты понимаешь, что история повторяется?

– Повторяется, но иначе? – ответил я вопросом на её вопрос.

– Иначе, но повторяется! – подытожила она и продолжила рассказ: – Первое свидание Мнебылюбитьтебя и Чтохитрее было очень романтичным, но трагично сдержанным. Подумай только, что делать человеку, который за счёт средств массовой информации взлетел на пик славы, не зная дороги? По сути, его просто привезли на него с завязанными глазами и оставили там. Ни один нормальный человек такого резкого подъёма не выдержит. И папа не выдержал. Голова закружилась. А телеканал тот взял да и нового ведущего пригласил. Если бы мама к папе на помощь не пришла, скатился бы он с того пика славы кубарем и разбился. Ну, может быть, совсем бы не разбился, но сломался бы точно. Именно мама вывела тогда Чтохитрее Чтоумнее на дорогу, которая всё время идёт вверх. Не сразу, конечно. Сначала она согласилась стать его женой. И они вместе погрузились в океан любви. Кстати, это единственный океан, в который люди могут погружаться без скафандров. Что тебя удивляет?

Я думал, что Мнебынеперечитьтебе так увлеклась своим рассказом, что не замечает ни одного движения на моём лице. Не знаю, то ли я так эмоционально её слушал, то ли Мнебынеперечитьтебе была так наблюдательна, но она разглядела вопрос удивления на моём лице, который я и озвучил:

– Но ведь есть ещё воздушный океан, океан фантазий… Разве для них скафандры нужны?

Она улыбнулась:

– В воздушный океан нельзя погрузиться, можно только взлететь. А погружаясь в океан фантазий, надеваешь скафандр, сам того не замечая. Зато другим он ох как заметен. Ты ещё поймёшь это. Сам. Скоро.

Она остановилась. Заметно было, как она погрузилась в океан воспоминаний. В тот же миг я понял всё, что было сказано про скафандры. Больше продолжала:

– Ну, а дальше из океана любви мама вывела его на дорогу, которая всё время идёт вверх. Папа до сих пор идёт по ней, и я надеюсь, что она никогда не кончится. Мама же спокойно занялась домом, в который всегда хочется возвращаться. На какой бы дороге кто бы ни находился, очень важно знать, что есть у тебя дом, куда всегда хочется возвращаться. Именно таким сделала наш дом моя мама.

Она опять погрузилась в океан воспоминаний. Я не стал дожидаться её возвращения ко мне и спросил:

– А где сейчас твоя мама?

– Она ушла.

– Она бросила вас?

– Как ты мог такое подумать? Она не могла нас бросить. Она всегда с нами. Она очень долго болела, а потом просто ушла из нашей жизни.

Я не до конца понял ответ и решил уточнить:

– Она умерла?

И тут поднялась волна возмущений, вероятно, вполне оправданных:

– У нас в семье не говорят этого слова. Это самое отвратительное слово. Самое глупое. Потому что глупо думать, что ты умер, если тебя просто нет в живых. Ты понимаешь это?

– Извини, – сказал я в тот момент, но понял сказанное Больше значительно позже. – Я просто этого не знал. Но как же ты… однажды сказала «до сих пор, когда они встречаются».

– А что? Разве у папы нет памяти? Или нет воображения? Или нет желания вспомнить маму и встретиться с ней в своём воображении?

Я молчал. Пожалуй, на тот момент это было самым умным, что я мог делать. Мнебынеперечитьтебе успокоилась и стала рассказывать о семье дальше:

– Нас у мамы с папой четверо. Да. У меня ещё две сестры и брат. Я в семье самая младшая. Старшая сестра Ябынесказалатебе Больше познакомилась с молодым человеком в боях за любовь. Она победила в них. Сменила фамилию. Теперь она Ябынесказалатебе Раньше. Они счастливы. Они живут на своём островке семейного счастья. Уже давно. И, кажется, не намерены с него уплывать никогда и ни за что. Её муж Гдеятольконебыл Раньше очень красив. И Ябынесказалатебе беспокоится, что, даже на минуту покинув островок семейного счастья, она снова окажется в боях за любовь.

– И мы никогда не сможем познакомиться с твоей старшей сестрой и её красавцем мужем? – спросил я.

– Сейчас это неизвестно, – ответила Мнебынеперечитьтебе. – Старший брат появился на свет чуть позже Ябынесказалатебе. Ему выпало носить имя Вероятнеевсего Чтоумнее. Он у нас в семье, можно сказать, был единственным продолжателем фамилии отца. Так же, как и я единственная, кто остался с фамилией Больше до сих пор.

– А как же ещё одна сестра? И почему был?

– Подожди! Я ещё не всё рассказала о брате. Папа долго пытался его взять с собой, повести по дороге, которая всё время идёт вверх, но Вероятнеевсего выбрал другой путь. Сначала он просто избегал разговоров с папой, а потом заявил ему, что опыт отца ему не в пример, что опыт отца – это чужой опыт, а ему нужен свой. В конце концов они разругались, и Вероятнеевсего покинул дом, в который всегда хочется возвращаться. Покинул навсегда. Он так думает, что навсегда. На самом деле всё может сложиться как угодно. За несколько дней до нашей встречи с тобой я встретила его на краю пропасти. Он не просто гулял там, как ты, пытаясь получить острые ощущения. Вероятнеевсего находился на нём и хотел сделать шаг вперёд. Но я качественно выполнила свою работу. К тому же у меня много подруг, которые готовы прийти на помощь. Сейчас он в тупике своих чувств. Надеюсь, скоро найдёт из него выход.

Глаза её хитро сверкнули. Между её слов проскочило: «Я выведу его из тупика». Мнебынеперечитьтебе поняла, что я понял её взгляд, и через это общее понимание ситуации мы перешли к рассказу о средней сестре семьи Больше:

– Её зовут Мнебыудивиться Больше. Она очень милая. Всегда безумно любила папу и во всём подражала ему. Повторяла его жесты, движения, слова. Она стала зеркалом Чтохитрее Чтоумнее. Мы все так и называли её – «папина дочка». Мнебыудивиться не придумала ничего умнее, как в день совершеннолетия изменить фамилию на Чтоумнее. Мало того, она думает, что сможет взлететь на пик славы, не зная на него дороги. Поэтому она участвует во всех конкурсах, во всяких смотрах, считает их лотереями и пытается выиграть. Мужчины её пока не интересуют. Да и вообще ничего не интересует. Папу она уже тоже перестала и слушать, и слышать. Так что живёт Мнебыудивиться Чтоумнее в мире, который она придумала себе сама, и не покидает его. Надеется, верит, живёт. Мы пытались с папой вытащить её из мира, который она придумала себе сама, но стены этого мира оказались настолько прочными, что наши с папой старания оказались бесполезными.

– Как ты думаешь, что дальше будет с ней?

– Думаю, она всё-таки выиграет в каком-нибудь конкурсе, взлетит на пик славы, но, как сложится её жизнь дальше, предугадать не возьмусь.

Мнебынеперечитьтебе закончила рассказ о семье, но я посчитал его неполным и возникшую тишину нарушил вопросом:

– А о себе? Ты совсем ничего не рассказала о себе.

– Разве ты ещё недостаточно меня узнал?

– Я хотел бы узнать, чем ты жила до встречи со мной.

– Особенно ничем. Ждала тебя, как ждут свою вторую половину, как моя мама ждала папу. Я мамина дочка. Это точно. Ты знаешь, я даже рада, что оставила себе её фамилию. Скажу тебе по секрету, папа тоже рад.

– Скажи, Мнебынеперечитьтебе, а ты тоже хочешь вывести меня на дорогу, которая всё время идёт вверх? – спросил я, пытаясь говорить о нашем будущем как можно тише, аккуратнее. Говорить так, чтобы голосом, чувствами и эмоциями ничего в нём не разрушить.

Больше улыбнулась, посмотрела в пол, затем в потолок, затем мне в глаза и сказала:

– Нет. Ты другой человек. Ты способен сделать то, на что способны немногие.

– Мне, конечно, это приятно и лестно слышать, но всё-таки… При всём своём желании я не смогу вывести тебя на дорогу, которая всё время идёт вверх. Твоя дорога – это череда взлётов и падений.

– Ты что, умеешь гадать?

Она засмеялась:

– Нет. Гадать я не умею. А видеть, пожалуй, что-то вижу. Кстати, а к гадалке мы с тобой обязательно сходим. Тем более что у меня есть тётка, она лучшая гадалка. Ты увидишь.

– Ой, побаиваюсь я гадалок, – настороженно сказал я. – Нагадают чего-нибудь, поверишь в это и пойдёшь, как по колее, ни влево, ни вправо.

– А разве это плохо – иметь свою колею?

– Свою – это когда находишь её сам, а когда её тебе кто-то показывает, то она уже не своя.

– Как ты ошибаешься, – Мнебынеперечитьтебе покачала головой, но перечить не стала.

– Разве я не прав? – упорствовал я.

– И прав, и не прав. Своя дорога – это та, по которой ты идёшь. Всего лишь. Ты поймёшь это чуть позже.

– У меня уже создаётся впечатление, что все вокруг меня умные, а я дурак.

– Оно обманчиво. К тому же вокруг тебя последние десять дней была только я. Вот как я тебя окружила. Надеюсь, что любовью, вниманием и заботой. Правда?

– Правда! – ответил я, но осадок в моей душе какой-то остался, потому я несколько изменил фразу и снова попытался разобраться во внутреннем конфликте. – Такое впечатление, что ты всё обо мне знаешь заранее, но ничего не говоришь мне.

– Я не знаю! Я чувствую. Но то, что чувствую, могу рассказать. Только ты успокойся. Чтобы почувствовать то, что чувствую я, нужно быть спокойным, внимательным и, самое главное, открытым.