Видение императора

Это случилось в то время, когда в Риме был императором Август, а в Иудее правил Ирод.

Глубокая, таинственная ночь спустилась на землю, такая темная, черная, какой еще никогда не видели люди. Можно было подумать, что весь земной шар погребен под сводами глубокого погреба или окутан густой черной пеленой. Невозможно было на самом близком расстоянии отличить землю от воды, легко было заблудиться на самой знакомой дороге. Ни один луч света не падал с небес, ни одна звезда не зажглась в эту ночь на мрачном, таинственном небосклоне, а месяц отвернул свой ясный лик от земли.

Эта ночь была полна какой-то великой, чудесной тайны.

Такими же глубокими, как тьма, были тишина и молчание на всей земле. Ни один звук не хотел нарушить торжественного, глубокого молчания этой ночи. Реки затаили в глубине свое течение, не было слышно ни плеска волн, ни шелеста листьев, замерли ветры, и даже листья осины перестали трепетать.

Если бы кто-нибудь взглянул в эту ночь на море, то увидел бы, что волны морские не ударялись о прибрежные скалы, остановили свое вечное движение, а в пустыне песок не хрустел под ногами путника. Вся природа замерла, чтобы не нарушать торжественного покоя святой ночи. Даже трава не осмеливалась расти в эту ночь, роса не сверкала алмазными каплями, а цветы не дерзали испускать благоухание.

В эту ночь хищные звери не нападали, ядовитые змеи не жалили, собаки не лаяли. Еще удивительнее и прекраснее было то, что даже неодушевленные предметы не хотели нарушать святости чудесной ночи, отказывались участвовать в недобром деле. Ни одна отмычка не помогла бы вору открыть замок, ни один кинжал не пролил бы кровь.

Как раз в эту ночь в Риме несколько человек в темных плащах вышли из дворца императора и направились через город к священному Капитолию. Нынче днем сенаторы и другие знатные римляне объявили императору Августу о своем намерении воздвигнуть в честь него храм на священном холме Рима. Но он еще не дал им на это согласия. Император не знал, угодно ли богам, чтобы рядом с их храмами на священном холме был поставлен храм в честь него, человека. Он надеялся узнать волю богов через своего бога-покровителя и отправился ночью принести ему жертву.

Император был стар и слаб; его несли на носилках, потому что Августу было бы не под силу подняться на вершину холма по высоким ступенями лестницы Капитолия. Август сам держал клетку с двумя голубями, предназначенными для жертвоприношения. Ни жрецы, ни сенаторы, ни солдаты не сопровождали императора; с ним были только его друзья; впереди шли слуги с зажженными факелами, свет которых разгонял ночную тьму; тут же шло несколько рабов, они несли треножник, священный нож и уголья – словом, все необходимое для жертвоприношения.

Император был весел, по дороге он, не переставая, беседовал и шутил со своими друзьями. Ярко горели факелы, и пока путники шли по узким улицам Рима, никто из них не заметил ни чрезвычайной мглы, ни поразительной тишины этой ночи. Но когда поднялись они на верхнюю площадку Капитолия и достигли открытого места, предназначенного для нового храма в честь Августа, люди заметили, что в природе происходит что-то необычайное.

Свет многочисленных факелов рассеял тьму, и люди увидели на самом краю обрыва какую-то бесформенную темную фигуру. Сначала путники приняли ее за сломанный бурей пень оливкового дерева или старый обломок какой-нибудь древней громадной статуи, но наконец разглядели, что это живое существо, и в ужасе отступили: перед ними была старая мудрая сивилла.

Трудно было представить себе человека, к которому время было бы менее милосердно; несуразно высокая, с поднятыми старыми, длинными, как крылья, костлявыми руками, она походила на мрачную, зловещую птицу.

Уже много-много лет старая сивилла не показывалась людям, не выходила из горного ущелья, где жила в одной из пещер. Что могло заставить ее подняться на крутой обрыв Капитолия?

При виде сивиллы ужас охватил спутников императора Августа.

– Она недаром пришла сюда нынче ночью, – тревожно шептали люди, – она мудра и обладает высшими знаниями, ей столько же лет, сколько песчинок на морском берегу. Что предвещает ее приход, добро или зло? Ведь она знает все, что должно случиться с человеком, она пишет свои пророчества на листьях деревьев и повелевает ветру отнести вещие слова тому, кому они предназначены. Может быть, она пришла, чтобы предсказать императору грядущую судьбу?..

Страх, овладевший людьми, был так велик, что они готовы были пасть ниц по первому знаку сивиллы. Но она сидела неподвижно, как неживая, и, казалось, даже не заметила пришедших. Затенив глаза рукою, она пристально вглядывалась в черную, беспросветную тьму. Но как могли что-нибудь различать ее старческие глаза, когда на расстоянии всего нескольких шагов мрак становился непроницаемым?

Тут, на вершине, люди сразу заметили, как темна ночь; словно темные завесы спускались с небес, и взор не мог ничего различить на расстоянии вытянутой руки. Тибр точно спал мертвым сном, ни разу не донеслось ропота его шумливых журчащих волн. Воздух был душным и влажным, с трудом можно было им дышать; какая-то обессиливающая истома овладевала людьми, им было тяжело двигаться, руки и ноги отказывались повиноваться, холодный пот выступал на лбу.

Каждый подумал, что в эту ночь происходит что-то непонятное.

Но никто из друзей императора не решился сознаться, что боится. Не желая огорчать господина, они старались уверить его, что все необычное в этой ночи – добрые предзнаменования для Августа: вся природа затаила дыхание, чтобы приветствовать нового бога! Старая сивилла, наверное, пришла для того, чтобы поддержать императора, поклониться и приветствовать его.

Друзья Августа и не подозревали, как далека была от них в эти мгновения старая сивилла. Дух ее перенесся через необозримые моря и пустыни в далекую страну Востока. Ей казалось, что она идет по незнакомому обширному полю. Старческие ноги ее то и дело натыкаются в темноте на какие-то мягкие кочки; нагнувшись, сивилла увидела, что это были овцы: она шла через огромное стадо спящих овец.

Вдали мерцал огонь пастухов, и она направилась к нему. Пастухи мирно спят вокруг догорающего костра, тут же лежат длинные остроконечные палки, которыми они обычно защищают свои стада от хищных зверей. Немного дальше дремлют сторожевые собаки; они не слышат, как подкрадываются к стадам небольшие звери со сверкающими глазами и острыми зубами. Это шакалы. Но овцы не вскакивают в ужасе, почуяв их; не лают собаки, не просыпаются пастухи – все спокойно спят… О чудо! Шакалы не хватают добычу, они спокойно ложатся возле овец и мирно засыпают, как домашние ручные животные…

Напряженно смотрела сивилла вдаль, она была вся поглощена тем, что видела, и не замечала того, что происходило за ее спиной. Треножный жертвенник был поставлен посередине площадки; зажглись уголья, распространяя аромат жертвенного курения. Император осторожно вынул из клетки одного из голубей; но руки Августа были так слабы, что он совершенно не мог владеть ими: без малейшего усилия голубь выскользнул из его пальцев, взмахнул крыльями и исчез в темноте.

Это был дурной знак, и все снова с затаенным страхом взглянули на сивиллу; не она ли принесла несчастье?

Люди не могли знать, что старая сивилла была духом в далекой стране. Она все еще стояла у костра пастухов и прислушивалась к какому-то таинственному, едва слышному звону, который шел неизвестно откуда и трепетно будил мертвую тишину ночи. Долго не могла сивилла разобрать, откуда этот звон, наконец различила, что звуки несутся с небес. Она подняла голову и увидела лучезарных ангелов в белоснежных одеждах: они скользили по воздуху, наполняя все пространство от земли до небес, и словно искали кого-то.

Сивилла внимала нежному песнопению ангелов и не видела, что Август снова готовился к жертвоприношению. Император омыл руки, велел очистить жертвенник и подать второго голубя. Но, несмотря на все предосторожности, он снова не смог удержать птицы, голубь выскользнул из рук, взвился над головой императора и скрылся во мраке.

Ужас охватил Августа и всех присутствовавших; они упали на колени и стали громко молиться, чтобы боги отвратили свой гнев, не посылали бедствий и несчастий.

Но старая сивилла не видела и этого. Она всецело была поглощена дивным пением ангелов, которое звучало все громче и торжественнее и стало таким могучим, что разбудило пастухов. Они с удивлением приподнимались, опершись на локти, прислушивались и наконец замечали светящиеся сонмы ангелов, которые летали в поднебесье длинными вереницами, как стаи перелетных птиц. У одних из ангелов были в руках лютни и гусли, у других – цитры и арфы; с чудесной музыкой сливалось ликующее пение ангелов, веселое и звонкое, как смех ребенка, беззаботное и радостное, как песня жаворонка, сладкозвучное и нежное, как трель соловья.

Пастухи встали и поспешили со своими стадами в горный городок, видневшийся невдалеке, откуда были родом, чтобы там рассказать о чудесном небесном видении.

Они поднимались по узкой горной тропинке, и старая сивилла не отставала от них.

Вдруг на вершине горы стало светло, как днем: огромная яркая звезда зажглась над горой, и город на вершине ее засверкал в серебристых лучах звезды. В тот же миг сонмы ангелов, парившие в поднебесье, устремились с ликующими кликами и пением к городу, а пастухи ускорили свои шаги и почти бежали. Еще издали они заметили, что ангелы столпились у бедного хлева, пристроенного к горной пещере так, что одну стену его составляла обнаженная скала. Как раз над этой пещерой стояла звезда, и сюда отовсюду продолжали стекаться толпы ангелов. Они сидели на жалкой соломенной крыше, у входа в пещеру, на дороге и покрывали почти всю гору. Высоко-высоко, до самых небес, светился воздух над пещерой, и в этом сиянии еще ярче сверкали ослепительно-белые одежды и крылья ангелов.

В тот самый миг, когда зажглась звезда над пещерой далекого горного городка, проснулась вся природа, и люди, все еще стоявшие на вершине Капитолия в Риме, не могли не заметить этого. Они тотчас почувствовали дыхание свежего ветерка, зашелестевшего в листве деревьев, сладкое благоухание растений, трав и цветов, услышали говорливые волны Тибра, увидели, как загорелись звезды на темном небе и месяц своим серебристым сиянием озарил землю и рассеял мрак, а оба голубя, ускользнувшие из рук императора, прилетели и сели на плечи Августа.

Когда совершилось это чудо, император с гордой радостью поднялся с колен, а все спутники бросились к его ногам с криками восторга:

– Да здравствует император! Боги ответили тебе, Август, ты тот бог, которому должно поклоняться на вершине Капитолия!

Радостные возгласы друзей императора долетели до слуха старой сивиллы. Она наконец-то обернулась, поднялась со своего места и стала приближаться к людям. Словно темное облако поднялось из недр земли и покрыло вершину холма. Сивилла была величественна и ужасна: спутанные космы седых волос обрамляли темное морщинистое лицо, но по-прежнему тверда была ее походка, глаза горели, как уголья, презрительная усмешка кривила обветренные губы.

– Смотри! – властно сказала сивилла, схватив Августа за руку и указывая на далекий восток.

Сквозь бесконечные пространства проник взор императора, и он увидел бедный хлев у подножия горы. Через раскрытые двери разглядел он коленопреклоненных пастухов. Узрел в пещере молодую Мать на коленях перед новорожденным Младенцем, положенным на сноп соломы, и колосья, как лучи сияния, окружали Его.

– Вот тот Бог, которому будут поклоняться на вершине Капитолия! – указала сивилла на Младенца.

Дух прорицания овладел ею. Глаза ее метали молнии, руки возделись к небесам, голос звучал мощно и властно; казалось, что слова ее будут слышны по всей земле:

– Нынче явился на свет великий Бог, Христос, Обновитель Мира, Спаситель людей! Ему будут поклоняться на вершине священного Капитолия, а не тленному человеку!

Медленно прошла старая сивилла мимо пораженных ее словами людей, даже не взглянув на них, спустилась с вершины холма и исчезла в ущелье.

Август на другой день отдал строгое запрещение воздвигать в честь него храм на Капитолийском холме. На месте, предназначенном для этого храма, император вскоре сам построил алтарь в честь новорожденного Божественного Младенца и назвал его Небесным жертвенником.