– Александр, я вас прямо не узнаю… – Лузгин протер уголки рта салфеткой, предпочитая трапезе обстоятельную беседу. – Давай-ка твои заслуги перед Отечеством поднимем на уровень, недоступный для нападок недоброжелателей.

Завадский изобразил полное недоумение, вместе с тем, продолжая внимательно прислушиваться к каждому слову Лузгина – в общем шуме соседствующего с ними банкета, где то и дело громко произносились оды солистке оперы, делать это становилось всё сложнее.

– Вот, к примеру, друг мой старинный, ответь… Насколько сложно изготовить нитроглицерин?

– Отвык я от тебя, Леня. Право, отвык… Эти твои неожиданные повороты, – улыбнулся Завадский. – Имея некоторые познания в химической науке, да еще – немного смелости и отчаянья, вполне можно.

– Это сложно? – интерес Лузгина переходил в практическую плоскость.

– Скажу так – прочесть «Таинственный остров» Жюля Верна в оригинале – этого не достаточно. Нужно знать температуру, после которой смесь взорвется. А что, обязательно изготавливать? Всё же, это рискованно… Я понимаю, Лёня, твою мысль. Ты копаешь дело тех бомбистов, о которых гудит вся Москва и весь Петербург?

– А динамит из нитроглицерина? Это насколько возможно? – Лузгин будто не расслышал вопроса Завадского и продолжал расспрашивать, что навело капитан-лейтенанта на мысль, что его предположение о роде деятельности Лузгина весьма близко к правде.

– Нужно лишь некоторое количество правильного наполнителя и, опять же, некоторые практические навыки. Лёня, разыскать таких умельцев – шансы мизерные. Сейчас любой более-менее любознательный студентик, добравшись до какого-нибудь научного журнала на французском, может найти публикации Нобеля и – вуаля! Если не струсит, то сделает…

– Какие будут предложения? – Лузгин уже который день искал зацепку, как выйти на след бомбистов, а тут Завадский с такой легкостью разрушает сюжет его поиска…

– Это просьба или приказ, Ваше высокоблагородие? – лицо Завадского на миг обрело каменное выражение.

– Саша… Ты прости мне мой тон. Не привык рядом с собой видеть единомышленников. Порой ловлю себя на мысли, что сам себе не верю, к каждой мысли придираюсь. Когда поиск истины превращается в профессию, это очень вредно и для характера, и для брака.

– Да уж… Куда подевался этот душа компании, Лёнька Лузгин… – Завадский тут же оттаял, – ну, во мне-то можешь по-прежнему, не сомневаться! Касательно предложений… У тебя, я так понимаю, времени в обрез?

– Так точно. Рассчитывать на то, что мои новые коллеги будут землю рыть в поисках заговорщиков, не приходится. Тихое болото в этом Третьем отделении. Они мыслят на уровне городового. Всё по приказу, да в хвост убегающей собаки. Мне нужна любая зацепка. Этот взрыв не последний. Так мыслю, – пока жены офицеров увлеченно судачили о модах, Лузгин позволил себе негромко поделиться с другом своими предположениями.

– М-да… – в тоне Завадского звучала если не обреченность, то искреннее сожаление, что им достались такие смутные времена. – Не преувеличиваешь?

– Саш, там такая работа проделана была… Они дом купили, ты же читал газеты?

– Я, если быть откровенным, списал это на фантазии редакторов. Тогда получается, что в финансах заговорщики ограничены не были?

– Получается так.

– Тогда и нитроглицерин для них купить – не самая большая проблема. С динамитом, скорее всего, было сложнее. Все же, взрывчатка находится под постоянным контролем. А много там ее было? – приятели вели разговор тихо, прерываясь на то время, когда походил официант.

– Да черт его знает… – в раздумье ответил Лузгин. – Скорее всего, не меньше пуда.

– Тогда проще сделать самим. И меньше вероятность попасться на скупке.

– Тоже так думаю… Лишние люди в цепочке.

– Ты вот о чем поразмысли, – Завадский почесал подбородок. Он всегда так делал еще с курсантских времен, когда пытался осилить поставленную задачу. – Им нужны были запалы. Запал в чулане изготовить невозможно. Или он будет совершенно ненадёжным.

Джованни встал, поднял бокал, но публика продолжала шуметь, издавая размеренный гул, звук которого напоминал рынок в базарный день – банкет перешел в ту стадию, когда каждый общался с соседом, в лучшем случае – это был человек напротив, но такая диспозиция лишь заставляла повышать голос. Директор труппы окинул суровым взглядом длинный стол, после чего вилкой постучал по бокалу. Звон хрусталя вернул приглашенных в реальность и мгновенно воцарилась полная тишина.

– Спасибо… – раздраженно произнес итальянец. Банкет шел по обычному для него сценарию – восторг, гомон, восторг, споры о теории оперного искусства, признания в любви приме, беспощадная критика, опять признания в любви.

– Джованни, аккуратней… – Бриджид, прекрасно знавшая вспыльчивую натуру директора труппы, прочла в этом его негромком «спасибо» предзнаменование бури.

– Да, конечно… Дорогие друзья! – замолчали не только гости за банкетным столом, но и все, кто находился в зале. – Буду говорить сейчас слова признательности!

Джованни, как положено человеку, имеющему непосредственное отношение к театральному искусству, выдержал долгую паузу, при этом уткнувшись взглядом в стол в ожидании полной тишины.

– Путь к триумфу был долог… Это были месяцы тяжелого труда, пота и творческих терзаний. Я благодарен каждому артисту нашей труппы, я целую каждого из музыкантов оркестра, я готов поклониться каждому портному…

Резким взмахом руки Джованни прервал попытки аплодировать его словам, после чего опять сосредоточился, поправив бабочку.

– Мадам Бриджид… – директор труппы, переложив бокал в другую руку, при этом прикоснувшись к пальцам певицы. – Нет вас – нет в Петербурге Кармен! Браво мадам Бриджид!

Повинуясь какому-то коллективному ритуалу, все присутствующие встали одновременно, осыпая при этом солистку комплиментами. Кто-то аплодировал, кто-то демонстративно высоко поднял хрусталь; некоторые, особо впечатлительные особы уже утирали слезу, а сама Бриджид, скромно опустив взгляд, приложила руку к сердцу и замерла в признательном поклоне.

Джованни жестом дирижера, командующего своему оркестру прервать выступление, остановил всю эту феерию, после чего, с нотой присущего ему драматизма, продолжил:

– Бесподобная Бриджид! Бриллиант в оперной короне мира!

Две солистки, певшие партии цыганок на одной сцене со звездой, не смогли сдержать эмоций и театрально закатили глаза.

«И еще все актеры невыносимо ревнивы к чужому успеху…» – подумал в эту секунду Лузгин, внимательно наблюдавший за сценой канонизации певицы.

– Да, да! Бриллиант! Алмаз высшей пробы! Но разве может драгоценный камень доставить восхищение, если он спрятан в шкатулке? Может ли взор восхищения оценить все его сияние, если камень спрятан в сейфе? Нет, конечно…

Гости за столом несколько поутихли, не понимая, куда клонит импресарио.

– В своих самых смелых мечтах я не мог рассчитывать, что госпожа Бриджид, имеющая обязательства перед лучшими сценами Европы, соблаговолит принять наше предложение и осчастливит здесь ценителей оперного искусства своим неповторимым меццо-сопрано…

Джованни многозначительно поправил бабочку.

– Дева Мария услышала мои молитвы и послала мне высочайшего покровителя, любящего оперу так же, как и я… Благодаря влиятельности Его Высочества, Великого князя Константина Николаевича, моя… Нет… Наша с вами мечта сбылась! Я прошу передать мой низкий поклон Его Высочеству.

Директор труппы, отодвинув стул, вышел из-за стола и направился в сторону Лузгина вместе с виновницей торжества.

– Господин адъютант! Прошу передать Его Высочеству нашу признательность и глубокое почтение. Великий князь в ряду дел государственной важности нашел место и для нашей скромной оперы.

Лузгин, явно не готовый к такому экспромту со стороны директора труппы, поднялся, чтобы пожать руку итальянцу, рядом с которым тут же оказалась Бриджид.

– Всегда в распоряжении Великого князя! Нам лестно, что он посетил премьерный выход госпожи Бриджид! Так и передайте, Леонид Павлович! Так и передайте! – Джованни тряс руку адъютанта, будто тот, как минимум, спас его труппу от банкротства.

– Так это вашему патрону я обязана своим фантастическим успехом в Петербурге? Не так ли, Лео?

Бриджид, приняв кокетливую позу, улыбнулась так, как это делала Кармен перед Доном Хосе в первом отделении, и подала для поцелуя руку в прозрачной белой перчатке.

Лузгин, однако же, целовать тонкие пальцы итальянки не стал, а всего лишь взял её ладонь, да после этого едва заметно кивнул.

– Его Высочество будет проинформирован о вашей признательности, Джованни. И о вашей тоже, мадам Бриджид…

– Лео, вы подзабыли… Не мадам, мадемуазель, – в каждом слове певицы сквозило раздражение. Капитан только час назад преподнес ей корзину цветов, и что она видит? Прекрасную его спутницу, окатившую её сейчас холодным взглядом. Кармен не могла оставить этот вызов без внимания.

– Госпожа Бриджид, примите наше восхищение вашим талантом… – Лузгин предпочел прервать разговор, пока маслянистый взгляд певицы, пожиравшей его глазами, не превратился в неприлично откровенный и страстный.

– Господин Лузгин! Сделайте нам честь! Присоединитесь вместе с вашим другом и прелестными спутницами к нашему застолью в честь госпожи Бриджид! – Джованни в своем порыве благодарности был неудержим.

– Благодарю, господин Олива… Я предпочту остаться в нашем узком кругу, у нас есть темы для беседы, – Лузгин назвал директора труппы по фамилии, зная, что тот этого не любил – форма его давно расставшейся с волосами головы действительно напоминала оливок.

– Очень жаль, Лео…

Бриджид демонстративно развернулась и проследовала к своим поклонникам, наполнившим уже бокалы для следующего тоста в её честь.

За угловым столом возникла неловкая пауза. Поправив рукава платья, Татьяна решила её прервать, обратившись к Завадской:

– Катенька, а не подскажете, Лео – это Лев?

– Насколько я понимаю, вы правы в своих предположениях, Татьяна, – Екатерина Алексеевна мысленно восхитилась хладнокровием своей сокурсницы, прекрасно понимая, что совладать с клокочущей внутри ревностью любящей женщине практически невозможно.

– Ну что же… не так уж и скверно… Подобный льву превратился в самого льва…^[20]

В это время подпоясанный кушаком официант появился на лестнице с громадным букетом, который он тут же, вместе с запиской, передал Джованни.

– Великолепной Бриджид от лейтенанта Крапова… – немного охмелевший от вина и успеха, Джованни зачитал записку громко, не стесняясь в интонациях.

– Это не ваш букет, Джованни… Вы ведете себя, как прапорщик… – взбешенная Бриджид вырвала букет и вернула его официанту. – Поставьте в вазу! Я заберу домой!

Записка же, вырванная из рук импресарио, тут же оказалась под тем краем платья, куда женщины прячут самое сокровенное.

– Крапов? Эх, чертяка… – негромко произнес Завадский.

– Лео… – Татьяна грациозно положила подбородок на согнутую кисть руки. – Мне кажется, у вас появился конкурент… Постарайтесь на этот раз обойтись без дуэли.