Мне этот «непацан» был мало симпатичен, в другое время я не стал бы с ним связываться, но чутье подсказывало, что именно такие типчики могут свести с Хашимом… И мне почему-то захотелось непременно обыграть его! Правила бильярда (если это не какой-нибудь мудреный карамболь) я помнил. Кий, правда, последний раз держал, когда учился в Рязанском училище. При местном Доме офицеров имелась шикарная бильярдная. Там мне иногда удавалось одержать победу, правда, исключительно над своими же сокурсниками. Но сегодня мне попался соперник иного уровня, поэтому раздолбал меня за считаные мгновения.

– Лихо, – изображая подобие усмешки, произнес я, отсчитывая проигранные купюры.

– Что-то я раньше тебя не видел, – убирая выигрыш, сказал победитель, разглядывая меня с интересом, но каким-то презрительным.

– Мы проездом здесь, – кивнул я на Чабана, – вот с товарищем.

– Что за дела у вас? – спросил уже другим голосом победитель. Жестким, требующим немедленного внятного ответа.

– Коммерция, перевозки, – уклончиво ответил я и, в свою очередь, задал вопрос: – А ты чем занимаешься?

– Много чем занимаюсь… Например, людей жизни лишаю.

Произнес лениво так, с брезгливостью. Мол, что скажешь, сапог? Что ж, скажу…

– Жизни, говоришь, лишаешь? – спрашиваю. – Это кто ж тебе такое право дал?

Молчит. Усмехается. Весело ему стало от вопроса дурацкого. Он потяжелее меня, а в карманах висящего на соседнем кресле пиджака, возможно, и по стволу имеется… Разоткровенничался бычара?! Впрочем, не бык он, а «бычок». Окурок. Таких по возможности давить надо. Всей подошвой. Чабан делает вид, точно и нет его, журнал листает. А сбоку от меня еще один «бычок» нарисовался. Молчаливый, угрюмый, в пиджаке с явно не пустыми карманами. А Булышев говорил, что место культурное, элитное.

– Давай на брюки твои сыграем! – неожиданно предлагает говорливый «бычок». – Или на башку. Согласен?

Меня начали проверять, это ясно. Будь я простым «проездным» коммерсантом, наверняка после таких фраз должен, по их мнению, сделать ноги.

– Имею неприятие, – произношу я, фиксируя каждое движение обоих, – и сильное неприятие… Даже непонимание.

Вот тут «бычки» напряглись. Кажется, я заговорил на их языке. Хоть и исковерканном, но внятном.

– Неприятия у нас быть не может, – выждав паузу, произнес говорливый. – Не бывает у нас таких вещей, ясно?

Я вежливо кивнул, отметив, что Чабан по-прежнему листает журнал.

– Если ясно, отвечай, чего тебе здесь надо? Шары ты катать не умеешь, даже кий лапаешь, как бабу… – Говорливый презрительно скривил губы.

– Ладно, – позволил я себе улыбнуться, – раз такое дело пошло… Пойдемте в курилку, толкнем базар.

– Толкнем, – с улыбкой отозвался «бычок».

Мы двинулись в подвал, где находились мужской туалет и курилка. Чабан остался сидеть за гостевым столиком. В курилке я машинально сунул руку в карман брюк, чтобы достать сигареты. И тут в мой кадык чуть не вошла ладонь-секира говорливого. Я успел защититься левой и тут же нанес ответный удар в челюсть. Я сработал чисто на автомате, так как еще курсантом заимел кубок чемпионата вооруженных сил по боксу. «Бычку» хватило одного удара. Так, окурком, в пол и впечатался. Второй тут же сунул руку во внутренний карман и выхватил пистолет. Если бы он еще догадался отскочить на пару шагов назад (помещение курилки это позволяло), то легко мог поймать меня на мушку. Но он так и остался на месте, на расстоянии всего одного шага от меня, и при этом целил мне прямо в лоб. В моем положении ничего иного не оставалось, как захватить руку с оружием и выкрутить ее внутрь. Удерживая таким образом «бычка», опешившего от моей стремительности, я отступил влево и сильно рванул его руку вниз. От этого обычного приема самбо он взвыл и выронил пистолет. Я отпустил его кисть и тут же ударил по открытой челюсти, уложив молчаливого «бычка» рядом с говорливым. Но тут со стороны входа послышалось:

– Не двигаться! На пол, падла!

Обернувшись, я увидел еще одного «бычка». Этот уже скорее был полноценным «быком» и сжимал в вытянутых руках пистолет Макарова.

– На пол, тебе говорят!

Мне ничего не оставалось, как вытянуть вперед руки, медленно подогнуть колени… В этот момент «бык» охнул, оружие из его лап вырвала невесть откуда взявшаяся сильная жилистая рука. Не прошло и двух секунд, как он улегся на отдых рядом с двумя другими.

– Ну неужели нельзя без этого? – с укоризной бросил мне Чабан, проверяя обойму в пистолете. – Словами надо конфликты разрешать!

Яков Максимович, как всегда, подоспел вовремя.

– Там в зале еще ихнего «бычья» голов восемь насчитал, – продолжил Чабан. – А мы сюда не воевать пришли.

Что верно, то верно. Тем не менее я обезоружил своих «бычков», и теперь у нас имелось целых три ствола. Однако мы и в самом деле пришли сюда не для боевых действий. Поэтому парой тычков я привел в чувство говорливого. Он дернулся всем корпусом, застонал.

– Все в порядке, – успокоил я его и даже опустил вниз ствол отобранного пистолета. – Мы же говорить собирались? Вот давай поговорим!

– Вы кто? – уняв стоны, задал вопрос «бычок».

– Гости из Сибири, – ответил Чабан, перехватывая инициативу. – Устраивает?

«Бычок» кивнул.

– Хотим с твоими старшими поговорить, – произнес я. – Они, надеюсь, люди вежливые.

– Будут вам старшие, – отозвался «бычок», поднимаясь на ноги.

Не прошло и десяти минут, как мы сидели в отдельном кабинете за скромным, но изысканно обставленным столом. Беседовал с нами бородатый дядя, постарше меня, с мощной шеей и в темных (несмотря на вечернее время) очках.

– Оружие верните! – произнес он, как только мы сели за стол.

– А твои нас завалят? – отозвался Чабан. – Нет уж, вернем после беседы. Не обессудь.

– Что вы хотите? – спросил бородатый.

– Нам нужно оружие, – заговорил я. – И не только автоматы, но и гранатометы. Три штуки. Заплатим хорошо, по столичным расценкам.

– Вы обратились не по адресу. – Бородач поморщился.

– А куда по адресу?

– Кто вы такие? – вопросом на вопрос ответил бородач.

– Бывшие офицеры, – ответил я. – И у нас серьезный бизнес.

Легенду мы заготовили заранее. И она не должна была сильно отличаться от реальности.

– В каких войсках служили? – тут же спросил бородатый.

– В интересных, – улыбнулся в ответ Чабан.

Бородач некоторое время молчал. Потом, не снимая очков, произнес:

– Вы оба, как я понял, гонцы?

– Правильно понял, – ответил я, с трудом сдерживая внутреннее ликование.

Все шло по нашему с Чабаном плану.

– Так вот, говорить я буду с вашим хозяином, – подвел итог бородач. – Только с ним. Если вы и в самом деле серьезный народ, то заключим сделку. Если нет… Лучше вам, ребята, прямо сейчас сваливать из Изгорска.

– Иначе? – уточнил Чабан.

– Вас либо завалят… либо я вас ментам местным сдам. Все, разговор окончен, мне лишних трупов не надо. Через два дня жду вашего генерала. Или у него другое звание?

Уточнять ни я, ни Чабан не стали. Что ж – удочки забросили, теперь надо ждать. Или поймаешь рыбку, или она тебя… на самое дно утащит.

– Про оружие забыли? – напомнил бородач.

– Отдадим на выходе, – ответил я.

Если нас сейчас разоружат, то за наши головы никто не даст и ломаного гроша. Бородач ничего не ответил, лишь снисходительно усмехнулся. Похоже, мы заинтересовали его. Продать партию оружия, в том числе три гранатомета, – серьезный бизнес. На покупателя лучше лишний раз не давить. Мы прошли к выходу через бильярдный зал. Внешне все было тихо и спокойно, играла музыка, светились разноцветные огоньки. Около входа стояли пятеро подручных бородатого, среди них и уже знакомые «бычки». Сейчас они стояли, нахмурившись и немного дергая шеями, походили уже не на быков, а скорее на носорогов. Говорят, носороги плохо видят. Но при их весе это, как правило, не их проблемы. Я и Чабан весим значительно меньше носорогов, но проблемы сегодня почему-то оказались у них. Мы вышли на улицу, отошли на солидное расстояние, и лишь тогда ко мне подошел говорливый.

– Возвращаем в целости и сохранности. – Я по очереди протянул ему все три ствола, затем отдельно вернул обоймы.

– Зачем в карман полез? – спросил на прощание «бычок».

– За сигаретами, – честно ответил я.

– С тобой, жердь, у меня разговор не последний, – зло ощерился говорливый. – Ты жди…

На том и разошлись. Я с трудом сдержался, чтобы не врезать этой гниде вторично, поэтому последнее слово осталось за ним.

– Этого бородатого я знаю, – выслушав нас, заговорил Булышев. – Главный администратор бильярдной. Значит, они хотят видеть главного, вас за гонцов, шестерок приняли?

– В Рязанском десантном блатным понятиям не обучают, – ответил я.

– Кто же сыграет роль главного? – спросил полковник.

– Михаил Никандров, – ответил Чабан. – Без него мы никак… А у него тюремный опыт. Хорошо знает спецконтингент. Запросите «добро» у Москвы! – глядя в лицо полковнику, произнес Яков Максимович. – Скажите, что Никандрова целесообразно использовать в оперативной игре. Такое ведь может быть.

Булышев лишь махнул рукой. И в самом деле – сейчас требовался человек с уголовным опытом. Во всяком случае, мы с Чабаном были в этом уверены.

– У нас двое суток, – сказал Чабан. – Никандров отбывает наказание недалеко отсюда, так что утренним авиарейсом…

– Билеты купил? – перебив Чабана, с ехидной усмешкой спросил полковник. – Ладно, убедили…

Руководство Булышева в Москве. Мы – здесь. Иных людей у полковника нет. Человек же с тюремной «академией» и в самом деле должен был сыграть сейчас ответственную роль. Так решили мы с Чабаном.

Михаил Никандров. Позывной – Кентавр.

Закрытое учреждение тюремного типа № 14

В открывшуюся кормушку просунулась морщинистая физиономия немолодого, утомленного тюремным бытом вертухая:

– Заключенный Никандров!

Из дальнего темного угла отзываться не торопились.

– Никандров!

И на сей раз в ответ не последовало ни звука.

– Ну хорошо, Никандров! – хрипло и зло произнес вертухай. – Сейчас с тобой Ганс поговорит. У него ты поросем завизжишь!

Ганс из вертухайской братии самый крутой. У него и в самом деле не своим голосом взвоешь, не забалуешься, и никакими словами его не остановишь… Немолодой вертухай щелкнул ключом и отворил камеру.

– Заходи, Ганс! – почти ласково проговорил вертухай.

В камеру вошел огромный головастый ротвейлер, его огромные белые клыки сверкали в полутьме, точно звезды облачной ночью. Ганс был штатной служебной собакой особой резервной группы и предназначался для усмирения тюремных бунтов. Усмирял весьма успешно… Ротвейлер молча, без рыка, двинулся в глубь камеры, передвигая высокими мощными лапами. Вертухай застыл у порога, навострив уши. Однако шума скоротечной борьбы и привычных воплей о пощаде тюремщик не услышал. В камере по-прежнему царила тишина, точно никакой Ганс туда и не заходил. Подождав секунду-другую, тюремщик подозвал своего более молодого сослуживца, и они вдвоем зашли в камеру, держа наготове резиновые палки. Взору их предстала следующая картина – почти двухметровый заключенный Никандров сидел в расслабленной позе на своей шконке, рядом с зарешеченным окном. Рядом с ним в столь же расслабленной позе лежал Ганс, а Никандров неторопливо чесал зверя за ухом. Молодой вертухай аж присвистнул, так и застыв с поднятой дубинкой.

– Что тебе надобно, цыр?^[9] – спросил Никандров, продолжая теребить Ганса за ухом.

– Мне ничего, – стараясь сохранить спокойствие, проговорил старший вертухай. – В абвер^[10] тебя требуют!

Пару секунд Никандров сидел неподвижно, затем отпустил ротвейлера, поднялся со шконки и направился в коридор.

Заключенный Никандров высок, худ, но при этом мощен. Лицо у него костистое, вытянутое. Мерином не назовешь, а вот Кентавром в самый раз. Миша Никандров в десант попал более десяти лет назад, во время срочной службы. До этого же он получил вполне мирную профессию специалиста по техническому обслуживанию и ремонту автомобилей и их двигателей. Однако, попав в ВДВ, в подразделение Чабана, понял, что у него другое призвание. Окончил школу прапорщиков, вернулся в спецназ. Такие, как Михаил, скупы на слова, но щедры на дела. В этом можно было убедиться неоднократно за почти десять лет службы. В начале 2002 года Никандров получил тяжелое ранение. Боевики напали на колонну срочников из мотострелковой роты. Те как могли отбивались, помощи через эфир просили, а потом и вовсе затихли. А где ее, помощь, взять? Как всегда, негде. Перебрасывать спецподразделения нужно было часа три, не меньше. Поблизости были лишь Кентавр и трое контрактников. Они-то мотострелков-первогодков перебить и не дали. Бой был жарким, но боевикам пришлось отступить.

Никандрова поначалу определили в «двухсотые», то есть в покойники. Так основательно он был посечен осколками мины, пущенной из миномета. Тем не менее военврач сумел нащупать пульс, махнул рукой, чтобы грузили вместе с тяжелоранеными, то есть «трехсотыми».

– Выживет? – спросил капитан Малышев.

Военврач второй раз махнул рукой.

Кентавр выжил. Однако с десантом пришлось распрощаться. Демобилизовался по ранению, вернулся в родной город, на работу устроился по гражданской специальности – автомехаником. Жил-поживал себе Кентавр спокойно, никого не задевал. Так бы до старости и дожил в спокойствии, но нашлись те, кто тронул его. Точнее, его шестнадцатилетнюю племянницу. Как-то вечером пришла домой в порванном платье, со слезами и кровоподтеками по всему телу. Кентавр самосудом сразу заниматься не стал, доверил дело милиции. И те довольно быстро отыскали насильников. Вот тут-то все и началось. Не так, как в фильме Говорухина «Ворошиловский стрелок», а куда круче. Насильниками оказались сынок местного олигарха и сынок руководителя службы безопасности олигарха, бывшего фээсбэшного полковника. Олигарх тот был весь синий от татуировок, из бывших уркаганов, сам когда-то мотал срока по 117-й, 206-й и 146-й.^[11] Баклан и отморозок в чистом виде. Сынка таким же воспитал… И взялись папаши за племянницу и ее мать (сестру Кентавра). Требовали, чтобы не только заявление из ментуры забрала, но еще и публично извинилась за клевету. Иначе… Олигарх с улыбочкой пообещал продать Таню Никандрову знакомым чеченцам. Фээсбэшник-телохранитель утвердительно кивнул… Милиция лишь руками развела. Один добрый пожилой мент порекомендовал и вовсе из города подальше уехать. Тяжело вздохнув, Кентавр отправился в загородный коттедж к господину олигарху. Коттедж был четырехэтажным, что оказалось очень плохо для его хозяина и семьи фээсбэшника. Всех четверых Кентавр выбросил из окна четвертого этажа. Олигарх, фээсбэшник и его сынок сломали себе позвоночники и оказались навечно прикованными к койке. А отпрыск олигарха и вовсе на тот свет отправился.

– Это ведь не враги, Никандров! – всплескивал руками прокурор-обвинитель на процессе. – Вы не в Чечне и не в Афганистане!

– По мне эти… «пострадавшие» такие же враги. Оккупанты. Даже хуже. Прихвостни, оккупантские холуи. А Чечню не трогайте! Некоторым дудаевцам я бы памятник поставил.

– Не понимаю…

– За отвагу. Они Родину свою, землю защищали… Не поняли мы друг друга – вот в чем беда. И я отступить не мог, а они тем более.

– Экспертиза в институте Сербского признала вас вменяемым. Так что не надо!

– Это я к тому, что дрался с врагами моей Родины.

«Нет, крышу у него клинит капитально!» – мысленно вздохнул прокурор, но с вопросами решил закончить. В итоге Никандрову вынесли двенадцать лет лишения свободы.

В абвер-кабинете вместо кума^[12] сидел неизвестный мужчина в штатском. У окна, спиной к вошедшему Никандрову, стоял еще один мужчина, тоже в штатском.

– Наручники снимите! – в приказном тоне сказал вертухаю сидящий на кумовском месте.

– Никак нельзя! – дернул дряблыми плечами конвоир. – Передвижение зээспэнов^[13] без наручников запрещено по инструкции.

– Снимите! Никандров больше не зээспээн. Он вообще больше не заключенный вашего изолятора. С этого часа, – неизвестный мужчина кивнул на часы, а потом протянул вертухаю какую-то бумагу с двумя печатями.

Тюремщику ничего не оставалось, как расковать Никандрова и покинуть помещение.

– Что за амнистия? – поинтересовался Михаил, глядя на своего невесть откуда взявшегося освободителя.

Среднего телосложения, немолодой, с немного побитым оспой лицом. Седые виски, внимательный и одновременно сочувствующий взгляд. Не из войсковых, голос не тот, интонация… Но при погонах, это вне сомнения.

– Вы освобождаетесь временно, – сухо произнес незнакомец. – Понадобилась ваша помощь. Ваш боевой опыт, умение и… выражаясь высоким слогом, нравственная позиция. В случае удачного выполнения боевой задачи вы будете освобождены условно-досрочно.

– А если я сбегу?.. Вместо выполнения вашей боевой задачи? – усмехнулся, не отводя взгляда, Никандров.

– Тебя будут долго искать, Миша, – отозвался второй, тот, что стоял, повернувшись спиной. – А голову снимут с меня и с подполковника Вечера.

Михаил от удивления даже поднялся во весь свой почти двухметровый рост. У окна стоял его недавний командир майор Сергеев.

– Валька уже подполковник? – только и спросил Никандров.

– Еще, – улыбнулся в ответ Сергеев, подойдя к Михаилу вплотную.

Они обнялись суровым, крепким мужским объятием.

– Как остальные ребята? Женька? Маргарита?

– Увидишь – сам спросишь!

Михаил бодро мотнул стриженой головой. Главное – живы.

– Ты вновь поступаешь под мое командование, – произнес Сергеев. – Иных командиров у тебя не будет.

– Так точно, – отозвался Никандров. – Тут такая вещь… – Михаил перевел взгляд на Булышева. – Вы говорили, что после выполнения задания я буду освобожден.

– Условно-досрочно, – подтвердил Булышев.

– По приговору суда я был лишен воинского звания и наград…

Полковник хмыкнул, перевел взгляд на Сергеева.

– Я сделаю все возможное, Михаил, – проговорил Булышев. – Думаю, награды и погоны тебе вернут.

– Даже посмертно! – твердо произнес Никандров.

– Даже посмертно, – точно эхо отозвался полковник.

Хашим и человек с черной бородой и очками. А также Стекольщик

Его лицо мало кто видел. Из тех, кому «посчастливилось», немногие пребывали еще на этом свете. Включая пластических хирургов. Хашим никогда не проявлял излишней любознательности. Человек со странным, явно вымышленным именем Эль-Абу Салих носил черную седеющую бороду, скрывающую нижнюю часть лица, и огромные черные очки, скрывающие верхнюю половину. Нос у него был крупный, искривленный, со вздувшимися сине-красными жилами.

– Что сказали в Москве, Хашим? – спросил Эль-Абу.

– Терли базар. Как только стали пиньдюжиться,^[14] мы их…

– Я не понимаю этих слов, Хашим. Говори по-русски!

– Одним словом, их не очень устраивает, что мы развернули свой бизнес в столице. Хотят встречи на высоком уровне.

– Кто хочет?

– Есть один человек. Очень серьезный и осведомленный.

– Кто?

– Он себя не назвал.

Хашим счел благоразумным подробно о Стекольщике не рассказывать.

– Если хотят говорить со мной… Надо подумать о встрече на нейтральной территории! – обстоятельно произнес Эль-Абу. – Что в городе? Где фээсбэшник?

– Как сквозь землю провалился. А в бильярдную наведывались какие-то… не пойми какой масти, интересовались тяжелыми шпалками^[15] и…

– Я же просил тебя говорить по-русски! – вновь осек Хашима Эль-Абу Салих.

– Оружием интересовались, готовы были купить.

– Выкиньте их. Ни в коем случае не связывайся.

Хашим кивнул головой, затем попрощался. Через полчаса он был уже в своем загородном особняке и самолично отправил для Стекольщика сообщение по электронной почте. Там (разумеется, не открытым текстом) он сообщил последнюю информацию. Особо проинформировал о невесть откуда взявшихся «покупателях», подробно описав их внешность со слов администратора. Упомянул и о неизвестном, сорвавшем захват фээсбэшника Булышева… Не прошло и пары часов, как Стекольщик позвонил Хашиму лично. По специально приобретенному для такой связи мобильному телефону с двумя уровнями защиты от прослушиваний.

– Хашим, гостей надо принять и оказать любезный прием, – вынес решение Стекольщик. – В самом прямом смысле этого слова.