Роман «Двор посреди неба», планировавшийся во второй номер 1964 года, однако, все-таки и Кочетов не напечатал, в последний момент заменив его максимовской же проходной пьесой. Зато в октябре 1967-го Максимова торжественно ввели в редколлегию – рядом со сталинскими лауреатами М. Бубенновым, С. Бабаевским и А. Первенцевым.

Ненадолго, впрочем, так как Максимов к этому времени уже сдвинулся к противостоянию с режимом, стал составлять и подписывать самые яростные диссидентские воззвания – и уже в следующем году из журнальной редколлегии был выброшен. Что же касается Рубцова, Волгина, Сосноры, других достойных авторов, неосторожно отметившихся в «Октябре», то и они, набрав силу, предпочли иных публикаторов.

И причина в скверной репутации этого журнала, обеспеченной кровожадными выступлениями самого Кочетова с партийных и писательских трибун, его собственными «антинигилистическими» романами и тем, что каждый номер «Октября», как и «Нового мира» при Твардовском, начинали читать с разделов критики и публицистики, где прицельно били по всему, что воспринималось как приметы Оттепели. И здесь никаких авторитетов для октябристов не было. Даже благословленная лично Хрущевым повесть «Один день Ивана Денисовича» в статье Н. Сергованцева храбро критиковалась как «идейно порочная, рассчитанная на сенсацию», а герой повести представал тупым и ограниченным существом, «жизненная программа которого не простирается дальше лишней миски баланды и жажды тепла»⁸⁶.

Дальше – больше. В «Известиях» (15 августа 1963 года) и в «Новом мире» (1963, № 8) опять-таки с личного одобрения главы партии печатается сатирическая поэма Твардовского, и тут же «Октябрь» отвечает жесткой статьей Д. Старикова «Теркин против Теркина»:

Ну нет, куда уж этому новому «Теркину с того света» против прежнего! Произведение, вроде бы самым непосредственным образом связанное с его прежним творчеством <…> в наибольшей степени, чем что-либо иное, сделанное Твардовским, противоречит живому направлению и сущности его таланта, оспаривает неоспоримое в нем и, прежде всего, конечно, «Книгу про бойца» (1963, № 9).

Здесь все изумительно. И храбрость, с какою на произведения, казалось бы, защищенные либо властью, либо консолидированным общественным мнением, нападали Д. Стариков, Н. Сергованцев, Ю. Назаренко, П. Строков, Ю. Идашкин, которого А. Вознесенский назвал Букашкиным, а в редакции «Нового мира» высмеивали не иначе как Иудашкиным. И то, что, несмотря на публичные протесты, им ничего за это оппонирование не было.

Вот и бил «Октябрь», как тогда выражались, по площадям. Прилетало композиторам, художникам-«дегтемазам» и «абстрактистам». Доставалось киношникам – за «идейно порочные» фильмы «Летят журавли», «Чистое небо», «А если это любовь?», «Неотправленное письмо», «Девять дней одного года», «Обыкновенный фашизм». Защищенным от сокрушительной критики октябристов не чувствовал себя никто – ни Эренбург, ни Паустовский, ни Розов, ни Федор Абрамов, ни, естественно, Аксенов и Евтушенко, другие остро ненавидимые Кочетовым «гении в коротких штанишках».

Но с особенной настойчивостью, с особой яростью били по «Новому миру». Пытаясь списать это противостояние на личную неприязнь главных редакторов, начальство взывало к их партийной дисциплине, увещевало в газетных передовицах, даже устраивало на Старой площади очную ставку Твардовского, кандидата в члены ЦК, и Кочетова, члена Центральной ревизионной комиссии КПСС. Разумеется, без толку. В войне сталинистского «Октября» и антисталинистского «Нового мира» не было и не могло быть ни перемирий, ни передышек. И дело отнюдь не только в эстетических расхождениях, дело в идеологической несовместимости журнальных позиций.

Полушутя-полусерьезно, – вспоминает И. Волгин, – мы говорили, что «Новый мир» – это орган крестьянской демократии, а «Октябрь» – выразитель заветных чаяний аппарата⁸⁷.

И тут нельзя не заметить, что эти «заветные чаяния» отнюдь не всегда и не во всем совпадали с державной волей высшей власти. Чувствуя себя правовернее и Политбюро, и папы римского, как аппаратчики, так и октябристы не могли простить Хрущеву ни антикультовой риторики, ни вот именно что «волюнтаризма» и непредсказуемости, а сменившему его Брежневу ставили в вину дряблое администрирование. В этом смысле редакционная политика «Октября», как и новомирская, по отношению к власти была отчетливо оппозиционной, только что «справа», а не «слева», как тогда говорили.

С трудом, но все-таки терпимая при Хрущеве, эта располюсованность журнального мира стала все усиливающимся источником начальственного беспокойства в годы после «малой октябрьской революции» 1964 года, когда восторжествовал трамвайный закон «Не высовываться!». Теперь удары стали наноситься по обоим журналам вместе, в рамках одного партийного постановления и одной газетной передовицы. Да и в наказании главных редакторов старались держаться паритета. Весной 1966-го на XXIII съезде КПСС обоих вывели из правящих органов, так что Твардовский перестал быть кандидатом в члены ЦК, а Кочетов членом Центральной ревизионной комиссии. В 1967 году Твардовского уже не избрали депутатом Верховного Совета РСФСР, а его злейшего врага и раньше обносили этой честью. В 1969 году не разрешили печатать антисталинистскую поэму «По праву памяти», но и яростно сталинистский последний кочетовский роман «Чего же ты хочешь?» (1969, № 9–11) запретили издавать в Москве отдельной книгой, а его обсуждение в печати заблокировали.

Дело шло к отставкам, возможно, почти одновременным. Однако Твардовский хлопнул дверью в феврале 1970-го, главного редактора «Молодой гвардии» А. Никонова, тоже постоянно нарушавшего трамвайный закон, в декабре того же года сдвинули в мирный журнал «Вокруг света». Что же касается Кочетова, который все чаще руководил «Октябрем» с больничной постели, то «наверху» осведомились у кремлевских врачей о диагнозе и, получив ответ, что долго он не протянет, видимо, решили оставить главного редактора «Октября» в покое⁸⁸.

Ненадолго, так как 4 ноября 1973 года Кочетов застрелился, и с его уходом из жизни гражданская война в литературе завершилась. Новому времени стали уже соответствовать не харизматичные журнальные полководцы, а заведомо компромиссные фигуры, для которых законопослушность и привычка ловить руководящие веяния была нормой жизни.

Такие, как Валерий Косолапов и последовательно сменявшие его Сергей Наровчатов и Владимир Карпов в «Новом мире». И такие, как Анатолий Ананьев, к своему назначению в «Октябрь» прошедший отличную школу у Вадима Кожевникова в должности первого заместителя главного редактора журнала «Знамя».

Получив повышение, вел он себя осмотрительно, и чуть ли не единственным исключением стала публикация романа Анатолия Рыбакова «Тяжелый песок», посвященного трагической судьбе еврейского народа в XX веке (1978, № 7–9).

Никакой особой идеологической крамолы в этом романе, собственно говоря, не было. Однако нарушался запрет на упоминания о сталинских репрессиях, а самое главное – в условиях советского этнического ханжества само слово «евреи» предпочитали публично не произносить. Поэтому рукопись была без обсуждения отвергнута и «Новым миром», и «Дружбой народов»:

Мы этого печатать не будем. Тут – тридцать седьмой год. И война показана односторонне – в ней пострадали ведь не только евреи, но и другие национальности⁸⁹.

Поэтому и лег бы «Тяжелый песок» на долгие годы в стол, кабы не Ананьев, которому, как предполагает Рыбаков, очень хотелось избавить свой журнал от кочетовской еще репутации «реакционного». Вот и прочел он рукопись мгновенно, и напечатал ее почти мгновенно – не без многочисленных купюр, конечно, и с еще более многочисленными поправками, но все-таки напечатал⁹⁰.

Так опасный роман стал бестселлером в Советской России, а своему автору принес истинно мировую славу. И даже административные небеса не разверзлись – подвергать «Тяжелый песок» критике в печати было не велено, роман через год выпустили отдельным изданием, и только главный партийный идеолог Суслов через помощников передал Рыбакову свои замечания; впрочем, говорится в позднейшем рыбаковском «Романе-воспоминании», «замечания его были мелочные, никакого значения для романа не имели, ничего не меняли»⁹¹.

И жизнь «Октября» вновь потекла мирно: в журнальные распри он не вступал, начальство не беспокоил, достойные публикации еще почти десятилетие чередовались, например, с рутинной производственной прозой. Самых матерых сталинофилов от журнала, впрочем, отвадили, так что Иван Стаднюк, напечатавший первую книгу своей «Войны» при Кочетове (1970, № 12), продолжение вынужден был размещать в «Молодой гвардии» (1974, № 5–7; 1980, № 9). Да и оставшиеся в черновиках главы предсмертного кочетовского романа «Молнии бьют по вершинам» появились – причем «со значительными цензурными купюрами»⁹² – не у Ананьева, а у Михаила Алексеева в журнале «Москва» (1979, № 9).

Словом, один из всех, «Октябрь» если чем и выделялся в 1980-е, то тем, что первым обратил внимание на так называемых «сорокалетних» прозаиков, стал их изредка печатать, даже ввел в редколлегию Руслана Киреева и Анатолия Курчаткина – вместе, впрочем, с Александром Прохановым, чья публикация – повесть «Дерево в центре Кабула» (1982, № 1–2) – отвечала сразу двум задачам – и лидера «сорокалетних» приветили, и советскую интервенцию в Афганистан одобрили.

Но тут перестройка, открывшая шлюзы «утаенной классике», и, – рассказывает Александр Михайлов-младший, в ту пору заместитель главного редактора, – все сотрудники редакции, кто где мог, добывали ранее не печатавшиеся в СССР произведения запрещенных авторов и наперебой предлагали их опубликовать. Было что-то типа игры: кто быстрее успеет – мы или «Новый мир» или, не дай Бог, еще какая-нибудь «Волга»⁹³.

Конечно, в этом истинно магеллановом переоткрытии новых (для массового читателя) индий и америк тогда участвовали все практически ежемесячники – от традиционных «Знамени» и «Москвы» до кишиневских «Кодр» и только что возникшего рижского «Родника», – но «Октябрь» с разбросанностью своих публикационных интересов явно претендовал на первое место: «Реквием» Ахматовой (1987, № 3)⁹⁴, «Жизнь и судьба» Василия Гроссмана (1988, № 1–4), подборка стихов и песен Александра Галича (1988, № 4), фрагменты книги Нины Берберовой «Курсив мой» (1988, № 10–12), «Школа для дураков» Саши Соколова (1989, № 3)…

И, – вспоминает Ирина Винокурова, работавшая в отделе критики, – «ни одна из этих публикаций не повлекла за собой для Ананьева никаких неприятностей». Пока (причем без санкции главного редактора) в апрельском номере за 1989 год не напечатали короткий отрывок из «Прогулок с Пушкиным» Абрама Терца, то есть Андрея Синявского.

Всего 4 странички, но во фразе «На тоненьких эротических ножках вбежал Пушкин в большую поэзию и произвел переполох» углядели не только стилистическую непочтительность, но и злонамеренную русофобию. Так что хляби разверзлись мгновенно: придумавший термин «русофобия» математик Игорь Шафаревич вместе с публицистом Михаилом Антоновым и скульптором Вячеславом Клыковым в открытом письме секретариату правления СП РСФСР потребовали клеветника осудить, а Героя Социалистического Труда Ананьева лишить должности (Литературная Россия, 1989, № 31). Эти обвинения Шафаревич развернул и в размещенном там же памфлете «Феномен эмиграции» (№ 36), а редакция еженедельника поддержала их перепечаткой давней статьи Романа Гуля «Прогулки хама с Пушкиным» из «Нового журнала» (1976, № 124) и масштабной публикацией читательских писем с выразительными названиями типа «Сладострастие ненависти?» и, конечно же, «Мы не позволим!» (№ 37). Выяснилось, что «грязное хихиканье по адресу самого светлого имени русской культуры» – прием, с помощью которого некая «сплоченная группа» русофобов проверяет «жизнеспособность нашего народа», и что знаменитые «Сатанинские стихи» Соломона Рушди – это, по-видимому, нечто вроде исламского варианта «Прогулок с Пушкиным». И исламский мир своей реакцией на это «прощупывание» еще раз доказал свою большую жизненную силу, а тем самым, вероятно, заметно ослабил давление, которому мог бы подвергнуться в ближайшее время.

Но наш-то ответ – «еще впереди»!

Накат был таков, что Ананьев попытался отделаться увольнением из редакции своего заместителя, однако в ближайших же номерах напечатал роман Василия Гроссмана «Все течет», и вакханалия в защиту священных имен и скреп перешла в антисемитскую и антикосмополитскую плоскость, столь привычную для патриотической печати. «Я не о евреях говорю, есть еще хуже евреев, понимаете, космополиты!..» – крикнул сибиряк Анатолий Буйлов, обращаясь к специально созванному 14 ноября VI пленуму Союза писателей РСФСР, где позицию «Октября» дружно предали анафеме, а русофоба Ананьева постановили заменить патриотом Владимиром Личутиным.

И он, рассказывают, даже приезжал в редакцию, чтобы вступить в должность, но там едва ли не забаррикадировались, варяга не впустили, так что и главный редактор, и курс журнала остались прежние, а в августе 1990 года «Октябрь» был зарегистрирован как независимое издание № 1⁹⁵. Среди самых заметных публикаций ананьевской поры – «Наследство» Владимира Кормера (1990, № 5–8), «Семь дней творения» Владимира Максимова (1990, № 6–9), «Революция! Революция! Революция!» Владимира Тендрякова (1990, № 9), «Псалом» Фридриха Горенштейна (1991, № 10–12; 1992, № 1–2)…

Что же касается произведений, написанных здесь и сейчас, то они между этих глыб сначала лишь просачивались, а с естественным умалением публикационного бума пошли и полным потоком – как при Ананьеве, так и при сменившей его в 2001 году Ирине Барметовой. Особостью журнала стала ориентация на издание, условно говоря, клубного типа, когда режимом максимального благоприятствования пользовался круг авторов, наиболее близких редакции: Юнна Мориц (1991, № 1; 1993, № 2; 1994, № 12; 1996, № 5; 1997, № 7; 1998, № 5, 10), Анатолий Найман (1994, № 9; 1995, № 11; 1996, № 11; 1997, № 1, 8, 11; 1998, № 1; 1999, № 1, 9; 2000, № 1, 11–12; 2002, № 1, 3; 2003, № 1–2; 2004, № 1, 8–9; 2005, № 1; 2006, № 9; 2007, № 1, 6, 8, 9, 10, 11, 12; 2008, № 1, 2, 6, 7; 2009, № 9–10; 2010, № 5, 8, 10; 2011, № 2, 8; 2012, № 8–9; 2013, № 1, 3; 2014, № 9; 2015, № 2), Василий Аксенов (2004, № 1–2; 2006, № 1–2; 2007, № 2–3; 2010, № 9; 2012, № 8), Людмила Петрушевская (1993, № 1; 1996, № 1, 4, 9; 1998, № 1; 2000, № 3; 2002, № 4, 5; 2003, № 4; 2004, № 4, 11; 2007, № 1), Алексей Варламов (1995, № 2; 1997, № 3–4, 12; 2002, № 1–2, 4; 2004, № 7; 2008, № 3; 2014, № 4–6), Олег Павлов (1997, № 1–2; 1998, № 2, 9; 2001, № 8; 2008, № 1, 8; 2010, № 3), Игорь Волгин (1998, № 1–3, 5; 2000, № 3; 2006, № 11; 2009, № 1–2; 2010, № 10), Евгений Попов (2000, № 9; 2002, № 4; 2004, № 10; 2005, № 11; 2008, № 1), еще несколько уже популярных имен, среди которых Юрий Буйда, Андрей Волос, Андрей Геласимов, Олег Зайончковский, Игорь Иртеньев, Николай Климонтович, Михаил Левитин, Вячеслав Пьецух, Владимир Салимон, Асар Эппель.

Именно они в первую очередь получали ежегодные премии «Октября», случалось, что и безотносительно к реальной художественной ценности их произведений. И они – не все, конечно, но многие из них – принимали участие в акциях, на которые горазда была редакция во главе с Ириной Барметовой. Жилось, видимо, нескучно: авторы журнала то по редакционному заданию писали ультракороткие «рассказы с ладонь», то под рубрикой «12+» пробовали себя в сочинениях для самых маленьких, а то и вовсе во время Волошинских фестивалей в Коктебеле соревновались, кто дальше заплывет в море, с тем чтобы стихи победителей появились на печатных страницах в экстравагантном разделе «Заплыв».

При поддержке Роспечати, других властных и высокобюджетных институций «Октябрь» активнее, чем остальные ежемесячники, участвовал в литературных событиях, выпускал специальные номера и целевые блоки материалов, посвященные совместным литературным проектам как внутри страны (фестиваль «Аксенов-фест» в Казани, Литературное собрание в Петрозаводске), так и в сотрудничестве с другими странами (российско-французский «Литературный экспресс», Фестиваль российской литературы в Сен-Мало, Российско-китайский литературный форум и др.). Случалось и самой редакции быть организатором такого рода проектов – то «Шелковый путь поэзии», то Международные одесские фестивали, то Международная конференция по актуальным проблемам литературной критики.

Тогда, в нулевое десятилетие, многие надеялись, что именно такая кипучая внетекстовая, литературтрегерская активность вернет слабеющее общественное внимание и к самому журналу, сдержит, во всяком случае, падение тиражей. Но они тем не менее падали, дойдя к 2016 году до отметки в одну тысячу экземпляров, и держаться на этой кромке становилось все труднее, пока, надо полагать, терпение и силы у руководителей «Октября» окончательно не иссякли.

Издание журнала со столетней историей и теперь официально не прекращено, лишь приостановлено. Однако о нем напоминает лишь волонтерская затея молодых писателей, которые на улице «Правды» в Москве, где дислоцировалась редакция, в 2023 году проводили литературные чтения и хэппенинги под слоганом «Здесь был „Октябрь“».