Глава 3

* * *

Слышу удары сквозь шум падающей воды. Судя по характеру звука, бьют тупым предметом по стеклу. Пытаюсь вспомнить, есть ли стекло на входной двери, потому что на звук разбитого окна не похоже. Мне в наследство достался ворох неприятностей. Пришли таки незваные гости?

Воду не выключаю. В голове всплывают строки старой детской китайской песенки. Понятия не имею, откуда ее знаю, но начинаю петь.

– Я одно большое яблоко. Кто из детей не любит меня?

Пусть думают, что я ничего не услышал. Враги должны убедиться, что имеют дело с пьяным идиотом. Тянусь к полотенцу, наспех вытираю ступни, чтобы не поскользнуться на плитке. Свободной рукой беру увесистый тюбик с пеной для бритья. Голову таким не проломить, но лучше, чем с пустыми руками.

– И душистое и сладкое и вкусное. Кожица сверху красная, красная, хороший цвет… – продолжая петь, проворачиваю замок на двери в душевую.

Приоткрываю дверь, прислонившись спиной к стене. Удары прекращаются, но раздается трель звонка стационарного телефона. Слышу топот ног, судя по звуку, они принадлежат не крупному человеку…

– А—а! – раздается отчаянный женский визг.

Выскакиваю из душевой, замахиваясь тюбиком пены для бритья, но рука с тюбиком так и застывает над головой.

Отбой.

Повышенный уровень опасности отменяется.

У столика со стационарным телефоном стоит жена, только вместо тюбика с пенной, у нее в руках молоток среднего размера. Схватив его обеими руками, она подняла молоток над головой и замахивается на стационарный телефон. Боковым зрением вижу на полу осколки мобильника.

Глаза у госпожи Юн выпучены, явно напугана, дышит тяжело, а волосы растрепанны. Выбрасываю тюбик, в два широких шага оказываюсь рядом с супругой и забираю молоток. Жена не отпускает, пытается пнуть телефон ногой. Не мое не жалко, но она на кой то черт разбила мобильник – вижу осколки стекла и пластика. Остаться совсем без связи – опрометчиво. Информацию нужно откуда-то брать. Нежно (если это применимо к подсечке) подсекаю опорную ногу госпожи Юн и усаживаю ее на диван. Прикладываю указательный палец к губам, глядя в ее широко раскрытые глаза, сам снимаю трубку с телефона.

– Слушаю!

– Ни хао, отец, – слышится дружелюбный голос из динамика.

Жена не сдается, пытается укусить мою руку и добраться до телефона, у нее явно истерика. Прикрываю динамик ладонью.

– Сын звонит. Дай поговорить.

Жена вздрагивает, губы искривлены и напоминают две тонкие полоски-нитки, на мокром месте глаза. В ответ коротко кивает и бежит в душевую. Пусть, заодно выключит воду.

– Ни хао, сын, – возвращаюсь к разговору.

О том, что у меня есть сын или любые другие дети, не знаю совсем ничего. Даже не могу припомнить имени отпрыска. Но судя по структуре голоса, резонансу, типу и слышимости, сын взрослый, около тридцати. Тембр и экспрессия подсказывают, что он уверен в себе, и идет по жизни уверенно.

– У вас с матерью все в порядке? – следует вопрос после паузы.

Слышу из динамика посторонние звуки – автомобильные гудки.

– Порядок, – бросаю взгляд на часы, начало десятого вечера.

Скорее всего, сын едет с работы. В машине, но не за рулем, и точно не автобусе – мгновение и шум дороги исчезает, поднялось стекло.

– Хотел поговорить по видеосвязи, но ни ты, ни мать не берете трубку. Абонент не абонент.

– Все в порядке. Были неотложные дела, – отвечаю общими фразами.

– Уверен, что все в порядке, отец? Мне звонили из банка.

– На тему?

– По твоей ипотеке не поступил платеж…

– Когда дата платежа?

– Сегодня, – отпрыск делает очередную внушительную паузу. – Хотел скинуть перевод, но в банке сообщили, что твой счет заблокирован… Ли вот здесь налево, к ресторану, останови напротив входа.

В купе с предыдущим анализом делаю вывод, что сын едет с водителем.

– Пап, я как и обещал, встречаюсь обсудить твой переезд в Китай с серьезными людьми. Мне выделили место по правительственной квоте! – с гордостью сообщает сын. – Как у тебя на работе? Тебя отпустят? Ты говорил, что решишь этот вопрос и оформишь командировку.

– Решил, – подтверждаю данное не мной обещание. – Меня сегодня уволили из корпорации.

Тишина по ту сторону линии едва не скрипит.

– Я ведь говорил отец, что будет так, – голос отпрыска меняется. Чувствую, что новость выбивает его из колеи. – Ты верил в то, во что верить нельзя!

Растерянность меняется злостью.

– Лупоглазым нельзя верить, отец, сначала нас предала Британия, потом Штаты!

О политической ситуации я еще не осведомлен. Но, судя по словам сына, у них с отцом случались споры на эту тему. Не выхожу из образа.

– Это разные вещи, сын.

– Нет ты думаешь, что они разные! Брат тоже говорит, что партия зажимает свободы. Я тебе тогда еще говорил, посмотри на Афганистан! Потому извини, отец, я лучше с партией, чем как и ты останусь у разбитого корыта! У меня зарплата миллион долларов и я как-нибудь потерплю зажимы! Благодаря партии я выучился и пошел в нишу контроля ценных бумаг финансового рынка…

– Имей совесть, – перебиваю, чтобы заставить его нервничать и выдать больше информации.

– Совесть? Да совесть у меня послушная собака, а не бешенная, – заводится сын. – Только из-за твоей упертости я не смогу забрать вас с матерь…

Кладу трубку. Ничего полезного из разговора больше не получить. Понятно, что сын хорошо устроен. И на лицо конфликт на политической почве, сын пытается убедить, что со мной сработало старое правило – что посеешь, то и пожнешь. Вводные более менее ясны. Я сделал по жизни ставку не на ту лошадь. И то, что происходит сейчас – последствия неправильной политической позиции. Любопытно, что для переезда из Гонконга требуется командировка… видимо по другому нельзя?

Отсюда напрашивается второй вывод. Политика касается человека только тогда, когда он имеет соответствующий социальный статус. Значит господин Юн отнюдь не маленькая сошка, отсюда и интерес к моей персоне. И сложности с возможным переездом.

Снова звонит телефон. Наверняка сын посчитал, что сорвалась связь. Беру трубку.

– Ни хао, отец… – вместо голоса сына слышится голос дочери. – Я на месте, наша встреча в силе?

Понимаю, что у меня как минимум трое взрослых детей, что также косвенно подтверждает мое финансовое благополучие.

– Мама дома? – спрашивает дочь

– Лиджуан, – имя дочери всплывает само по себе, видимо с ней у меня куда теплее отношения, чем с сыном. – Мама сейчас не может говорить.

– Ей снова плохо, да? А ты… ты приедешь? Я жду тебя. Это очень важно, отец! Мне удалось переговорить с господином Яном, как ты и просил. А еще я привезла тебе из Пекина гостинцы!

Лиджуан сообщает адрес. Запоминаю, кладу трубку и обещаю прийти на встречу. Из душевой все еще слышны всхлипы жены. Ей нужно дать время успокоится, сейчас из нее не выудишь ничего.

Поэтому – решено, отправляюсь по указанному адресу. Возможно, дочь расскажет больше информации, тем более зацепка есть. Пока же чувствую себя как рыба, выброшенная на берег. Информационный голод гложет.

В шкафу нахожу потрепанный костюм с вытянутыми коленями. Замечаю на тумбе несколько купюр, сгребаю, кладу в карман и иду на выход. Но прежде выключаю телефон, чтобы жена не разнесла его к чертовой бабушке. Перед дверьми смотрюсь в зеркало… в отражении медленно качает головой обрюзший и неопрятный старик. Конечно, с собственным внешним видом надо что-то делать.

* * *

– Представляешь, я столько лет не видела своего отца, – вздохнула Лиджуан, и трубочкой принялась толочь лед в коле без сахара.

– Боишься не узнать? – Бию тоже не оставалась без дела, энергично сосала через трубочку коктейль с таким усердием, что желваки ходили на скулах. – Ли, а фотки отца у тебя нет? У меня хорошая память на лица. Узнаю сразу, даже если раньше видела мельком.

От вопроса подруги Лиджуан едва заметно вздрогнула, так что лед в стакане звонко стукнулся о текло. И даже на всякий случай перевернула телефон экраном вниз.

– И что ты ему будешь говорить при встрече? – захлопала глазками Джу, – Я помню, как всего через полгода учебы вернулась домой и поняла, что разговаривать с родителями мне категорически не о чем! Словно я не их дочь, а они не мои папа с мамой.

Лиджуан, Бию и Джу учились на втором курсе одного из старейших вузов страны – в Пекинском университете, также известным под сокращенным названием «Бэйда». И факультетом, на котором все трое учились, он гордились по праву – факультет международных отношений. На факультете помимо прочего, активно излучались принципы деловых (и не только) переговоров.

На практических занятиях, которые были обязательны в дисциплине, Лиджуан всегда показывала высокие результаты. Она уверенно брала вверх в спорах, всегда подбирала необходимые аргументы и вообще в коммуникациях с людьми, чувствовала себя, как рыба в воде.

Вот только сейчас Лиджуан будто проглотила язык и чувствовала себя скорее как рыба, выброшенная на берег. Как никак, это была ее первая встреча с отцом за последние четыре года.

С тех пор, как юная Лиджуан уехала на материковый Китай, они не разу не виделись и даже не созванивались. Отец всегда был категорически против ее учебы в «логове коммунистов», как он называл «Бэйда». А еще папа категорически твердил, что его любимая дочь для него теперь умерла. И единственным напоминанием о нем, была скупая открытка без подписи. То, что открытка от отца, Лиджуан знала по изображению плюшевого мишки, раньше отец называл ее медвежонком. Лиджуан сильно обижалась на отца и следующие две открытки отказалась получать, приняв решение, что отца для нее отныне больше не существует.

С тех пор многое изменилось. Отец сильно сдал, сама Лиджуан повзрослела, а главное – для ее родного Гонконга настали не лучшие времена. Поэтому Лиджуан немало удивилась, когда отец позвонил ей сам…

– О чем задумалась? – будто сквозь толщу воды послышался голос Бию.

Она высосала половину молочного коктейля и решила дать передых своим скулам.

– Да так, – отмахнулась Лиджуан. – Кола в Гонконге какая-то невкусная.

Раскрывать истинную причину своего беспокойства она не собиралась даже лучшим подругам, которым, казалось бы, безгранично доверяла.

– Не зря говорят, что наши лупоглазые «союзники», – Джи быстро согнула и разогнула оттопыренные указательный и средний пальцы на обеих руках. – Водят нас за нос!

Один из посетителей кафе за соседним столиком услышал эти слова и взяв свою тарелку с лапшей демонстративно развернулся от подруг вполоборота. А еще и что-то неразборчиво фыркнул в добавок. Правда Лиджуан особо не прислушивалась. Такие вот «фи» за последнее время стало настолько же привычны, как утренняя чистка зубов.

– Джи, не забывай, что мы в Гонконге, ага, – Бэй сделала замечание подруге.

Та только закатила глаза. Спорить они продолжили, но Лиджуан снова отвлеклась. В кафе зашел мужчина под пятьдесят, с сединой в висках и небритостью на лице. Мужчина совсем недавно был избит, о чем свидетельствовали кровоподтеки на его лице.

Лиджуан было напрягалась, но обошлось – мужчину она не знала. Он с обреченным видом держал в одной руке табличку «помогите купить билет в Пекин». В другой – стакан для мелочи, в котором даже нашлось место нескольким смятым купюрам. Посетители всячески его сторонились, не скрывая брезгливости, а тот, который сидел вполоборота к столику студенток, сунул в стакан попрошайке купюру.

– Бывший директор «Гонконг Электроникс», – послышался шепот со стороны.

Заслышав эти слова, попрошайка осунулся. В его глазах застыли слезы, а за ними повисло полное разочарование в этой жизни. Он потупив взгляд направился к выходу, даже не успев подойти к столику студенток. Такое Лиджуан тоже видела не первый раз. С управленцами старой закваски в новом Гонконге теперь никто не церемонился.

– Господи, да что же все они здесь такие конченные! – пренебрежительно фыркнула Бэй.

И не заметила, как при этих словах Лиджуан втянула голову в плечи.

– Директор, да какой он директор, если на билет в Пекин не может заработать! Нищета! И вообще, неужели нельзя нормально одеться! Его же даже в поезд в таком виде не пустят… – Бэй брезгливо вытерла руки влажной салфеткой. – Правильно делают, что давят таких, словно клопов!

Лиджуан от слов старой подруги сделалась еще грустнее. Отец Бэй был важной шишкой в партийной номенклатуре, тогда как папа Лиджуан… она гнала подальше не самые приятные мысли.