Глава 2

Польская пословица гласит: «Любопытство убило кошку».

Писателя, вероятно, тоже. По крайней мере, такого, как я.

Через полчаса, когда пробка растаяла, я стоял в кабинете главврача реанимации клиники в Вестэнде и задавался вопросом, не потерял ли я вконец рассудок.

Вряд ли разумный отец семейства стал бы встречаться с анонимом, который звонит и вызывает его к своему смертному одру, но шесть лет назад я не просто так оставил работу судебного репортера на частном радиоканале. Именно любопытство к людям и их тайнам заставило меня пересесть за письменный стол и сделало из меня писателя, пусть и не особо успешного; за исключением моего первого триллера. «Школа крови», которая скорее соответствует жанру ужасов, продалась почти восемьдесят тысяч раз. Первый из пяти романов. И мой единственный бестселлер, занявший двенадцатое место в списке лучших романов в мягкой обложке. Продолжением заинтересовалась уже только половина читателей, а последняя книга даже не окупилась. За исключением первого романа, другие мои книги больше не продавались. Если дело дойдет до развода, то жена должна будет платить мне алименты.

Стыдно, но так и есть.

К сожалению, приходится исходить из того, что следующий триллер, срок сдачи которого всего через несколько месяцев, тоже будет провалом. Я написал уже сто двадцать две страницы и все еще не нашел подход к действующим лицам. Обычно они начинают жить собственной жизнью уже после первой главы, а я деградирую до наблюдателя, которому самому не терпится узнать, что его герои выкинут в следующий момент. Но сейчас я напечатал уже четырнадцать глав, а фигуры по-прежнему делали исключительно то, что я указал для них в экспозе. Нехороший знак. И вероятно, главная причина, почему я ухватился за визит в больницу как за желанную возможность отвлечься, которая обещала гораздо больше эмоций, чем то, что я пытался высосать из пальца дома за письменным столом.

– Пациент переживает парадоксальную фазу, – просветил меня доктор Ансельм Грабов, едва я переступил порог его кабинета, который представлял собой заваленную документами и медицинскими учебниками комнатку, намного меньшую, чем та, которую я описал в одном из своих романов.

Бородатый врач, видимо предупрежденный о моем приходе, не стал утруждаться и предлагать мне присесть, а сразу перешел к делу:

– Пациент еще в сознании и реагирует. Это не нетипично при таких повреждениях. Затронуто более восьмидесяти процентов кожи, почти на всех зонах ожоги третьей, на некоторых – четвертой степени.

Таким образом, мой вопрос о прогнозах стал излишним.

Врач нервно теребил петлю на своем халате с пятнами и смотрел на меня налившимися кровью глазами, такими воспаленными, словно его с открытыми глазами окунули в аквариум, полный медуз. Или он устал как собака, или у него конъюнктивит, или же он страдает от аллергии.

– Вообще-то мы бы уже давно интубировали его и ввели в искусственную кому, но пациент категорически запретил нам делать это. В той парадоксальной фазе, в которой он сейчас находится, у него достаточно стабильное кровообращение, но это продлится не долго. Мы исходим из того, что он скоро потеряет сознание, а все органы откажут.

– Как его зовут? – спросил я. – То есть кто этот мужчина и почему он хочет поговорить именно со мной?

У доктора Грабова опустились уголки губ, и он взглянул на меня с таким видом, будто только что наступил на собачьи фекалии.

– Я не имею права говорить вам это, – ответил он и, прежде чем я успел запротестовать, добавил: – Мой пациент дал мне категоричные и точные указания относительно предоставления сведений. Он освободил меня от обязательства соблюдать врачебную тайну лишь настолько, чтобы я сообщил вам следующее: около шести часов назад его доставили сюда с тяжелыми ожогами после попытки самоубийства…

– Самоубийства?

– По его собственным словам, да.

Стало ясно, что от врача больше ничего не добиться, и я решил не тратить впустую драгоценное время и парадоксальную фазу пациента. Тем более что я оставил Йолу сидеть в машине на парковке – это стоило мне еще пяти евро, потому что из-за непредвиденных обстоятельств сдвигался намеченный поход в пиццерию.

Доктор Грабов попросил медсестру – по внешнему виду, южных кровей – проводить меня в реанимацию, где мне выдали зеленый одноразовый комбинезон, маску и резиновые перчатки.

– Порядок есть порядок, – сказала медсестра, закрывая за мной дверь палаты и оставляя меня наедине с мужчиной, который – в отличие от фиктивных фигур в моих романах – действительно через несколько часов или даже минут собирался умереть мучительной смертью.

По телефону я удивлялся его искаженному от боли, дрожащему голосу. Сейчас, спустя сорок пять минут, я стоял перед его регулируемой по высоте гидравлической больничной койкой и задавался вопросом, как умирающий незнакомец на синтетическом матраце небесно-голубого цвета вообще смог дотянуться до телефона.

Мужчина выглядел так, словно какой-то сумасшедший хирург препарировал его наживую; он напоминал еще дышащий объект изучения студентами-медиками на занятиях анатомии. У правого глаза не хватало верхнего века. Его как будто сняли шлифовальной машиной. Вместо лба, щек, подбородка и висков я видел обваренную рану, пронизанную молочного цвета сухожилиями и пульсирующими кровеносными сосудами. Все тело, от ступней до шеи, было покрыто стерильными повязками; за исключением мест доступа для капельницы с морфием и электролитного раствора мужчина был практически полностью мумифицирован – это наводило на мысль о том, что под повязками тело выглядело так же, как и лицо.

Какое счастье, что Йола ждет внизу в машине. Я сказал ей, что забегу навестить знакомого врача, которого сначала не узнал по голосу из-за плохой телефонной связи и который хотел отдать мне документы, важные для работы над моей книгой. Я не люблю обманывать Йолу, но из-за ужасного вида, открывшегося мне здесь, я был очень рад, что прибегнул к этой вынужденной лжи.

И что теперь?

Дверь за мной закрылась уже две минуты назад. Две минуты, на протяжении которых я не знал, куда смотреть и что говорить. Я смущенно откашлялся, так как жертва пожара не подала никаких знаков жизни, кроме легкого подергивания.

– Простите? – обратился я к нему, и сам почувствовал себя в какой-то парадоксальной фазе, пусть наверняка и не такой болезненной, как та, в которой находился обреченный на смерть. Я самому себе казался непрошеным гостем. Тот факт, что меня настоятельно пригласили сюда, нисколько не придавал мне уверенности. – Вы меня слышите?

Мужчина, пристально уставившийся уцелевшим глазом в потолок палаты, кивнул. Из дыры в лице, там, где раньше должен был находиться рот, вырвался свистящий звук. Он смешался с шумом аппарата для поддержания дыхания: трубки торчали из покрытых корками ноздрей. Я снова смущенно откашлялся, не зная, что сейчас делать. Мой комбинезон шуршал при каждом движении. В комнате пахло дезинфицирующими средствами, жженой кожей и бензином – в случае с последним мои органы обоняния, вероятно, сыграли со мной злую шутку. Я ненавидел запах бензина. С детства боялся этой жидкости, настоящая фобия, которая превращала заправочные станции в не самое мое любимое место нахождения.

Наверное, я всего лишь вообразил этот «запах страха», как мысленно его называл. Но в отделении было невыносимо жарко, это точно. На улице разогрелось до тридцати одного градуса, здесь внутри, наверное, было чуть прохладнее, но зато ни малейшего дуновения ветерка. Я чувствовал, как пот стекает у меня по спине, и задавался вопросом, может ли жертва пожара вообще воспринимать жару.

– Вы хотели со мной поговорить? – Голос мой прозвучал как у слуги, явившегося по звонку колокольчика своего хозяина.

Еще кивок. И еще один выдох со свистом. Мне захотелось почесаться. Резинки медицинской маски щекотали меня за ушами, но по какой-то причине я не хотел двигаться. Пока незнакомец не раскроет причину моего приезда сюда.

– Идите, – произнес мужчина на удивление ясным голосом.

– Куда?

– Сюда. Ко мне. – Он похлопал перебинтованной ладонью по покрывалу.

Все что угодно, только не это.

Я не сяду к нему на край кровати. Мое любопытство было не таким сильным. Но все же достаточным, чтобы я наклонился.

– Мне очень жаль… – прошептал умирающий, когда я приблизился к нему настолько близко, что почувствовал его дыхание на своей щеке, – но Иешуа выбрал вас.

Глава 3

Йола не заметила, что кто-то подошел к машине. С «Биффи Клайро»^[5] в наушниках на зашкаливающей громкости она не услышала бы, приземлись за «жуком» даже вертолет, только удивилась бы неожиданно завертевшейся вокруг листве. Поэтому у Йолы почти остановилось сердце, когда через открытое окно неожиданно просунулась рука и тронула ее за плечо.

– Черт, вы меня напугали.

Она вытащила наушники и выключила свою любимую музыкальную группу. Кровь прилила к ее щекам – состояние, которое Йола ненавидела, потому что с ней такое часто случалось в моменты волнения, и тогда все видели, какая она трусиха.

– Извини, мне очень жаль. Ты Йола?

Она кивнула и зажмурилась, потому что солнце неудачно отражалось от пластикового бейджа на белом халате, к тому же имя было напечатано так мелко, что Йола с трудом могла его разобрать.

Вестэнд. Отделение 6, др. Шмидт, Шмитт – или Шмиц?

– Меня послал твой отец.

– Мой отец?

– Да, я должен отвести тебя к нему.

– Да? Зачем?

– Только не пугайся, но ему не очень хорошо. Ты должна побыть с ним, пока приедет твоя мама.

– О, ладно.

Переживания за отца снова разогнали ее пульс до темпа рок-песни, которую она только что слушала.

– А что случилось?

– Все вышло очень глупо. Он хотел показать своему другу, нашему главврачу, прием кикбоксинга, но запнулся, упал и, видимо, сломал ногу.

– Серьезно? – Йола покачала головой. С него даже на секунду нельзя спускать глаз?

Вот тебе и «пиццу мы потом наверстаем».

Иногда она задавалась вопросом, кто из них двоих ребенок, а кто взрослый.

– Ладно, и где он сейчас? – спросила Йола и схватила рюкзак. Машину можно оставить открытой. Единственная ценность в этом ржавом корыте – упаковка чипсов «Пенг» в бардачке, а они вряд ли заинтересуют вора.

– Пойдем, я отведу тебя к нему, – сказал доктор Шмидт, Шмитт или Шмиц и взял ее за руку.

Йоле это не понравилось, потому что его ладонь была неприятно влажной и почти скользкой на ощупь, но она не хотела показаться невежливой, а в такую погоду можно ведь и вспотеть. Так что она улыбнулась в ответ, надеясь, что дорожка, по которой они пошли в направлении парка, короткая.

Глава 4

Иешуа меня выбрал?

Я чувствовал себя идиотом, сейчас, когда старик в реанимации произнес первое полное предложение. По какой-то причине мне казалось, что это старый мужчина, наверное, потому, что неосознанно надеешься, что тебе никогда не придется столкнуться с умирающим твоего возраста или даже моложе.

Иешуа! Ну, отлично.

Библейский фанатик!

Я пробормотал извинение, сам не зная за что, и развернулся. В этот самый момент снова услышал голос мужчины:

– Стойте. Подождите!

Я оглянулся. Обожженная кожа на лице умирающего словно стала еще темнее.

– Вам нужно бежать, пока не поздно, – сказал он мне поразительно твердым голосом. – Иешуа выбрал вас, а Иешуа не ошибается.

– Кто, черт возьми, Иешуа? – покачал я головой. – Вы имеете в виду библейского пророка?

И кто, черт возьми, вы?

– На это у нас нет времени. Пожалуйста, послушайте меня. Вам нельзя нарушать закон. Ни в коем случае!

Мужчина закашлялся, слюна потекла у него по подбородку. Я снова приблизился к нему.

– Почему вы предполагаете, что я должен сделать нечто противозаконное? – Я задавался вопросом, не путает ли он меня с другим Роде, известным полиции. В отличие от брата Космо у меня еще никогда не было проблем с законом.

– Я ничего не предполагаю, – ответила жертва пожара. – Я знаю, что вы нарушите закон. Иешуа знает вас лучше, чем вы сами. – Он снова закашлялся со свистом.

В первую секунду я хотел засмеяться, но сдержался ввиду плачевного состояния, в котором находился мой странный собеседник, и только издал короткий гортанный звук.

– Послушайте, мне очень жаль, что вам так плохо, но…

Мужчина схватил меня за руку. Я вздрогнул. С одной стороны, потому, что не ожидал этого прикосновения. С другой – потому, что хватка незнакомца оказалась такой крепкой. Несмотря на медицинскую повязку, из которой торчали его пальцы.

– Я понимаю, вы меня не знаете. Но мне про вас все известно. Вы Максимилиан Роде, тридцать восемь лет, ИНН 11/2557819. До девятнадцати лет профессионально занимались боксом в среднем весе, пока травма колена не положила конец спортивной карьере. Бывший репортер на радиостанции 105.0 и, похоже, уже бывший писатель, доходы которого в прошлом году составили восемнадцать тысяч двести двадцать четыре евро и шестьдесят три цента…

– Момент… – Я попытался прервать поток речи старика. Каждое его слово было в точку. И от каждого попадания меня бросало в дрожь.

Но удары продолжались.

– …женаты на Ким Роде, до замужества Штаффельт, на два года старше вас, пилот «Люфтганзы», бесплодная от рождения, потому у вас и нет родных детей, но вы опекуны десятилетней Йолы Марии. Родители-кокаинщики предложили вам купить младенца в общественном туалете, и вы с удовольствием удочерили бы ее, но из-за вашего брата-педофила вам постоянно отказывали.

Приступ кашля помешал мужчине продолжить перечисление фактов. Вскоре его дыхание восстановилось, но рот по-прежнему оставался открыт. Я был настолько шокирован, что мне потребовалось какое-то время, чтобы прийти в себя и заговорить:

– Откуда… то есть как… откуда, черт возьми, вы все это знаете?