Успел прочитать только слово «осторожно», а потом в глаза ударил яркий свет. Он исходил из дальнего конца туннеля. Таким освещением могли пользоваться только на очень богатой станции. Там, где не привыкли экономить на дизельном топливе. Это конечно же была станция Кольцевой линии. Цепляясь за стену, Анатолий наконец-то смог встать и пошел к выходу, опираясь на автомат, как на костыль. Стены туннеля словно расступились, и Анатолий с изумлением уставился на огромные хрустальные люстры, развешанные по всему потолку станционного зала. В каждой из люстр горело не меньше двух десятков лампочек. Такого расточительства Анатолию видеть не доводилось. Да и сама станция выглядела до того чистой, цивилизованной и ухоженной, что гостю невольно стало стыдно за свой вид.

– Торговля – двигатель прогресса, – сказал, улыбаясь, появившийся неизвестно откуда Михаил. – Сатанисты – славные ребята. Мы им оружие, они нам – горючее. Бывает, иногда бомжей им еще отправим, а то многовато их скапливается на наших станциях. Ганза – не резиновая. А на Тимирязевскую их сколько угодно влезает почему-то, хе-хе. Зато оглядись вокруг – электричество, свет, тепло. Ци-ви-ли-за-ция!

Толя изумленно смотрел на разговорившегося вдруг ганзейца. Услышать от него такую долгую тираду было совершенно неожиданно – как в анекдоте про собаку, которая вдруг ответила своему хозяину на риторический вопрос. Михаил тем временем продолжал:

– Мы очень дорожим нашими отношениями с Тимирязевской. Поэтому, по просьбе наших уважаемых партнеров, я должен вернуть тебя обратно на эту чудесную уютную станцию. Дружба дружбой, а бизнес бизнесом. Вас уже ждут!

Анатолий увидел стоявшую на путях мотодрезину. На ней со скучающим видом сидели Коготь и Харон. Слепец первым почувствовал приближение Анатолия и погрозил ему пальцем с длинным желтым ногтем:

– Забыл ты, бродяга, что слепые видят сквозь землю! Думал убежать от старика… Нет уж. Бафомету обещана жертва, и он ее ждет… Обманывать грешно!

Старик надтреснуто рассмеялся.

Коготь ничего не сказал, а просто подвинулся, освобождая Анатолию место рядом с собой. Следующим, кто спрыгнул с платформы на пути, был Мобат. Заметив удивленный взгляд Анатолия, он улыбнулся:

– Меня приняли за мертвого, но я вовремя очнулся и не позволил себя закопать.

Мобат уперся в дрезину руками и принялся ее толкать, а Коготь с мрачным видом пояснил:

– Кто просил портить двигатель? Сейчас бы прокатились с ветерком, а так… Можем, чего доброго, на торжество не успеть.

Анатолий тщетно силился понять, что происходит. События развивались так стремительно, что уследить за ними было невозможно. Как он попал на эту станцию? Куда подевался Краб и почему он возвращается на Тимирязевскую? Анатолий попытался отыскать хоть одно нормальное звено в этой цепочке дикостей и понял, что все пошло наперекосяк после фанерного прямоугольничка с надписью «Осторожно!». Он не соблюдал осторожность, о которой своим хихиканьем предупреждали шерстуны, и поэтому вновь оказался в плену.

Ритмично поскрипывая, дрезина катила к Тимирязевской. Анатолий чувствовал такое безразличие к происходящему, что решил не искать ответов на вопросы, а отдаться на волю течения и ждать, чем все кончится. Вотчина сатанистов встретила дрезину криками, от которых у Анатолия зазвенело в ушах. Он машинально забрался на платформу и поплелся в конец станционного зала – к трем крестам. Возле них возился со стальной бочкой человек в ядовито-зеленом костюме и широких красных штанах. Он старательно подливал топливо в пересохшие черные лужи. Краб, невесть как оказавшийся на станции, обернулся, вытер тыльной стороной ладони испачканный в солярке лоб и встал к одному из крестов. Анатолия заставили стать ко второму. Подпрыгивая так, что из-под балахона были видны желтые узловатые колени, примчался Харон с двумя веревками. Как всегда, что-то бормоча себе нос, он привязал пленников к столбам. Сбегал к костру и швырнул в лужи солярки по пылающей головне. Сквозь языки пламени Анатолий увидел лицо Когтя. Тот вытянул руку и, указывая на Анатолия, громко произнес:

– Гори! И пусть черти утащат тебя в ад!

Стало невыносимо жарко. Раскаленный воздух просачивался в легкие и обжигал их. От черного дыма запершило в горле. Анатолий закашлялся. Выступившие на глазах слезы мешали что-либо рассмотреть. Впрочем, особой нужды в этом не было. Вокруг плясала стена оранжевого пламени. Она медленно приближалась, с жадностью пожирая свободный пятачок земли у костра. Анатолий с сожалением смотрел на носки ботинок, выданных мутантами. Он так и не успел вдоволь ими попользоваться. Он вдруг почувствовал боль в спине и понял, что уже не стоит, а лежит на полу туннеля. Вскоре было сделано еще одно открытие: его куда-то тащили. Возможно, черти вняли просьбе Когтя. Анатолий открыл глаза. Повернув голову, увидел на своем плече руку, покрытую густой серой шерстью. Да и рука ли это? Скорее лапа. Три пальца, увенчанные плоскими, в зазубринах, когтями, вцепились в свитер.

Анатолий не пытался освободиться. Слишком много несуразностей, чтобы все происходящее с ним могло быть явью. Мертвые не могут оживать, когда им вздумается, а черти вряд ли покрыты серой шерстью и имеют на лапах по три пальца. Анатолий не знал ничего о физиологическом строении прислужников дьявола, орудующих у раскаленных сковородок, но был уверен – черти выглядят иначе.

Он опять в кошмаре, который вот-вот закончится. Все встанет на свои места. Отсчет времени пойдет от фанерной таблички с надписью. Что же все-таки на ней было написано? Анатолий закрыл глаза и на этот раз смог увидеть табличку очень отчетливо. «Осторожно! Выход подземного газа!» – вот о чем предупреждал фанерный огрызок. Шерстуны тоже пытались рассказать людям об опасности. Как могли, просили не задерживаться у трещины и не вдыхать выходивший из недр земли невидимый яд.

Анатолий понял, что уже не чувствует руку на своем плече. Тошнота прошла, но голова была пустой и тяжелой, как полое чугунное ядро.

– Ничего не понимаю!

Голос Краба с его вечно недовольными интонациями казался таким родным и близким, что Анатолий испытал сильное желание расплакаться от счастья. Краб тоже ничего не понимал, а значит, у них было много общего. Анатолий помотал головой, чтобы избавиться от липких остатков кошмара, сел и осмотрелся в поисках фонарика. Их вещи были аккуратно сложены у стены. Краб уже успел провести ревизию и, судя по довольному выражению лица, пропаж не обнаружил. Михаил задумчиво расхаживал вдоль путей. Анатолий на четвереньках добрался до фонарика и посветил в оба конца туннеля. Поезда не было видно, но это совсем не означало, что они убрались от опасной зоны на своих ногах. Сюда их притащили шерстуны.

Анатолий отругал себя за то, что не проявил достаточно настойчивости и не расспросил Жабдара о существах, живущих на станциях, где нет никакой защиты от радиоактивного излучения. Такие наземные павильоны, наверняка подвергшиеся сильному разрушению, открыты всем ветрам и напастям. Разбитые стекла, полопавшиеся бетонные стены, выщербленные ступени, среди которых, хихикая, прыгают шерстуны. Они изо дня в день видят перед собой панораму вымершего города, знают о поверхности все, но не имеют возможности поделиться этими знаниями.

Кем были шерстуны до Катаклизма? Людьми, которые деградировали до состояния животных, или обезьянами, в которых мутации пробудили зачатки разума? Чудо произошло в любом случае. Не важно, со знаком плюс или минус. Природе понадобилось всего два десятка лет, чтобы разрушить устоявшиеся представления о том, что есть цивилизация. Сатанистам Когтя, например, посчастливилось остаться людьми, но они не приняли этого дара и без помощи радиации быстро превращались в чудовищ. Почти то же самое происходило с фашистами. Вспомнился и Михаил, назидательно выговаривавший по слогам в только что привидевшемся кошмаре «Ци-ви-лизааа-ция». Мутанты же, несмотря на все выпавшие на их долю страдания, сохранили в себе человечность.

Когда все пришли в себя настолько, что могли продолжить путь, во главе отряда двинулся Михаил. Анатолий не стал оспаривать первенства. Ведь там, куда они должны были выйти, царили нравы, о которых он знал только понаслышке. Граждане Содружества Станций Кольцевой линии, по Толиным представлениям, считали себя элитой Метро. Торговали, выдумывали для себя развлечения и гнушались черной работой, для которой использовали бедняков с других, менее зажиточных станций.

Анатолий посмотрел на Михаила. Добротная одежда, гордая посадка головы говорили о принадлежности этого человека к касте хозяев. Сейчас он относится к спутникам вполне дружелюбно, но в кого превратится этот добряк, когда заговор Жабдара иссякнет или даст сбой?

Михаил, словно прочитав мысли Анатолия, обернулся:

– Я уже догадываюсь, где мы находимся. По всем признакам, туннель приведет на Киевскую… А вот дальше… Если это то, о чем я думаю, то с выходом на станцию у нас возникнут большие проблемы. Хорошо помню стальные щиты, закрывающие выход из этого туннеля, но ни разу не видел, чтобы кто-то оттуда выходил. Он находится в одном из двух тупиков, которые использовались для оборота составов, когда станция была конечной. Позже, перед самой войной, тупики приспособили для ночного отстоя поездов. Наши, кажется, не нашли применения тупикам. Всегда считал, что выход заварен намертво.

– Было бы хорошо, если бы ты ошибался, – сказал Краб. – Не думаю, что ради нас кто-то станет выпиливать дверь.

Анатолий не разделял пессимизма Михаила. Не такими простачками были ганзейцы, чтобы просто так отрезать один из запасных выходов в Метро. По логике, граждане Ганзы сначала бы исследовали туннель на предмет извлечения прибыли. И даже тогда не стали бы заваливать его.

Через сотню метров лучи фонариков уперлись в массивные двустворчатые ворота. Из-за больших размеров их укрепили приваренными крест-накрест металлическими уголками. Между створками отчетливо виднелся грубый сварочный шов. Однако и дверь имелась. Неприметная, в которую можно было войти только пригнувшись, дверь находилась в правом углу ворот.

Михаил пожал плечами, виновато улыбнулся и, подойдя к двери, ударил по ней кулаком с такой силой, что ворота откликнулись низким металлическим гулом. Такой шум мог бы разбудить и мертвого. Однако никакой реакции на него не последовало. Ганзеец еще несколько раз ударил кулаком, подул на него, повернулся и принялся молотить в дверь ногой. Прошло еще несколько минут. Михаил прикладывал к двери ухо, пытаясь уловить хоть какой-нибудь звук с той стороны, и растерянно качал головой.

Краб, нетерпеливо топтавшийся у ворот, сменил Михаила и внес свою лепту в тщетные попытки отыскать признаки жизни по другую сторону ворот. Вскоре и он устал махать кулаками. Анатолий, не ожидавший такого приема, растерянно теребил лямку своего рюкзака. Проделать такой долгий и опасный путь только ради того, чтобы биться лбом в запертую дверь? Оставалось одно: выждать пару часов, продолжая стучаться, а потом – возвращаться на Молодежную. И вот когда у Анатолия совсем опустились руки, раздался гулкий удар в ворота.

– Чего ломишься, урод? Хочешь, чтоб клешни оборвали? Так это мы мигом устроим. Уползай в свою нору и не вздумай больше сюда соваться!

Услышав голос, Михаил рванулся к воротам и принялся объяснять охраннику, что он не мутант, а уважаемый гражданин Ганзы, которого злая судьба забросила в забытый Богом и людьми туннель. Сначала охранник только хохотал в ответ, но затем начал расспрашивать Михаила об общих знакомых. Ганзеец без запинки отвечал на самые каверзные вопросы, и часовой в конце концов замолк. Меньше чем через минуту из-за ворот послышались сразу несколько голосов и лязг отодвигаемых засовов.

Киевская признала в Михаиле своего.