Во время длительного процесса, в котором Конрад добился вынесения судебного постановления против Бенедикта, они с Эммой подружились. И Эмма сначала думала, что он заинтересован в ней по другим причинам. Ее действительно привлекал его шарм, несмотря на значительную разницу в возрасте. Уже тогда Конрад прятал свой выдающийся подбородок под педантично подстриженной бородой и носил преимущественно темно-синие, сшитые на заказ двубортные пиджаки и рантовые ботинки с перфорацией. Волнистые волосы теперь были немного короче, но, как и раньше, падали ему на высокий лоб, и Эмма очень хорошо понимала, почему к адвокату так часто обращаются состоятельные женщины постарше. Они не могли знать, что хотя он и любил женщин, но в его эротических фантазиях для них не было места. Гомосексуальность Конрада была тайной, которую они хранили с Эммой с тех пор, как подружились.

Даже Филиппу она никогда не рассказывала о гомосексуальных предпочтениях Конрада, правда, из эгоистичных соображений, в чем признавалась себе в глубине души. Из-за внешности и обаяния Филиппа ему часто делали авансы, чего он уже не замечал: например, как симпатичная официантка предложила ему лучшее место в ресторане или кто-то мило улыбнулся в очереди в супермаркете.

Поэтому Эмме хотелось, чтобы ее муж тоже ревновал, когда Конрад иногда звонил ей, чтобы пригласить на обед. Пусть Филипп думает, что и у нее есть поклонники.

Конрад же оберегал тайну, чтобы не разрушить свою репутацию брутального мачо-адвоката. И регулярно появлялся на официальных мероприятиях с хорошенькими студентками, изучающими юриспруденцию. «Лучше вечный холостяк, чем педик в суде», – объяснил он Эмме свою позицию.

Поэтому жаждущие приключений вдовы со стильными прическами были разочарованы, когда Конрад объяснял им, что не берется за бракоразводные дела, а только за уголовные, да и то лишь за сенсационные, которые нередко считаются уже безнадежными.

Как в ее случае.

– Спасибо, что хочешь мне помочь, – сказала Эмма. Общие слова, но эта фраза помогла нарушить молчание.

– Снова.

После случая со сталкером Эмма во второй раз оказалась клиенткой Конрада. После той ночи в отеле, когда стала жертвой сумасшедшего. Серийного преступника, который до нее уже подкараулил трех других женщин в гостиничных номерах и электробритвой побрил их наголо.

После того как зверски их изнасиловал.

Причем часы, проведенные затем в больнице, оказались для Эммы не легче, чем само изнасилование. Она еще не совсем пришла в себя, как незнакомый человек опять производил какие-то манипуляции с ее естественными отверстиями. Она снова ощущала внутри вагины латексные пальцы и инструменты, которыми брали мазки для судмедэкспертизы. Хуже всего были вопросы, которые ей задавала седоволосая женщина-полицейский с покерным лицом:

– Где вы подверглись изнасилованию?

– В отеле Le Zen. Номер 1904.

– Там нет такого номера, фрау Штайн.

– Мне тоже так сказали, но это невозможно.

– Кто вас зарегистрировал?

– Никто. Мне выдали карту-ключ вместе с прочими материалами для конгресса.

– Вас кто-нибудь видел в отеле? Есть какой-нибудь свидетель?

– Нет, то есть да. Одна русская.

– Вы знаете ее имя?

– Нет. Она…

– Что?

– Не важно. Забудьте.

– Хорошо. Вы можете описать преступника?

– Нет. Там было темно.

– Нам не удалось обнаружить никаких повреждений или травм, полученных при самообороне.

– Меня усыпили. Чем именно – вероятно, покажет анализ крови. Я почувствовала укол.

– Преступник сбрил вам волосы до или после пенетрации?

– Вы имеете в виду, до или после того, как он вставил мне во влагалище свой член?

– Я понимаю ваше возбуждение.

– Нет, не понимаете.

– Хорошо. К сожалению, я все равно должна задать вам подобные вопросы. Преступник использовал презерватив?

– Вероятно, раз вы говорите, что не нашли следов спермы.

– Как и никаких особенных повреждений слизистой влагалища. Вы часто меняете половых партнеров?

– Я беременна! Мы можем сменить тему?

– Хорошо. Как вы добрались до автобусной остановки?

– Простите?

– Автобусная остановка на Виттенбергплац. Где вас нашли.

– Понятия не имею. Видимо, в какой-то момент я потеряла сознание.

– Значит, вы не знаете, изнасиловали вас или нет?

– Этот псих сбрил мне волосы. Моя вагина горит, словно ее обработали электрошокером для скота. КАК ВЫ ДУМАЕТЕ, ЧТО СО МНОЙ СЛУЧИЛОСЬ?

Вопрос вопросов.

Эмма подумала о том, как Филипп привез ее на такси домой и уложил на диван.

– Все будет хорошо, – сказал он ей.

Она кивнула и попросила его принести тампон из шкафчика в ванной. Большой, для сильных кровотечений. Они начались в такси.

Это был первый раз, когда они плакали вместе.

И последний, когда говорили о детях.

На следующий день Эмма поставила свечку за неродившегося ребенка. Та давно уже сгорела без остатка.

Эмма кашлянула в ладонь и, пытаясь отвлечься от мрачных мыслей, обвела взглядом кабинет Конрада.

Книжные стеллажи до потолка – рядом с постановлениями Верховного федерального суда в кожаных переплетах на них стояли произведения Шопенгауэра, любимого автора Конрада, – показались Эмме низковатыми, возможно, из-за нового цвета стен: с ним комната выглядела меньше. Массивный письменный стол располагался на своем месте перед квадратными окнами; в солнечные дни озеро Гросер-Ванзе просматривалось отсюда до самого Шпандау. Сегодня виднелась только городская набережная, вдоль которой редкие прохожие пробирались через декабрьский снег по щиколотку.

Вдруг Эмма почувствовала, что Конрад оказался у ее кровати и мягко коснулся ее руки.

– Позволь мне устроить тебя поудобнее, – сказал он и погладил ее по лбу.

Эмма уловила пряный запах его одеколона после бритья и закрыла глаза. Одна лишь мысль о прикосновении мужчины в последние месяцы вызывала у нее отвращение. Но Конраду было позволено обхватить ее руками и перенести с больничной койки на диван у камина.

– Вот так лучше, – сказал он, опустив Эмму на мягкие подушки и бережно укрыв кремовым кашемировым пледом.

И он был прав. Так действительно лучше. Она чувствовала себя в безопасности, здесь все было знакомым, родным. Мягкая мебель с вольтеровским креслом, в которое снова сел Конрад. Стеклянный журнальный столик между ними. И конечно, круглый ковер под ногами. Белый мягкий ворс, обрамленный черной полосой, напоминающей сходящий на нет мазок кистью по часовой стрелке. Поэтому сверху ковер походил на торопливо нарисованную букву «О». Раньше Эмма очень любила полежать на этом «О» и помечтать, глядя в газовый камин. И как хорошо ей было, когда при этом они вместе поедали принесенные с собой суши. Насколько уверенно и надежно она себя чувствовала, когда они делились любовными переживаниями, обсуждали неудачи и сомнения, а Конрад давал ей советы, которые Эмма всю жизнь мечтала услышать от отца. Черный ворс ковра уже немного выцвел и за годы приобрел коричневый оттенок.

«Время разрушает все», – подумала Эмма, ощутила тепло камина на лице, но приятное чувство, которое появлялось всегда, когда она навещала Конрада, так и не пришло.

Неудивительно, это ведь не визит.

Скорее, жизненная необходимость.

– Как дела у Самсона?

– Великолепно, – ответил Конрад, и Эмма ему поверила. Он всегда имел подход к животным. У Конрада ее собака в надежных руках, пока Эмма находится в закрытой клинике.

Вскоре после той ночи в отеле Филипп подарил ей хаски с большой черно-серой лохматой головой.

– Ездовая собака? – удивленно спросила его Эмма, когда Филипп в первый раз передал ей поводок.

– Он тебя оттуда вытащит, – заверил Филипп, имея в виду «жалкое состояние», в котором она пребывала.

Но он ошибся, и, судя по всему, Самсону придется еще долго обходиться без своей хозяйки.

Возможно, всегда.

– Начнем? – спросила Эмма в надежде, что Конрад воскликнет «нет», поднимется и оставит ее одну.

Само собой, он этого не сделал.

– Пожалуйста, – ответил лучший слушатель в мире, как один репортер назвал этого звездного адвоката в своей газетной статье. Возможно, это была его самая сильная сторона.

Некоторые люди умеют читать между строк. Конрад умел слушать между слов.

Это качество сделало его одним из немногих людей, которым Эмма могла открыться. Он знал ее прошлое, ее тайны, знал про ее бурную фантазию. Она рассказала ему про Артура и психотерапию, которая, как считала Эмма, помогла ей избавиться от воображаемых друзей и других видений. Сейчас она уже не была в этом уверена.

– Я не справлюсь, Конрад.

– Ты должна.

По многолетней привычке Эмма потянулась за прядью волос, чтобы намотать на палец, – но ее шевелюра была еще слишком короткой.

Прошло почти полгода, а Эмма никак не могла привыкнуть к тому, что ее когда-то роскошные длинные волосы исчезли. Правда, отросли уже на шесть сантиметров.

Конрад так настойчиво посмотрел на Эмму, что ей пришлось отвести взгляд.

– Иначе я не смогу помочь тебе, Эмма. После всего, что случилось.

«После всех этих трупов. Я знаю».

Эмма вздохнула и закрыла глаза.

– С чего мне начать?

– С самого плохого! – услышала она в ответ. – Вернись в те воспоминания, которые причиняют тебе особенную боль.

Слеза скатилась из-под век, и Эмма открыла глаза.

Уставилась в окно. Какой-то мужчина вел по берегу дога на поводке. Издали казалось, что большая собака раскрыла пасть и ловит языком снежинки, но Эмма была не уверена. Она лишь знала, что предпочла бы оказаться там, на улице, с мужчиной, догом и снегом под ногами, где наверняка не так холодно, как у нее на душе.

– Хорошо, – произнесла она, хотя в том, что последует, не было ничего хорошего. И наверное, уже никогда не будет, даже если она переживет этот день, в чем в настоящий момент сомневалась.

– Не знаю, для чего все это. Ты ведь присутствовал на допросе.

По крайней мере, на втором круге. Сначала Эмма давала показания одна, но, когда вопросы сотрудницы полиции стали все более скептическими и Эмма вдруг почувствовала себя не свидетельницей, а обвиняемой, она потребовала адвоката. В отличие от Филиппа, которому пришлось бы ехать всю ночь, чтобы добраться до нее из Баварии, где он находился в командировке, ее лучший друг уже полвторого был у нее в больнице.

– Ты же присутствовал там, когда я давала показания сотруднице полиции и подписывала протокол. Ты знаешь, что Парикмахер сделал со мной в ту ночь.

Парикмахер.

Какое безобидное прозвище дала ему пресса. Как если бы мужчину, который сдирает кожу с женщин, назвали негодяем.

Конрад помотал головой:

– Я говорю не о той ночи в отеле, Эмма.

Она нервно моргнула. Неожиданно поняла, что сейчас последует, и молилась, что ошибся.

– Ты абсолютно точно знаешь, почему находишься здесь.

– Нет, – солгала Эмма.

Конечно, он хотел поговорить о той посылке. О чем же еще?

– Нет, – повторила она, хотя уже и не столь энергично.

– Эмма, пожалуйста. Если я буду тебя защищать, ты должна рассказать мне все, что случилось в тот день три недели назад. У тебя дома. Ничего не упуская.

Эмма закрыла глаза и надеялась, что диванные подушки навсегда поглотят ее, как плотоядное растение муху, но, к сожалению, этого не произошло.

И так как выбора не было, она срывающимся голосом начала рассказывать.

О посылке.

И о том, как ужас, начавшийся в ту ночь в отеле, постучался в дверь маленького домика со штакетником в конце переулка-тупика и поселился там.